Дмитрий Леонтьев Петербуржская баллада - Дмитрий Леонтьев

Она мучилась так до поздней ночи. Пила снотворное, долго ворочалась на постели, вставала, заваривала крепкий чай, думала, снова ложилась, пытаясь уснуть... И уже под утро, почти засыпая, неожиданно вскинулась, бросилась к столу, торопливо прочитала статью еще раз и победно посмотрела на испуганных такой активностью собак.

— Сара Бернар сыграла 13-летнюю Джульетту в семьдесят лет — неужели я не смогу сыграть умную женщину в шестьдесят?! Есть еще порох в пороховницах, есть! Завидуйте, животные: перед вами — баба разумная! А теперь можно и поспать.

Она вернулась в постель и остаток ночи спала как убитая.

Утром в половине одиннадцатого она уже открывала дверь в кабинет майора убойного отдела Гурецкого.

— Добрый день, Андрей Владимирович. Не помешала?

Гурецкий был не один. В его кабинете, у окна, довольно вольготно расположился мужчина лет шестидесяти, с умным аристократическим лицом и удивительно густой для его возраста шевелюрой. Одевался незнакомец с большим вкусом и явно в весьма дорогих бутиках, так что ментом быть никак не мог. В руках незнакомец крутил трость с серебряным набалдашником и с нескрываемым интересом слушал матерящегося в голос Бортко.

— С Кристиной я был в тот день! С Кристиной! — орал парень. — У нее спросите! Она подтвердит!

— А-а, «полиция нравов», — вспомнил Беликову майор, — проходите, присаживайтесь. Мы сейчас закончим...

Повернулся к задержанному и с явным удовольствием припечатал:

— Спрашивал. Отрицает.

— Врет! Я с ней был!

— Ей-то какой смысл врать? — удивился Гурецкий. — Вполне приличная девушка... В тот день она была в кино, и даже билеты сохранились. Так что рушится твоя версия, Кирюха, как карточный домик... Увы!

— Я же говорю вам — с ней был! — плачущим голосом повторил Бортко.

— Но даже если предположить, что в тот день ты был с ней — хотя я уверен в обратном! — то где ты был семнадцатого августа? Первого августа? Двадцать четвертого июля? Молчишь? То-то...

— Да я не помню, — лживым голосом заверил Бортко, — сколько времени прошло...

— Тогда спрошу о другом, — легко согласился Гурецкий, — как ты помнишь, вчера в твоей квартире мы устраивали обыск и нашли эти заточки. Дело серьезное, и работа по нему проводится в первую очередь... Это я к тому веду, что результаты экспертизы уже готовы и едут сюда. Но даже по телефону меня стопроцентно заверили, что изолента на найденных у тебя заточках и изолента на заточках, извлеченных из тел жертв, — идентичны. Для тупых перевожу: человек, подготавливающий орудие убийства, пользовался одним и тем же мотком изоленты. Даже места разрывов совпадают. Что на это скажешь?

— Кто эти заточки мастерил — не знаю, зато знаю, кто мне их подбросил, — сверкнул злыми глазами на майора Бортко, — вконец вы, менты, оборзели! Дела уже не раскрываете, а вешаете...

— Ругайся, ругайся, — усмехнулся майор, — теперь можно. Теперь на тебя уже никто не обижается... Есть к тебе и еще один интересный вопрос. То, что ты знаком с Алябьевой, — уточнять не надо? А вот скажи-ка мне, мил человек, откуда ты взял безделушки, что дарил ей на протяжении последних трех месяцев?

— Ничего не знаю, — снова отвернулся к окну Бортко.

— Тебя о чем ни спросишь, ты все одно твердишь, — не знаю да не знаю... А я вот знаю! С краж эти вещички. С квартирных краж. Как раз из той серии, что по нашему району шла. Девица, как про тебя правду узнала, так сочла за благо все добровольно выдать. Ну, будешь говорить?

— Доказательства нужны, начальник, — прищурил хитрый глаз Бортко, — вы пальчики мои на тех кражах нашли? Отпечатки обуви? Свидетелей, может быть? Вот когда найдете, тогда и разговор будет. А безделушки, что я ей дарил, я на рынке купил. С рук. У дядьки незнакомого. Могу описать. Хотите?

— Нет, не хочу, — отказался Гурецкий, — я тебе таких дядек сам могу описать с дюжину, благо фантазия хорошая. А отпечатков твоих в квартирах не было только потому, что ты в перчатках работал. Следов и микрочастиц с одежды — потому что менял ты ту одежду, как листки календаря. Мы говорили с продавщицами из секонд-хенда — они тебя хорошо помнят. Еще бы: постоянный клиент... Не спорю: с квартирных краж ты легко «соскочишь». Да ведь теперь речь не о них пошла... Среди этих безделушек нашлась одна занимательная брошка...

— Какая брошка? — вновь насторожился Бортко. — Не дарил я ей никаких брошек...

— Ты должен от нее всеми силами отказываться, — понимающе покивал Гурецкий, — ибо лоханулся ты с ней, парень, крепко! Брошка та — из квартиры убитой писательницы, Майи Коломийцевой. И брошка довольно характерная — родственники ее опознали.

— Да что вы, сволочи, делаете?! — в припадке полубезумного бешенства вскочил со стула Бортко и вновь упал на место, удерживаемый наручниками, которыми был прикован к батарее, — вы уже и Кристину сюда подписали?! И она продалась вам, паскуда дешевая? Да я... Да я на вас жаловаться буду!

— Это твое право, — сухо заметил Гурецкий, — однако для продолжения беседы ты сейчас слишком взволнован. Ступай в камеру, отдохни, подумай: стоит ли окончательно усугублять свое и без того плачевное положение... Я вызову тебя позже. Времени у нас много, успеем вволю пообщаться.

Он вызвал ожидавшего за дверью сержанта, и задержанного увели.

— Ох, и беспокойный тип, — пожаловался вслух Гурецкий, — но ничего, ничего, не таких ломали. Запоет, как миленький... Кстати, я забыл вас представить. Это — Екатерина Юрьевна Беликова, подполковник «полиции нравов». Именно она вывела нас на Бортко и со своими коллегами произвела задержание. А это — Владимир Иванович Смоляков, известный писатель...

— Я знаю, — приветливо улыбнулась Беликова, — я читала все ваши книги. И фильмы, поставленные по ним, смотрела... Хотя фильмы мне понравились меньше.

— Мои книги вообще очень трудно экранизировать, — легко согласился писатель, — я больше про внутренний мир писать стараюсь, размышления разные, описания — как это в фильм вставишь? Стараюсь разрешения на экранизацию не давать, но иногда убалтывают... Я, как и все писатели, тщеславен.

— Жалко, что вы так подолгу пишете, — сказала Беликова, — одна книга в полтора-два года... А так ждешь от вас чего-нибудь нового...

— Вот теперь вижу, что вы и впрямь моя почитательница, — улыбнулся Смоляков, — но вы не задумывались над тем, что мои книги, может быть, потому вам и нравятся, что я над ними РАБОТАЮ? Над сюжетом, над персонажами, над стилем и слогом. Я только черновики переписываю по пять раз — чего же тут удивляться, что столько времени на создание книги уходит? Да и годы уже не те...

— Сил не хватает? — удивилась Беликова, оглядывая довольно крепкую фигуру своего собеседника.

— Меркантильности, — смеясь, пояснил писатель, — я воспитан иначе, чем современные рукоблуды. Перестраиваться мне поздно, а гоняться за гонорарами как-то постыдно...

— Про рукоблудие — это вы из Раневской? — уточнила Беликова.

— В каком смысле? — не понял Смоляков.

— У нее ведь это: «Не понимают писатели, что фразу надо чистить, как чистят зубы. В особенности дамское рукоблудие бесит — скорее, скорее в печать», — по памяти процитировала Беликова.

— Снимаю шляпу, — удивленно приподнял бровь писатель, — сейчас, к сожалению, мало кто помнит о Раневской, и уж еще меньше людей читают мемуары...

— Меня коллеги по отделу «Фаиной» прозвали, — призналась Беликова, — за сходство внешнее, любовь к этой актрисе и... Я, знаете ли, выражаюсь иногда... как бы это сказать?.. «По-раневски». К сожалению, я полностью лишена ее гениальности.

— К счастью.

— Простите?

— Не к сожалению, а к счастью, — вздохнул Смоляков, — талант, как и гениальность, это не дар божий, это — крест... Хотя, смотря как к этому относиться. Сейчас мало кто тащит крест, сейчас кресты носят... и стараются украсить как можно богаче. Впрочем, это уже лирика. Простите стариковскую болтливость. Я и без того злоупотребил гостеприимством хозяина кабинета.

— Нет-нет, что вы, — запротестовал Гурецкий, — поверьте, мне льстит, что такой человек, как вы, заинтересовался нашими скромными успехами.

— Вы здесь от Союза писателей? — уточнила Беликова.

— Что? — удивился Смоляков. — Почему вы так решили?

— Коломийцева была вашей коллегой, — пояснила Беликова, — да и остальные... писательницы — тоже... Я думала, вас направили из Союза узнать, как продвигается дело.

— Нет, — смущенно признался Смоляков и, к удивлению Беликовой, даже покраснел, — я очень отдаленно был знаком с этими писательницами. Я, знаете ли, редко посещаю тусовки, на которых они бывают... Сказать по правде, не посещаю вообще... Я здесь сам по себе... Стыдно признаться, но я собираю материалы для книги... Только не подумайте, что я такая бесчувственная сволочь — пришел делать роман на чужой беде... Я очень давно собираю материалы для книги о... людях с исковерканной психикой...