Низвержение духов Тьмы. Духовные подосновы внешнего мира - Рудольф Штайнер

Представьте себе, что на нашем рисунке вот это будет полем нашего наблюдения (см. рис., белый) — то есть то, что явлено нашим глазам, нашим ушам и другим органам чувств. И представьте себе, что вот здесь (см. рис., желтый) находится вся сумма естественнонаучных законов, которые человек может открыть. Но тогда вся эта сумма естественнонаучных законов содержит в себе не более того, что находится внутри них, а то, что внутри них, — это прошедшее и окаменевший реликт. Вы должны помимо этих законов находить то, чего не может наблюдать физический глаз, чего не может слышать физическое ухо: второй мир законов (см. рис., лиловый). На самом деле этот второй мир тоже находится внутри первого, но он указывает на будущее.

С миром ведь обстоит так же, как и с растением. (См. рис. внизу) То, как растение выглядит сегодня, это ведь неправда, ибо сокрытым образом в нем пребывает нечто, чего еще нельзя видеть, что может быть увидено только в следующем году, — зародышевое семя. Оно уже находится внутри, но только еще не видимо. Так же и в окружающем нас мире незримо присутствует будущее, вся полнота будущего. А прошедшее пребывает внутри таким образом, что оно уже сморщилось, высохло, умерло и является трупом. И вся научная картина мира дает только этот образ трупа, только прошедшее.

Конечно, если просто взирать на духовное, то будет недоставать прошлого; это верно. Но для полноты картины должна быть присовокуплена незримая часть действительности.

Как же это происходит, что люди, с одной стороны, выдвигают канто–лапласовскую теорию, а с другой — говорят о конце мира, как это делает профессор Дьюар[70] (я вчера рассказывал об этом в публичной лекции), который конструирует конец Земли, когда люди будут читать газеты при температуре минус сто градусов, а стены будут покрыты светящимся яичным белком, а молоко будет твердым. Мне хотелось бы задать простой вопрос: как можно надоить молока, если оно станет твердым! Это просто немыслимые представления, равно как и вся канто–лапласовская теория. Стоит только с этой теорией выйти за пределы непосредственного поля наблюдения, как она отказывает. Почему так? Потому что все эти теории о трупах, о безжизненном.

Образованные люди в наше время говорят: греческие и римские храмовые жрецы были либо шарлатанами, либо суеверами, так как разумный человек, естественно, не может поверить, что по полету птиц и по принесенным в жертву животным можно что‑то узнать о будущем. А люди будущего станут так же презирать современные представления, которыми сегодня так гордятся, если они почувствуют себя такими же умниками, как современное поколение в отношении римских храмовых жрецов. И они скажут: канто–лапласовская теория! Дьюар! Какие странные суеверия были у этих людей! Они понаблюдали какую‑то парочку тысячелетий земного развития и из этого сделали заключения о начале и конце земного бытия. Какие же глупые суеверия существовали тогда! Ведь водились же такие суеверные чудаки, которые описывали, как из первичной туманности отделились Солнце и планеты, а затем стали вращаться. И об этой канто–лапласовской теории и конце мира будут говорить еще похлеще, чем современные люди говорят об исследовании будущего по внутренностям жертвенных животных и полету птиц.

На какой высоте чувствуют себя эти люди, воспринявшие дух и подход естественнонаучного мышления, и с каким презрением относятся они к древним мифам и сказкам! Для них это детство человечества, когда люди спали наяву! Как далеко мы от них ушли: мы знаем сегодня, что во всем господствует закон причинности, и мы распространили его на всё. Но те, кто так думает, не знают одного: что всей современной науки не существовало бы — в том числе там, где она правомерна, — если бы ей не предшествовало мифологическое мышление. Да, современной науки, если бы она не произошла из мифов, не выросла из них, не могло бы существовать, равно как не могло бы существовать растение, которое имеет стебель, листья и бутон, но не имеет корня.

Когда говорят о современной науке как о чем‑то совершенно автономном, то это похоже на то, как если бы растение захотело бы расти только вверх. Все, чем является современная наука, выросло из мифа, миф — это ее корень. Вот почему определенные элементарные духи, которые наблюдают эти вещи из другого мира, смеются адским, гомерическим смехом, когда весьма почтенные профессора видят в древней мифологии, в древних мифах только старое суеверие и даже не догадываются, что они сами со всей своей ученостью выросли из этих мифов, что ни единой правомерной мысли не могло бы возникнуть в современности, если бы не существовали эти мифы. И еще кое‑что другое вызывает у этих же элементарных духов поистине адский гомерический смех (здесь уместно заметить, что в своем адском гомерическом смехе ариманические силы вполне правы, ибо им предоставляется возможность по–адски хохотать), а именно, когда люди верят, что теперь, наконец, они обрели свою коперниковскую теорию, учение Галилея, обрели блистательный закон о сохранении энергии. И это уже никогда не изменится, это уж на все времена. Весьма близорукое суждение! Так же, как миф относится к нашим представлениям, так же научные представления XIX и XX веков относятся к тому, что придет через пару столетий. Они будут так же преодолены, как были преодолены мифологические представления. Кто же поверит, что в 2900 году люди будут думать о солнечной системе так же, как современные люди? То, что годится для профессорских суеверий, для антропософов не приемлемо.

Тем, что люди сегодня могут плодотворно думать, тем, что они с определенным величием внесли в современную эпоху, — этим они обязаны как раз тому обстоятельству, что в греческую эпоху было выработано нечто вроде греческой мифологии. Конечно, все это не приведет в восторг современного просвещенного человека, который думает: как были бы счастливы эти греки, если бы имели нашу современную науку! Но даже имей греки нашу современную науку и не будь у них того, что они имели (провозвестия греческих богов, мира Гомера, Софокла, Эсхила, Платона, Аристотеля), — все равно греческий Вагнер выглядел бы просто Фаустом по сравнению с современными вагнерами. Наше мышление стало бы засушенным, упадочным, опустошенным. Ибо все, что в качестве жизненной силы присутствует в нашем мышлении, обязано тому, что оно коренится в греческих мифах, в мифологии четвертой постатлантической эпохи вообще. И кто считает, что миф обманывает, а современное мышление правдиво, тот напоминает человека, который считает ненужным срезать розы с розового куста, когда требуется букет из роз. Почему розы не должны возникать просто так?

Все это совершенно нереальные представления, в которых пребывают как раз те, что относят себя к самым просвещенным людям нашего времени. Эта четвертая постатлантическая эпоха с ее разработанной мифологией, с ее выработанными представлениями, которые в глазах наших современников больше напоминают сновидения, чем четко обрисованные естественнонаучные представления, — весь этот образ мысли четвертой постатлантической эпохи является основанием того, чем мы сами являемся сегодня. А то, что мы думаем сегодня, что мы можем выработать сегодня, в свою очередь должно сделаться основанием для следующей эпохи. Но это может осуществиться только в том случае, если развитие пойдет не в сторону деградации, а в сторону жизнеутверждения. И чтобы вдохнуть жизнь, надо поднять в сознание то, что было некогда, но прибавить к этому то, что дает бодрствующее сознание, что делает человека бодрствующей личностью.

С 1879 года дело обстоит так: когда ребенком поступают в школу и там усваивают естественнонаучный подход и образ мысли, а затем проникаются мировоззрением в духе этого естественнонаучного образа мысли и приходят к убеждению, что реальным может быть названо только то, что имеется в чувственном мире, а все остальное — только продукт фантазии, когда так думают (а сколько людей в наше время думают именно так!), то Ариман в выигрыше и ариманическим силам везет. Ибо эти ариманические силы, которые с 1879 года, так сказать, основали себе твердыню в человеческих душах, — кто же, собственно, они? Людьми они не являются; они являются ангелами, но отставшими ангелами; ангелами, которые выпали из орбиты своего развития и которые разучились в граничащем с нами духовном мире выполнять свои задачи. Сумей они их выполнить, они не были бы низвержены в 1879 году. Они были низвержены, потому что не могли в вышнем мире выполнить свои задачи. И теперь они хотят осуществить свои задачи при помощи людских голов, при помощи человеческого ума. В человеческом мозге они находятся на один слой глубже, чем, собственно, им предназначено. То, что в наше время именуют монистическим мышлением, — этого люди в жизни как раз не делают. То, что в наше время на все лады именуют политэкономической наукой — как я говорил об этом вчера, — которая утверждала в начале войны, что последняя продлится не более четырех месяцев, — когда такое говорится, не приходится думать, что в головах людей гнездятся ангельские мысли. Да, человеческий рассудок все больше оккупируется теми силами, которые таким способом проявляют себя в жизни. И этого невозможно избежать, пряча голову в песок и проводя политику страуса, — ничем, кроме как сознательным сопереживанием. Не тогда, к примеру, опровергается монизм, когда о нем ничего не знают, а наоборот — когда знают, но при этом знают и другое: что это ариманическая наука, что это наука отставших ангелов, которые гнездятся в головах тех людей, что не могут распознать истинное, отличить реальное.