Стихотворения и поэмы - Адам Мицкевич

Стр. 261. А я магистру Ордена за труд… – Во главе Тевтонского ордена, или ордена крестоносцев, стоял великий магистр (гроссмейстер), избираемый капитулом; за ним следовал великий комтур, или казначей Ордена, маршал, или гетман, и комтуры, или командоры отдельных общин при городах и замках.

Еще Седьмые Звезды не зайдут… – У древних литовцев был свой способ обозначения времени года, месяцев и часов. Созвездие, упоминаемое здесь, на их языке называется Retis.

Три тысячи тевтонов на конях // Войдут, а с ними кнехтов пеших вдвое. – Войско крестоносцев состояло сперва из самих братьев Ордена, оруженосцев и мирян, принадлежавших к Ордену, из рейтеров, то есть кавалеристов – добровольцев или рекрутов, – а также из пехотинцев, находившихся на жаловании и называвшихся ландскнехтами, фусскнехтами или кнехтами.

Бронь боевая тяжко облегла // Их мощные, огромные тела… – Почти в каждом описании битвы летописцы отмечают, что немцы превосходили литовцев ростом и силой; ударам их копий трудно было противостоять. Кейстут, Наримунд, а также наиболее сильные рыцари в поединках с немцами не раз бывали выбиты из седла.

Стр. 262. Вчера на немцев шли мы в топоры… – Топоры и палицы – самое грозное оружие древних литовцев.

Стр. 263. А если уж вползает к нам в жилшие… – Литовцы чтили ужей, которых приручали, держали в домах и кормили; подробнее об этом Иоанн Ласициус Полонус: "De diis Samogitarum": Nutriunt etiam, quasi deos penates, nigri colons, obesos et quadrupedes serpentes quosdam, givoitos vocatos" [1 "Вскармливают они еще, словно это были бы домашние божества, каких-то жирных и четвероногих ужей черного цвета, называемых гивойтосами" (лат.).]. Еще Стрыйковский наблюдал в свое время пережитки этого древнего почитания ужей у латышей, а Гвагнин – в деревне Лаваришках, в четырех милях от Вильно.

Стр. 264. Что Витовту его договора! – Вся речь Литавора – верное изображение того, что в то время думали о Витовте литовские удельные князья.

…варяжские болота!.. – земли, прилегающие к Варяжскому, или Норманнскому, морю, ныне Балтийскому. Исстари политика великих князей литовских направлена была к тому, чтобы рассаживать своих родственников в качестве вассалов на землях, завоеванных у неприятеля. Монтвилл, Мендог, Гедимин дали этому пример.

Стр. 265…от финских //Заливов бурных до хазарских вод – то есть от Балтийского моря до Черного, которое называлось тогда Хазарским.

Но трокский или вильненский дворцы… – Троки с двумя замками, из которых один был построен на острове посреди озера, были столицей Кейстута, а затем перешли по наследству к Витовту.

…Под Ковно // Широкий дол открылся предо мной… – В нескольких верстах от Ковно тянется среди гор долина, покрытая цветами и пересекаемая ручьем. Это одно из прекраснейших мест в Литве.

Стр. 266. Его поет, как Мендога второго, // За пиршественной чашей вайделот… – Вайделотами, сигонотами, лингустонами назывались жрецы, обязанностью которых было при всяких торжественных случаях, особенно же на осенних празднествах "козла", рассказывать о деяниях предков и воспевать их подвиги.

Доказательством того, что древние литовцы любили поэзию и создавали ее, служат старинные песни, до настоящего времени в большом количестве сохранившиеся в народе, а также свидетельства историков. У Стрыйковского мы читаем, что при погребении князей жрец воспевал их подвиги, что во времена Меховиты была распространена песня о князе Зыгмунте, убитом русскими князьями. Но самую интересную и значительную подробность мы находим в немецком сочинении "Опыт истории великих магистров", Берлин, 1798. Автор этого ценного труда, Беккер, цитирует древнюю хронику Винцента Майнцкого, который был придворным капелланом у великого магистра Дусенера фон Арфберга и описывал события своего времени (с 1346 г.). В этой хронике мы, между прочим, читаем о том, как на пиру по случаю избрания великим магистром Винриха фон Книпроде пел один немецкий миннезингер и был награжден рукоплесканиями и золотым кубком. Такой радушный прием, оказанный певцу, соблазнил присутствующего на пиру прусса, по имени Рикселюс: он попросил разрешения спеть на родном литовском языке и прославил в своей песне первого литовского короля Вайдевутаса. Великий магистр и крестоносцы, не понимавшие и не любившие литовского языка, осмеяли певца и преподнесли ему тарелку пустых орехов. (Коцебу также приводит этот рассказ, но он как будто сомневается в существовании рукописи хроники Винцента. Однако в Щорсовской библиотеке среди сочинений гданьских студентов имеется рукопись некоего Ташке, помеченная 1735 г., в которой автор цитирует хронику Винцента, как будто напечатанную во Франкфурте, но доказывает, что упомянутый Винцент был родом не из Майнца, а из Гданьска.) Поэтому не должны вызывать у нас недоверия утверждения Коцебу и Богуша, что литовская литература была богата героическими и историческими поэтическими произведениями, если даже до наших времен дошло мало образцов этой поэзии. Дело в том, что крестоносцы запретили под угрозой смертной казни всем должностным лицам и близко стоящим ко двору употребление литовского языка: они изгнали из страны, равно как цыган и евреев, всех вайделотов, литовских бардов, которые одни только и знали историю и могли ее воспевать. В Литве же, с принятием христианства и введением польского языка, песни старых жрецов и родная речь были постепенно преданы забвению: простой народ, поверженный в рабство и вынужденный заниматься исключительно хлебопашеством, расставшись с оружием, забыл и о рыцарских песнях, повторяя лишь больше соответствовавшие его новому положению заунывные плачи и сельские идиллии. Если же и сохранились в народной памяти некоторые из героических и исторических песен, то их распевали только под домашним кровом или при совершении старинных, связанных с язычеством, обрядов, да и то при соблюдении глубокой тайны.

Симон Грюнау в XVI в. попал случайно в Пруссии на празднество "козла" и едва спас свою жизнь, клятвенно обещав крестьянам, что не выдаст никому того, что он услышит и увидит. Тогда, после жертвоприношения, старый вайделот начал воспевать героев древней Литвы, присоединяя к песне нравственные поучения и молитвы. Грюнау, хорошо понимавший литовский язык, утверждает, что не ожидал услышать что-либо подобное из уст литовца, такая была в этой песне красота и выразительность.

Стр. 267. С престола прочь Ольгердовича смел? – Витовт изгнал из Вильно Скиргайло, сына Ольгерда и брата Ягеллы, и сам завладел великокняжеским престолом.

…Как во время оно // Гонец Крывейта… – У древних литовцев правление было отчасти теократическое. Жрецы пользовались большим влиянием. Главный жрец назывался Крыве-Крывейто, или Кирвейто. Летописцы, утверждавшие, что литовцы происходят от римлян или греков, усматривали и в этом названии главного жреца греческое происхождение. Местопребывание свое глава языческого духовенства имел неподалеку от города Ромова в Пруссии, где потом возникло поселение Гейлигенбейль. Там под священным дубом он принимал жертвы и оттуда рассылал по стране со своими наказами вайделотов и сигонтов, вооруженных жезлами в знак того, что они являются гонцами главного жреца.

Стр. 269. Верхом на жмудском боевом коне… – Жмудские кони, на которых литовская конница одержала немало побед, вероятно, в свое время не были такими слабыми, какими мы их видим теперь. Стоит вспомнить в связи с этим старую литовскую песню о коне Кейстута:

Татарских коней нет на свете быстрее,

Тевтонских мечей нет на свете острее,

И меч для Кейстута литовцы ковали,

Коня для Кейстута в Литве выбирали.

Лошадка гнедая, невзрачного роста,

А меч из железа, отделанный просто.

Чего же при виде Кейстутовой бурки

Бегут без оглядки и немцы и турки?

На княжеский меч шли с булатом тевтоны,

Булат о железо разбился со звоном,

Татарского хана от жмудской погони

Спасти не сумели и крымские кони.

Кейстутовский меч из железа хоть кован,

Но княжеской силою он заколдован,

И конь его, мчася по бранному полю,

Кейстутову чует отважную волю.

[Перевод М. Живова]

Стр. 281. Румшишского встречая великана… – Неподалеку от местечка Румшишек находится самая большая на Немане подводная скала, опасная для судоходства, прозванная Великаном.

Стр. 284. У храма бога, свищущего в тучах, // И гневного владыки гроз гремучих… – Перкунас – бог грома в Литве, и Похвист – бог ветра и дождя на Руси. До настоящего времени в Новогрудке показывают место, где стояло капище этих богов. Теперь на этом месте воздвигнут костел Базилианов.

Стр. 285. Да сгинет трижды Дитрих фон Книпроде! – Военнопленных, особенно немцев, литовцы сжигали в жертву богам. Для этого обряда предназначался вождь или выдающийся благодаря своему роду или мужеству рыцарь; если в плен попадало несколько рыцарей, тянули жребий, кто должен быть несчастной жертвой. Например, в своем описании победы, одержанной литовцами над крестоносцами в 1315 г., Стрыйковский рассказывает: "Когда Литва и Жмудь за эту победу и богатую добычу, захваченную у разбитого и разгромленного врага, воздавали богам жертвы и возносили молитвы, они одного знатного крестоносца Герарда Рудде, войта, или старосту, земли Самбийской, наиболее именитого из взятых в плен, вместе с конем, на котором он воевал, с конской сбруей и рыцарским вооружением, сожгли живым на огромном костре и душу с дымом на небеса отправили, а тело с пеплом по воздуху рассеяли". Лука Давид рассказывает: "В конце того же века пруссы, уже принявшие христианство, восстав и убив 4000 немцев, схватили и сожгли на костре Мемельского комтура".