семилетней дочерью пошли гулять в лес и набрели на двух мертвых собак. Их отравили. Никогда прежде я не видел ничего подобного. Я видел щенков с оторванными конечностями, погибших под колесами машин на трассе. Я видел кота, запутавшегося в собственных кишках после нападения своры собак. Однажды я сам зарезал ягненка: всадил нож ему в горло по самую рукоятку; гаучо привязали его к распоркам возле костра, чтобы потом приготовить асадо. Однако все эти смерти, какими бы отвратительными они ни были, блекли в сравнении с последствиями отравления. Тело первой собаки, немецкой овчарки, лежало на тропе, проходившей через лес. Пасть открыта, десны почернели и набухли, язык вываливается, и он раз в пять больше обычного, сосуды раздулись. Я осторожно приблизился и велел дочери не ходить за мной, но она не удержалась, прижалась к моей спине, зарылась лицом в складки куртки и выглядывала из-за меня. Окоченевшие лапы собаки смотрели в небо, брюхо распирало от газов, кожа натянулась так сильно, как у беременной. Казалось, что ее живот того и гляди лопнет и внутренности разлетятся во все стороны, в том числе и на нас, но больше всего меня напугало выражение нескрываемой боли, полностью исказившее ее морду. Собака перенесла страшную агонию, и казалось, продолжала выть даже после смерти. В двадцати метрах, сбоку от тропы, лежала вторая собака, ее немного закрывала сорная трава. Она была беспородная, помесь бигля с гончей; черная голова, белое тело. Хотя она наверняка отравилась той же гадостью, что и овчарка, яд никак не изменил ее тело. Если бы не мухи, залепившие ей глаза, можно было подумать, что она спит. Овчарку мы не знали, а со второй собакой дружили, моя дочь играла с ней, когда ей было четыре, собака ходила с нами гулять, скреблась к нам в дверь, чтобы попросить еды. Дочь называла ее Кляксой. Малышка не заплакала, узнав собаку, но стоило нам сойти с тропы и выйти на опушку, как она разрыдалась у меня на руках. Я обнял ее изо всех сил. Она сказала, что боится за своего питомца, и я тоже боялся; это самая милая, добрая и ласковая собака, что я знаю. «Почему? Почему их отравили?» – спросила она. Я ответил, что не знаю; наверняка это несчастный случай. Есть яды для крыс, для улиток и слизняков – существует множество смертельно опасных химических веществ, которые люди используют у себя в саду, а в деревеньке много красивых садов. Может, собаки случайно съели что-то ядовитое или поймали крысу, которая сгрызла восковой кубик, начиненный ядом, – люди раскладывают такие вокруг дома. Одного я не сказал дочери: это происходит год за годом. Раз или два в год можно набрести на дохлую собаку. Иногда на одну, в другой раз их намного больше, но в начале лета и в конце осени это случается всегда. Местные знают, что собак травит кто-то из них, кто-то из деревенских, но кто – не известно. Он или она разбрасывает цианид, и в течение пары недель на улицах и на дорогах появляются дохлые собаки. Почти всегда это дворняги или щенки – многие жители окрестностей едут в горы, чтобы оставить там нежеланных питомцев, но погибают и домашние собаки. Есть пара подозреваемых – раньше они угрожали расправой над собаками. Один сосед, который живет на той же улице, что и я, как-то раз сказал моему другу, что мне нужно держать свою собаку на поводке. Разве я не знаю, что летом в деревне травят собак? Он живет в трех домах от меня, но я никогда не говорил с ним, да и видел его всего пару раз – он стоял перед машиной и курил. Он здоровается со мной, а я с ним, но мы не разговариваем.
4. Я в отчаянии. Мой сад растет слишком медленно. Зимы в горах суровые, лето и весна короткие и сухие, а почва в саду скудная, под слоем земли много мусора. Прежний хозяин участка построил дом и продал мне его; ему пришлось смешивать землю с мусором, и всякий раз, когда я копаю клумбу или ямку, чтобы посадить дерево, натыкаюсь на крышки из-под бутылок, куски цемента, провода и обломки пластика. Я бы мог воспользоваться множеством удобрений, и хотя мои деревья невысокие, я люблю их такими, какие есть. Корням некуда расти; под тонким слоем почвы, который мне удалось устроить поверх мусора, известняк и спрессованная глина, поэтому большинство из деревьев так и останутся карликовыми, красивыми, как экзотический бонсай, но недоразвитыми во всех отношениях. Ночной садовник рассказал мне, что ученый, изобретатель современных азотных удобрений, немецкий химик по имени Фриц Габер, был первым создателем оружия массового поражения – хлора, который распыляли над окопами в Первую мировую войну. Зеленоватый яд убил тысячи людей, бесчисленное количество солдат царапали себе горло, а газ пузырился у них в легких, они захлебывались в собственной слизи и рвоте. Однако удобрение, которое Габер получил из азота – газа в составе атмосферы, спасло сотни миллионов людей от голода и до сих пор кормит перенаселенную планету. Сегодня азота полным-полно, но в прошлые века за экскременты летучих мышей и птиц велись настоящие войны, грабители разоряли могилы фараонов не в поисках золота и драгоценностей – им нужен был азот из костей мумий фараонов и двух тысяч рабов, захороненных вместе с ними. По словам ночного садовника, индейцы мапуче перемалывали скелеты врагов и удобряли этим порошком свои хозяйства; на земле работали всегда по ночам, когда деревья спят глубоким сном. Они верили: некоторые деревья, особенно корица и араукария, могут увидеть душу воина, похитить ее сокровенные тайны и передать их через корни дальше по лесу туда, где бледные грибницы начнут шептаться с корнями растений, сплетничая о нем и пороча его репутацию. Воин утратит свою личную жизнь, о ней узнают, она окажется на виду у всего мира, и тогда он начнет медленно увядать, сохнуть без видимой на то причины.
5. Этот городок устроен очень странно. Неважно, каким путем идешь, – все дороги неизменно ведут к клочку леса на краю низины. Только этот клочок уцелел после разрушительного пожара, который стер с лица земли бо́льшую часть местности в конце девяностых, угрожая погубить и сам городок. Огонь бушевал, пока не поглотил всё. Он погас, когда нечему уже было гореть. Лес, простоявший нетронутым более двухсот лет, исчез за две недели. Лес был в основном хвойный, некоторые эндемики исчезли навсегда, остался только этот оазис в миниатюре. Его дикая необузданная природа очень выделялась на фоне стриженых лужаек и ухоженных садиков. Этот
