Ромеи и франки в Антиохии, Сирии и Киликии XI–XIII вв. - Сергей Павлович Брюн

Николаем II Студитом. В начале XI в., после молитв и помазания, совершенного Сиро-яковитским Патриархом Мар Иоанном, от проказы был исцелен ромейский дука Антиохии. Получивший доказательства чуда Патриарх Иоанн III не только вступил с Мар Ионном VII в дружественную переписку, но даже, с этих пор, появлялся на всех празднествах в расшитой тунике, подаренной Сиро-яковитским Патриархом[490]. Преемник Иоанна III на Антиохийском патриаршем престоле, Патриарх Николай II Студит отказался являться на собор, созванный императором Романом III Аргиром и Вселенским Патриархом Алексеем I Студитом для осуждения сиро-яковитов[491]. Согласно хронике Михаила Сирийца, «около 200 епископов халкидонитов собралось, чтобы приветствовать нового императора. И когда собрались они в церкви, именуемой Агия София, Патриарх Антиохийский и его епископы не явились. И когда призвали их, они ответили: "Мы знаем, что они (т. е. сирийские миафизиты) христиане, и что их не следует допрашивать". И они сказали, что отлично знают, что Блаженный Иоанн (сиро-яковитский Патриарх Иоанн VII бар Абдун. — С. Б.) человек Божий»[492].

Можно было бы предположить, что большую толерантность к сиро-яковитам должны были бы проявлять жившие с ними бок о бок и говорившие с ними на одном (арамейском или арабском) наречии мелькиты. Однако здесь мы сталкиваемся с прямо противоположным случаем: и Патриарх Иоанн III и защищавший Сиро-яковитскую Церковь Патриарх Николай II Студит были константинопольскими греками, в то время как первое великое византийское разорение сиро-яковитских церквей Антиохии (в конце X в.) было делом рук сирийского мелькита — Патриарха Агапия II. Вельтеке, в своем исследовании по сиро-яковитской общине Антиохии эпохи франкского правления, также отмечает, что приверженность сирийских мелькитов и миафизитов к единому языку и обряду только ожесточала их противостояние[493]. Так или иначе, почти столетие византийских репрессий сделали свое дело, и к моменту падения ромейского правления в Антиохии большая часть сирийских христиан города составляли уже верные халкидонской Церкви мелькиты. По выражению Д. Вельтеке, «создается впечатление, что после притеснений XI в., некогда сильная и обеспеченная община сирийских православных (сиро-яковитов. — С. Б.) была практически полностью подавлена»[494]. К моменту установления франкского правления в Антиохии, у сиро-яковитов сохранилась лишь одна церковь в городе — «Сирийская церковь Пресвятой Богородицы»[495]; остальные принадлежали мелькитам и небольшое число — армянам[496].

Византинизация Антиохийской Церкви

В числе имперских преобразований на покоренных сирийских землях одним из бесспорных приоритетов была «византинизация» Антиохийской Православной Церкви. Вполне очевидно, что ромейские василевсы X–XI вв. стремились многократно усилить свое влияние в Антиохийском Патриархате, благо многие его епархии и сама патриаршая кафедра находились теперь в составе империи[497]. Выше мы уже подробно говорили о принадлежности мелькитов к византийскому миру, о том, что на протяжении веков арабского правления между православными Ближнего Востока и жителями Византии сохранялось единство в исповедании, о том, что идентичность ближневосточных «румов» выстраивалась на чувстве общности с православной Римской (Ромейской) империей. Однако не стоит считать, что в этот период православные Востока представляли собой преимущественно «греческие» общины (пусть и с арабоязычной паствой), с греческой (часто — полностью зависимой от Константинополя) иерархией и с достаточно единообразным, византийским богослужением. Все вышесказанное можно отнести к Ближнему Востоку эпохи османского владычества, но подобные представления не отнюдь отражают положение дел в средневековом Леванте. В эпоху арабского, позднего византийского и франкского правления существовал целый пласт лингвистических, культурных и даже богослужебных отличий, разделявший ближневосточных румов и, собственно, византийских «ромеев». В средние века Антиохийский Патриархат был поистине Церковью множества языков и нескольких богослужебных обрядов. Богослужение совершалось преимущественно на греческом и сирийском, но также на грузинском, армянском, согдийском, на тюркских наречиях. Основным литургическим обрядом был западно-сирийский, Антиохийский обряд; также имели распространение и вариации константинопольского обряда. Мощнейшее воздействие на Антиохийский обряд и традиции сирийских христиан оказывало иерусалимское богослужение. По-крайней мере, с VII в. основной литургией Антиохийской Православной Церкви была древняя иерусалимская литургия Св. Иакова Брата Господня[498]. Вполне вероятно, что мелькиты Антиохийской Церкви сохраняли и другие анафоры, в частности — древние антиохийские анафоры Двенадцати Апостолов и Св. Петра. Анафора Двенадцати Апостолов была основной анафорой для Антиохийской Церкви в IV–VII вв.; как известно, она была введена в богослужение Константинополя св. Иоанном Златоустом и впоследствии трансформировалась в анафору, носящую имя этого святителя. Анафора Двенадцати Апостолов сохранилась до сего дня в Сирийской (Сиро-яковитской) и Маронитской Церквях. То, что эту анафору сохраняли как миафизиты, так и некоторые сирийские христиане-халкидониты (марониты), можно считать свидетельством, пусть и косвенным, возможности ее продолжавшегося употребления среди мелькитов. Доподлинно известно, что «литургия Св. Петра — главы Апостолов» совершалась в церквях Мцхетского католикосата — «дочери церкви» Антиохийского Патриархата[499]. Так что вполне вероятно, что эта сирийская литургия сохранялась и в других восточных епархиях, связанных с мелькитским Патриархом Антиохии[500]. Также, вероятно, совершались и другие сиро-палестинские литургии, такие как литургия Св. Петра. По-крайней мере доподлинно известно, что литургия Св. Петра точно совершалась в церквях восточной Грузии — Мцхетского католикосата, «дочери» Антиохийского Патриархата. Так что вполне вероятно, что она сохранилась и в других восточных епархиях, связанных с Антиохией. Ныне литургия «Св. Петра — главы Апостолов» сохранилась лишь в Маронитской Церкви.

С восстановлением ромейского господства в Киликии и северной Сирии для Антиохийской Церкви начиналась эпоха все более ощутимой литургической византинизации, которая также непосредственным образом затронула мелькитские Патриархаты Александрии и Иерусалима[501]. Преобразования эти, вполне естественно, проходили под теснейшим контролем как церковных, так и светских властей Константинополя. Менее болезненным этот процесс был в Иерусалимской Церкви, где палестинские монастыри, в особенности Лавра Св. Саввы Освященного, поддерживали тесные контакты с Константинополем. К тому же, территория Иерусалимского Патриархата (как и Александрийской Церкви) находилась за пределами империи. Д. Галадза обращает особое внимание на локальный, постепенный характер литургической византинизации в Иерусалимском Патриархате, противопоставляя его более активному, инициированному извне процессу византинизации в Антиохийской Церкви[502]. В лоне Иерусалимской Церкви, очевидно со времен Халкидонского собора, исторически сохранялось стремление к определенному ограничению арабского и, в еще большей степени, сирийского элемента.

Невзирая на полиэтнический состав Патриархата, куда входили греки, арабоязычные мелькиты, сирийцы и грузины, в Иерусалиме и палестинских монастырях, очевидно, упорно бытовало устремление к более тесным связям с Византией и греческим богослужением. Причем это было не столько устремление к преобладанию греческого элемента (поскольку Патриархи Иерусалима эпохи арабского владычества принадлежали преимущественно к числу сирийских и палестинских мелькитов), а именно желание гарантировать доминирующее присутствие греческого языка и богослужения. При этом имело место и подчеркнутое ограничение