Мир неземной - Яа Гьяси

ним в течение нескольких минут. Звонки были удручающими. «Как дела?» – спрашивала я. «Хорошо», – отвечал Нана, а затем повисала тишина. Прямо как с Чин Чином, и я волновалась, не проведем ли мы с братом всю жизнь в молчании, неохотно общаясь по телефону.

Я рада, что мне не удалось поговорить с братом, пока он проходил курс детоксикации. Не думаю, что я сумела бы спокойно наблюдать, как он снова переживает свою зависимость. Как бы то ни было, тех трезвых пятничных звонков оказалось достаточно, чтобы разбить мне сердце. Каждую неделю звук голоса Нана менялся. Он все еще злился на нашу мать и меня, все еще чувствовал себя преданным, но с каждой неделей говорил немного яснее, немного увереннее.

Наконец мы с мамой поехали в Нэшвилл на выписку. После тридцати дней дерьмовой больничной еды брату ужасно хотелось сэндвич с курицей. Мы подъехали к ближайшему ресторанчику, сели, и мама пошла делать заказ. Тридцать дней, три телефонных звонка, а нам нечего было сказать друг другу. Когда мама вернулась, мы втроем поели, ведя ту же скучную светскую беседу, что и раньше.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила мама.

– Хорошо.

– В смысле…

Нана взял руки матери в свои.

– Я в порядке, мам. И собираюсь держаться дальше. Мне правда – правда! – хочется вылечиться.

– Ладно, – ответила она.

За кем когда-либо наблюдали так же пристально, как за любимым членом семьи, только что вышедшим из реабилитационного центра? Мы с мамой смотрели на брата так, словно лишь наши взгляды удерживали его на месте, приковывали к ярко-красному сиденью, пока Нана макал картошку в кисло-сладкий соус. Над его головой висел логотип, призывающий нас «Еш курыцу». Я всегда считала их рекламу забавной и испытывала странную южную гордость за это место, которое сохраняло христианские ценности даже во времена прогресса. Спустя годы, после того как мои политические и религиозные взгляды изменились, друзья выступили против ресторана, но я не смогла заставить себя их поддержать. Все вспоминала ту субботу с братом, как я была счастлива в окружении своей семьи, произнося краткую молитву над нашими подносами с фастфудом.

Когда мы закончили есть, Нана рассказал нам о том, как персонал реабилитационного центра обучил их утренним молитвам и медитации. Нана был там самым молодым, а персонал относился к нему с теплотой и поддержкой. Каждый вечер на групповых терапевтических встречах пациенты говорили не только о своих проблемах, но и о своих надеждах на будущее.

– И что ты сказал? – поинтересовалась я.

Я не позволяла себе думать о будущем. Пока Нана болел, наша жизнь двигалась одновременно медленно и с огромной скоростью, из-за чего невозможно было предугадать, в каком направлении станут развиваться события.

– Я просто сказал, что хочу поправиться. Играть в баскетбол, проводить время с близкими. В таком духе.

~

Как животное удерживается от погони за наградой, особенно когда есть риск? К тому времени, когда мать приехала ко мне в Калифорнию, я начала получать более четкое представление о том, как ответить на этот вопрос, которым была одержима большую часть своей аспирантуры, которому посвятила много часов своей жизни и исследований. Я обнаружила намеки на две разные нейронные цепи, опосредующие стремление к вознаграждению, и проверила нейроны, чтобы узнать, есть ли какие-либо заметные различия в паттернах. Как только я подтвердила разницу, то использовала визуализацию кальция, чтобы записать активность мозга мышей и определить, какая из двух цепей отвечает за нужное поведение. Наконец я собрала почти достаточно информации, чтобы написать статью, где утверждала, что если бы кто-нибудь использовал оптогенетику для стимуляции mPFC → NAc клеток, то, да, можно было бы подавить тягу к вознаграждению.

Все эти манипуляции поведением, вся эта настройка и корректировка, инъекции и визуализация требовались, чтобы выяснить: сдерживание возможно, зависимость можно остановить с помощью сложной науки. Столько труда ушло на то, чтобы разобраться в том, что не имело смысла: у Нана случился рецидив всего через четырнадцать часов после выхода из реабилитационного центра.

Глава 34

Опиоиды воздействуют на цепи вознаграждения мозга. Когда вы впервые принимаете их, ваш мозг настолько переполнен дофамином, что вам кажется, будто наркотики полезны и, как еда или секс, необходимы для выживания вашего вида. «Еще! Еще!» – говорит вам ваш мозг, но каждый раз, когда вы слушаетесь, наркотики действуют немного меньше и требуют немного больше, пока наконец вы не отдаете им все и ничего не получаете взамен – ни энергии, ни всплеска удовольствия, просто мгновенное облегчение от страданий ломки.

Я посетила лекцию Хана о процессе визуализации клеток, связанных с ожиданием вознаграждения. Лекционный зал не слишком заполнился, поэтому Хан заметил меня, как только я вошла, и слегка помахал мне рукой.

Я села сзади, и он начал. На экране проектора дофаминовые нейроны вращались на фиолетовом фоне с небольшими зелеными вспышками.

– Зеленый цвет – это места активного высвобождения на нейронах дофамина, – сказал Хан, указывая на пятна с помощью лазерного луча. – Мезокортикальный, мезолимбический и нигростриатальный дофаминовые пути – это то, что мы называем путями вознаграждения, ясно? Именно они активируются, когда мы ожидаем или получаем награду.

Хан осмотрел зал, и я показала ему большой палец вверх. Он усмехнулся и закашлялся, чтобы скрыть улыбку. Хан продолжил читать лекцию, и я оглядела комнату. В основном тут сидели амбициозные студенты, явившиеся на полуденную лекцию по нейробиологии ради лишних баллов, или потому что хотели продолжить карьеру в этой области, или, возможно, просто из старого доброго любопытства.

Когда Хан наконец договорил, я подождала, пока комната освободится, села на свое место, а он начал перекладывать бумаги на столе. Я подняла руку, но Хан не смотрел на меня, поэтому я громко прочистила горло.

– Простите, профессор?

Он начал смеяться, прислонился к столу.

– Да, Гифти?

– Вы утверждаете, что, если я получу лайк на фейсбуке, у меня произойдет выброс дофаминов?

– Да, именно так.

– А если я сделаю что-то плохое?

– Зависит от ситуации, – пожал плечами Хан. – Насколько плохое?

– Очень, очень плохое, – ответила я, и он снова рассмеялся.

Глава 35

Дорогой Боже!

Пусть Нана уже умрет. Пожалуйста, пусть все закончится.

Глава 36

Во всей литературе по самопомощи, которую я читала, утверждается, что нужно говорить о своей боли, чтобы ее преодолеть, но единственным человеком, с которым я когда-либо хотела поговорить о Нана, была моя мать, и я знала: она не справится. Было нечестно возложить на нее свою боль, и я проглотила свои страдания. Я вела дневниковые записи, которые становились все более безумными, все более отчаянными, пока не дошли