Слезы Макиавелли - Рафаэль Кардетти

— Я вижу, вы подружились! — воскликнул Фичино.

Девушки одновременно обернулись, немного смущенные, оттого что их застали врасплох.

— Боккадоро рассказывала мне сказки своей страны, — неловко попыталась оправдаться Аннализа. — Знаете, она из Африки!

Веттори не замедлил воспользоваться случаем:

— Вот здорово! А правда то, что рассказывают? Говорят, тамошние мужчины после битвы пожирают еще теплый мозг врага?

— Я никогда не слышала о воинах-людоедах, — ответила Боккадоро, снисходительно улыбаясь. — Там, где я жила, таких не было. Может, они живут южнее…

— А где ты жила?

— Моя земля отделена от вашей только узкой полоской моря.

Боккадоро улыбалась, но ее глаза были полны глубокой тоски по родине.

— Как же ты попала сюда? — спросил Макиавелли.

— Один торговец купил меня у родителей, как только я подросла. Мне было четырнадцать лет, когда он привез меня сюда. Понимаете, он влюбился в меня и хотел оставить себе… Только себе. Я вела его дом и делила с ним ложе. Так продолжалось чуть больше двух лет. Потом дела его пришли в упадок, и ему пришлось продать меня донне Стефании. Мне повезло, она была очень добра ко мне.

— А что стало с тем человеком, который привез тебя сюда?

— Он умер, — ответила Боккадоро, глядя в глубь очага. — Не прошло еще и недели…

— Треви… — прошептал Макиавелли.

Боккадоро утвердительно кивнула:

— Он никогда не переставал меня любить, даже когда продал. Он все время говорил, что выкупит меня.

— А у него были на это деньги? Она бы не отпустила тебя даже за целое состояние.

— Треви был хитер. Когда он меня продал, то подписал с донной Стефанией договор о том, что если ему удастся собрать пять тысяч дукатов, она должна будет меня вернуть. Каждый месяц он откладывал по двадцать или тридцать дукатов. Только дело шло очень медленно. Тогда он решил поторопить события…

— Он обокрал кого-нибудь? — спросил Гвиччардини.

— Нет, он, конечно, не всегда был честен, но не был вором. Это все из-за того монаха в борделе.

Аннализа чуть не задохнулась:

— Монаха? В борделе?

— Он был не первым служителем Господа, которого я обслуживала. Однажды у меня был даже епископ! Если бы ты знала имена всех, кто приходит к донне Стефании, ты бы очень удивилась!

Гвиччардини подмигнул Фичино, давая ему понять, что ему известно о его похождениях со сводней. Философ не смог сдержать легкого румянца на щеках.

— Монах появился у нас чуть меньше двух лет назад. Никто его раньше не видел, но вскоре он стал завсегдатаем. Вел он себя странно. Ни за что не хотел раздеваться. Правда, однажды я приподняла его сутану чуть выше обычного и увидела шрамы.

— Шрамы?

— Два рубца, горизонтальный и вертикальный. Они образуют крест, который идет от шеи до пупка. Треви словно обезумел, когда я ему об этом рассказала. Насколько я поняла, он встречался с ним в Африке. Они собирались заключить сделку, но тот попытался его надуть. Треви не знал его настоящего имени. В те времена его называли Принцепс, потому что дом у него был как дворец и полно слуг. По словам Треви, очень давно ему пришлось уехать из вашего города после ужасного скандала.

Она замолчала, чтобы перевести дух.

— На следующий день Треви подстерег монаха, когда тот выходил. Он следил за ним почти неделю и, наконец, понял, что тот замышляет.

— Тебе известно, что он узнал?

— Нет, мне он так и не сказал. Твердил, что если я узнаю, то буду в опасности.

— Но ты все же завладела чем-то очень важным: украла у монаха вексель.

— Да, — выдохнула Боккадоро, — он торчал из кармана его сутаны. Монах даже не заметил, как я его вытащила. В тот же вечер Треви пошел к нему и пригрозил обнародовать вексель, если он не даст ему денег. Много денег… Достаточно, чтобы меня выкупить.

— Треви рассчитывал, что вексель его защитит… — размышлял вслух Фичино. — Он доказывал, что Сен-Мало платил предателю. Треви не знал, насколько опасен этот человек.

— Однако он оставил вексель в надежном месте у одного из своих приятелей — художника. Он был уверен, что никто не будет его там искать. Дель Гарбо спрятал его и оставил знаки, чтобы его найти, если что-то пойдет не так.

— А как Треви поступил, узнав о смерти дель Гарбо?

— Он снова встретился с монахом и пригрозил, что обвинит его в убийстве, если тот не даст ему еще больше денег.

— А что сделал монах? — спросила Аннализа, уже всей душой переживая за подругу.

— Он был в бешенстве и не хотел ничего платить до того, как получит вексель обратно.

— Беда в том, что векселя у Треви больше не было…

— Дель Гарбо его слишком хорошо спрятал. Треви перерыл всю мастерскую, но так ничего и не нашел. Он был в ужасе, потому что знал, что монах рано или поздно пошлет кого-нибудь его убить.

— Так оно и вышло. Убить — это еще мягко сказано… — Гвиччардини прибег к одному из тех тонких эвфемизмов, на которые был мастер.

— Тогда я пошла к донне Стефании. Мне не хотелось ее впутывать, но мне надо было скрыться, чтобы избежать той же участи. Остальное вам известно.

Макиавелли старался собрать в одно целое кусочки головоломки. Но кое-что его еще смущало.

— Почему этот Принцепс хочет тебя убить? Векселя у тебя нет, и Треви тебе ничего не рассказал. Убийцы наверняка в этом убедились, прежде чем его прикончить. Какую угрозу ты для него представляешь?

Боккадоро не ответила. Она потупила взгляд.

— Ты видела его лицо, да?

Девушка кивнула.

— Не совсем… Однажды мне удалось увидеть часть его лица. Это ему очень не понравилось. Он меня ударил и велел никогда больше на него не смотреть.

— Ты могла бы его узнать?

— Не знаю. Все произошло так быстро… Я только мельком видела его профиль.

— Это мог быть Савонарола? — спросила Аннализа.

— Нет, в этом я уверена. Я была на его проповедях. Это не он.

— Он сказал нам правду… — вздохнул Макиавелли. — По крайней мере, если бы он солгал, мы бы знали, кто виновник. Выходит, наше расследование совсем не продвинулось.

Фичино положил руку на плечо ученика.

— Наоборот, Боккадоро нам рассказала кое-что очень важное. Этот монах — тот самый предатель, которого шпион Малатесты застал вместе с Сен-Мало. Я поспрашиваю у друзей из гильдии купцов и узнаю, возвращался ли кто-нибудь недавно из Африки. Сколько ему примерно лет, этому Принцепсу?

— Лет пятьдесят.

— Должно быть, из города он бежал совсем молодым. Если скандал действительно наделал столько шуму, как говорил Треви, понадобилось не меньше тридцати лет, чтобы люди забыли о нем. У наших сограждан в таких случаях долгая память.

— Если я правильно понял, нам надо откопать скандал, произошедший четверть века тому назад! Как вы думаете за это взяться?

— Не знаю, Никколо, в те годы я был слишком занят, чтобы интересоваться сплетнями. Надо порасспрашивать горожан. Однако я не знаю никого, кто бы…

— В таком случае, — вступил в разговор Веттори, — нам повезло: единственная женщина, которая может нам помочь, как раз ничем не занята!

16

— Да оставьте вы меня с этим трактиром!

Голос Терезы прогремел на весь дом. Она злобно покачала головой в знак отказа, готовая задать жару любому, кто снова будет ей докучать.

— Если вы только затем меня и звали, то можете ложиться спать прямо сейчас! Не хочу больше толковать об этом. Все в прошлом!

Макиавелли знал, что сладить с ней будет непросто. Когда он разыскал ее в шалаше, поставленном прямо посреди еще теплого пепелища, оставшегося от трактира, ему понадобилась вся его сила убеждения, чтобы заставить Терезу пойти с ним.

Теперь он старался ее урезонить:

— Но послушай, Тереза, ты нам нужна. Мы только хотим узнать, не приходилось ли тебе слышать об этом человеке. Все-таки речь идет об убийстве!

— Ну и что? Да плевать я хотела на все, что творится в этом чертовом городе! Пусть всех жителей перережут одного за другим, мне это спать не помешает! Только оставьте меня в покое…

Голос несчастной сорвался. Она разрыдалась, ее грузное тело обмякло, и она опустилась на землю. Не в состоянии подняться, она так и замерла.

Кивком Аннализа велела друзьям выйти из комнаты. Все подчинились, кроме Боккадоро, которая опустилась на колени возле Терезы и взяла ее лицо в свои руки.

— Тебе лучше? — ласково спросила она.

— Да, немного.

— Мы понимаем, что твое положение не из легких, — сказала Аннализа, — и готовы тебе помочь.

Тереза уставилась в стену. В жизни ей выпало слишком много разочарований, чтобы она поддалась на уговоры подруги. Она была из тех, которых судьба вечно носит по океану слез. Она всегда боролась, но жизнь сломила ее. С последними клочьями дыма, поднявшимися над развалинами трактира, развеялись все ее силы. В глубине души она чувствовала себя сломленной и разоренной старухой.