Хаджибей (Книга 1. Падение Хаджибея и Книга 2. Утро Одессы) - Юрий Трусов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Гудович поздравил войска с победой и поблагодарил за хорошую службу родине. По-отечески обнял он своих ближайших помощников — де Рибаса, командиров штурмовых отрядов Хвостова, Воейкова, черного от порохового пушечного дыма Меркеля. Увидев Безбородко, командующий нахмурился:
– Проспал ты свою викторию, ваша светлость, проспал, — сказал ему Гудович. — Вот возьми в пример Иосифа Михайловича де Рибаса. Он до рассвета баталию начал и верно сделал.
– О, Иосиф Михайлович никогда не проспит! Ему мечты о счастливых викториях и вовсе спать не дают, — ответил Безбородко.
Офицеры рассмеялись. Улыбнулся и де Рибас. Он понял, что граф снова пытается острить над его честолюбием. Но не в его планах было ссориться с Безбородко.
– Я не в претензии на вашу светлость. Меркель успел отлично выполнить то, что поручалось вам. А вот на графа Войновича я в большой обиде. Атакуй он турецкий флот своими канонерскими лодками — сколько бы неприятельских кораблей спустило флаги! — сказал де Рибас.
Гудович нахмурил брови.
– Вы правы, генерал. Не мешало бы Войновичу помочь нам. Турецкий флот — большая для нас угроза.
Слова Гудовича подтвердились. Хаджибейская гавань была удобной стоянкой для всей турецкой эскадры — ее главной черноморской базой.
С потерей этой небольшой, но важной крепости гурки не могли легко примириться.
На другой день большая эскадра, состоящая из двадцати шести линейных кораблей и фрегатов, подошла к Хаджибею и открыла огонь из своих орудий.
Сулатанский адмирал считал, что маленькая армия Гудовича устрашиться его могучей армады и отступит от крепости.
Адмирал приказал своим янычарам в промежутках между залпами пушек кричать и всячески шуметь, чтобы запугать гяуров.
И действительно, вид огромных турецких кораблей, идущих на всех парусах к берегу, был грозен.
Но русских не испугал ни вид неприятельской эскадры, ни громовая канонада ее пушек, ни дикие крики янычар. Солдаты и казаки непоколебимо стояли на родной земле, отвоеванной у врагов. Меткими пушечными ядрами да раскатами дружного «ура!» встретили они султанские корабли.
Турки дрогнули.
Их адмирал понял, что здесь его не ожидает победа. Он хорошо знал русских. В его памяти было свежо поражение, которое нанес турецкому десанту Суворов на Кинбургской косе. Там вот такое же малочисленное войско неверных бесстрашно встретило и разгромило превосходящие силы султана…
Истратив напрасно огромное количество пороха, надорвав до хрипоты глотки, турки повернули от хаджибейских берегов.
XXII. НОВЫЕ ХОЗЯЕВА
Кондрата Хурделицу в этот день ранило осколком камня, разлетевшегося от удара пушечного ядра. Осколок глубоко вошел в мякоть левого плеча. Товарищи тут же вытащили его, промыли морской водой рану и туго перевязали.
Хотя у Кондрата кружилась голова от потери крови, он не уходил с поста. Есаулу казалось постыдным покидать товарищей, когда басурманы атаковали Хаджибей на кораблях. Морской ветер освежил есаула, и он переборол слабость.
Султанская эскадра, усиливая свой огонь, подходила все ближе и ближе… В этот миг из форштадта прибежала Маринка.
Какой-го казак сказал ей, что на берегу ранили Хурделицу. Не обращая внимания ни на летящие турецкие ядра, ни на казаков, что встретили появление ее недовольным ворчанием: «Только бабы здесь не хватало!», «Где баба — там беда!», Маринка бросилась к Кондрату. Тот встретил ее неласково, но Маринка все же заставила его показать плечо и не успокоилась, пока не перевязала рану по-своему.
– Меня сам дед Бурило этому учил, — улыбнулась с гордостью девушка, когда Кондрат сказал, что ему стало легче.
В это время турецкие корабли перестали стрелять и повернули от Хаджибея. Их бегство солдаты и казаки сопровождали радостными криками:
– Тикают, окаянные!
– Скатертью дорога!
Казакам уже не надобно было находиться на берегу, и они ушли в крепость, оставив Кондрата с Маринкой на камнях у морских волн.
Кондрат ласково погладил широкой ладонью плечи девушки.
– Маринка, прости, что встретил так… — сказал он.
На ресницах девушки сверкнули слезы.
– Ладно уж, — сказала она, силясь улыбнуться, но улыбка не получилась, и слезы покатились по ее бледным щекам.
– Маринка, прости меня, черта, — взмолился есаул, пытаясь успокоить девушку. В голосе его зазвучало такое искреннее раскаяние, что Маринка сразу перестала плакать и улыбнулась.
– Ты знаешь, Кондратушка, отчего я плакала? Не только от обиды, страшно мне стало здесь. Давай уедем отсюда! Какая тут жизнь? Того и гляди, снова приплывут эти… — Она показала рукой на море, в ту сторону, куда ушла турецкая эскадра.
Кондрат усмехнулся.
– Я разумею тебя, Маринка, счастье ты мое! Но не бойся. Басурманы больше никогда сюда не придут. А коли сунутся, мы их так встретим, что снова не досчитаются голов. Земля-то здесь наша. Дед твой, Бурило, за нее костьми лег. Так что грех нам отсюда ехать. А они, — Кондрат тоже указал в сторону моря, — супостаты проклятые, никогда сюда не вернутся.
Маринка посмотрела в глаза Кондрату.
– Правду говоришь?
– Правду, Маринка.
– Коли так, то давай будем здесь жить! Мне сторонка морская нравится. Только, чур, уговор: на Лебяжью заводь когда-нибудь да поедем!
Маринка побежала по тропинке к крепости. Кондрат хотел догнать ее, но не мог — ослабел от раны. Заметив это, девушка остановилась и подала ему руку. Счастливые, они стали вместе взбираться на береговой откос.
На следующий день Хурделица узнал, что Гудович за храбрость, проявленную при штурме крепости, похвалил его в своем рапорте Потемкину. В результате Кондрат получил младший офицерский чин русской армии, а в связи с ранением — отпуск.
Василия Зюзина произвели в поручики.
Кондрат поделился с ним своими думами.
– Ну к чему мне чин этот? — сказал Хурделица, когда они остались с Зюзиным вдвоем. — Мне в бары лезть несподручно. Не люблю я бар… Вот кончится война с турком — посчитаюсь еще с ними. А с паном Тышевским, что меня на ошейнике железном держал, — в первую очередь. Ты мне, ваше благородие, чай, поможешь? — насмешливо прищурился казак.
Зюзин рассмеялся.
– Да какой я «ваше благородие»? Сын солдатский был и есть, да к тому же друг твой… Так-то, брат! Ты лучше сказывай, когда свадьба твоя? А то наш полк скоро переведут на другое место, и я не смогу погулять на твоей свадьбе.
– Коли так, — улыбнулся Хурделица, — то откладывать дальше не можно. Завтра приходи — погуляешь!
Кондрат вскочил на своего иноходца и помчался к Николе Аспориди. Кофейня его сгорела, и Никола жил теперь со своим сыном Симоном в дворовой пристройке. Грек объяснил Хурделице, что кофейню сожгли янычары накануне штурма, заподозрив его в связях с русскими. Донес на него Ашот. Но Аспориди успели предупредить друзья, и он скрылся, опасаясь турецкой расправы. Никола уже знал подробно, как погиб Озен-башлы, и поведал Кондрату, что его кунак проник в крепость, поступив в услужение к Халыму, чтобы помочь освободить из тюрьмы Маринку, Луку и Одарку.
Вспомнили добрым словом и старика Бурилу, а Хурделица рассказал Аспориди о своем поединке с Халымом и Ашотом.
Напоследок Кондрат сказал Николе, что хочет с Мариной обосноваться на жительство в здешних местах и спросил, не знает ли он, где продается хата.
Никола задумался на минутку, а потом ответил, что знает на Молдаванской слободе одну, хозяева которой убиты турками. Если она понравится Кондрату, он сможет в ней поселиться. Хурделица расспросил, как отыскать эту хату, и через час уже осматривал с Маринкой новое свое жилище.
Глинобитный маленький домик, обсаженный вишневыми деревьями, понравился девушке. Неподалеку от него, в балке, поросшей высокой травой, поблескивала водная гладь ставка. Дальше шла ровная степь…
В тот же день молодая хозяйка перенесла в хату немногочисленные свои пожитки, достала в крепости мел и начала побелку нового жилища.
Кондрат сдержал слово, данное Василию. Через день на Молдаванской слободе состоялась свадьба.
Приглашенные знали, что у молодых, как говорится, ни кола, ни двора, и поэтому каждый старался принести в подарок что-нибудь нужное в хозяйстве.
Маленькая горенка скоро оказалась заваленной турецкими коврами, расшитыми бухарскими платками, разной утварью.
Денщик Зюзина Кузьма принес в мешке кастрюли, кружки, тарелки, без которых, как он уверял, семейная жизнь невозможна.
Ефрейтор Громов с гренадером Травушкиным прикатили бочку доброго вина, найденную в подвале паши, а Грицко Суп и Яков Рудой пригнали корову и пару баранов.
