Власть оружия - Виктор Ночкин

Когда жара стала совсем невыносимой, Аршак велел остановиться и пару часов переждать. Харьковчане даже круг не стали выстраивать из самоходов, встали друг за другом, походной колнной. Самоха, непрерывно потеющий и оттого с ног до головы мокрый, окликнул проводника, тот подошел к подножию башни.

— Зачем встали-то? Время уходит!

— Лучше постоять. В такую жару ехать опасно.

— А вчера ехали.

— Это сердце пустыни, здесь спешить никогда нельзя. Ждать надо. Голову палит, перед глазами всякое вертится, чего на самом деле нету, опасно водителю. Лучше ждать.

Самоха подумал, хотел сплюнуть, но слюны во рту на порядочный плевок не сумел скрутить. Махнул рукой и уполз в душную тень — арбуз доедать. Каратели вяло перекликались, обменивались короткими репликами, вроде: «Эй, Кирюта! Ты как там, живой? — А то! Пока еще живой! — А выглядишь, как ползун высохший! — Гы-ы…» Жара оглушила, даже говорить не хотелось.

Йоля подняла голову:

— Чего? Стоим, что ли? Приехали?

— Нет, просто стоим.

Игнаш покрутил ручку приемника, там зашипело, сквозь помехи прорезался голос:

— А теперь специальное обращение Гильдии Небох-х-х-р-ов…

— Смотри-ка, здесь «Радио Пустошь» берет, — заметил Мажуга. — А до бури не получалось.

Он подкрутил настройку, голос стал четче:

— …Туран Джай, сын фермера с юга Пустоши. Гильдия выплатит двести монет серебром любому, кто сообщит достоверные сведения о его нахождении, и пятьсот монет тому, кто доставит его живого в Город-Крепость либо передаст кому-то из представителей Гильдии. С другой стороны, Гильдия убьет любого, кто покусится на жизнь Турана Джая. Он нужен живым…

Голос снова утонул в помехах.

— Ищут кого-то, — буркнул Игнаш. — И деньги немалые сулят. Примерно, как пушкари за Графа, если серебряки в киевские гривны пересчитать. Интересно, что этот малый у небоходов спер…

— Все кого-то ищут, — Йоля поправила платок на голове, — только Луша твоя не ищет. Сидит на месте, суженого ждет, платки вышивает. А чего с ей такое, мозги набок завернуты?

— Помолчала б ты, заноза. Трещишь, о чем не ведаешь. Она не всегда такая была.

— Ну и помолчу. Только тогда совсем скучно будет, — она зевнула, — я уж выспалась, теперь скучно. Рассказал бы, чего с Лушей такое приключилось, что ли?

— Ничего хорошего. Горела она в доме, перепугалась сильно, совсем кроха была. С тех пор такой стала, однако сердце у ней доброе.

— Ага, доброе, — признала Йоля. Потом добавила с вызовом в голосе, — не то, что у меня?

Мажуга не ответил.

— Может, я бы тоже добрая была, — гнула свое Йоля, — когда б жила в своем дому, с мамкой и с папкой родными, на всем готовом. Только у меня житуха совсем иная получилась, тяжелым трудом я кормилась, от призренцев пряталась, своего угла не имела. Даже ты меня на цепь сперва сажал. А теперь ты со мной по-хорошему, и я стала добрая. Дядька Игнаш, слышь, что ли? Молчишь? Ну и ладно. О, гляди, вон!

Аршак неторопливо шагал вдоль колонны, держась тени. Мальчишка, его подручный, снова носился там и сям, скакал и прыгал — казалось, ему, одному из всего каравана, жара нипочем. Вот что-то отыскал в иле, присел, стал копаться, ворохи серого грунта так и летели в стороны. Вытащил, понюхал… и сунул в суму. Йоля внимательно наблюдала за всяким его движением, но в ее сторону Уголек так и не глянул. Аршак встал, широко расставив ноги, уставился в серый горизонт из-под ладони. Долго глядел… потом повернулся и побрел снова вдоль вереницы самоходов в голову колонны. Молодой затрусил следом.

Старик добрался к головному сендеру, что-то сказал, вдоль колонны прокатилось:

— Заводи!.. Выступаем!.. Заводи!

Самоходы и мотоциклетки неровно затарахтели моторами, колонна пришла в движение. Каратели продвигались на юг, и солнце мелено ползло в раскаленном побелевшем небе поперек их пути. Медленно-медленно оно стало склоняться к горизонту. Закат в пустыне не походил ни на что, виденное Йолей прежде. Ровная, как стол, поверхность ила стала менять цвет, из серой она сделалась красной. Распухший багровый шар солнца сплющился, потерял форму. Над горизонтом висела пелена мелкой пыли, когда солнце стояло высоко, ее не было видно, она сливалась с серой равниной и белым небом, сглаживала разницу в цвете между ними. А теперь вечерний свет, исходящий от красного светила преломлялся в этой дымке, лучи как будто били в разные стороны, тени удлинились, но они теперь стали прозрачными, такими же красными, как и освещенные участки ила. Каратели сделали короткую остановку, чтобы долить горючего из бочек в баки, разнеслась новость — ночевки не предвидится, Корабль уже недалеко, и колонна будет идти, покуда не доберется до места. Сейчас, после бури, пустыня не так опасна, можно двигаться и в темное время.

Заправились и покатили дальше. Солнце, совсем расплющенное, стало опускаться за горизонт, быстро темнело. Донная пустыня стремительно теряла красный цвет, стала превращаться в серую, но это был не прежний серый цвет. Днем ил казался желтоватым, теперь сумерки окрасили его в синее, фиолетовые тени следовали за конвоем, а небо и вовсе сделалось каким-то невероятным, в нем можно было различить и рыжие, и зеленые оттенки, его пересекали легкие тени — наверное, не настоящие облака, а пыль, которую нес ветер где-то в вышине. Они последними сохраняли красноватые тона, потом окончательно стемнело, на самоходах зажглись фары, полосы света рыскали вдоль колонны, вырывали из мрака проклепанную броню, ворохи пыли, летящей из-под тяжелых рубчатых колес… Когда выполняли поворот, Йоля разглядела впереди, далеко по ходу колонны зарево, встающее над горизонтом. Это показался Корабль. Его огни было видны издалека, потому что нигде больше в безжизненной Донной пустыне не найдешь такого яркого света.

Головной сендер, в котором находился Аршак, затормозил. Вслед за ним встали и другие самоходы. Мотоциклетки разъехались вправо и влево, бронеходы тоже взяли чуть в сторону, чтобы сендер с проводником не закрывал обзор — всем было охота поглядеть на знаменитый Корабль, о котором все много слышали, да видели впервой.

Вот он, огромный тяжелый силуэт разлегся посреди Соленого озера. Цепочки огней опоясывали его на разной высоте, ярко горели лампы на палубах, в иллюминаторах, в оконцах, которые прорезали в бортах уже после того, как Корабль, заброшенный посреди Донной пустыни много сезонов назад, превратился в город. Прожектора светили в стороны и вверх — столбы света бродили над Кораблем, а внизу, под тяжелыми длинными бортами дрожали световые дорожки, там, где опрокинутое отражение дробилось и качалось в вязких маслянистых волнах озера. И отражения прожекторных лучей извивались под опрокинутым Кораблем в озере, как белые огненные змеи.

Мажуга заглушил двигатель, и тут же, словно по команде, стихли моторы на всех машинах конвоя. Тишина навалилась разом со всех сторон, как будто до сих пор она таилась в темноте, а теперь прыгнула, накрыла, обхватила мягкими лапами, растеклась над головами… и тут стал слышен равномерный многоголосый гомон, доносящийся с Корабля. Прожектора над темной громадой метнулись, лучи скрестились на корме древнего судна, и точно так же резко сместились их отражения в черных водах озера. Над пустыней прокатился рев.

— Начались игрища на Арене, — громко произнес кто-то из карателей. — Ишь, орут, бойцов завидели.

— Может, щас и подкатим туда? — предложил другой.

— Не болтай, — оборвал пушкаря сиплым голосом Самоха. — Сдурел, что ли? Да если мы ночью заявимся, тамошний народ, чего доброго, решит, что мы воевать прикатили. И чо тогда?

— А чо? Вдарим…

— Дурак. Там народу тыщи две, а то и все три, вон, как орут… а стволов скока? А сендеров? И сам Корабль — чем его взять?

— Там больше людей, начальник, — пробасил Арашк. — Не воюй с Кораблем, не выйдет.

— Да я и не собирался. Завтра при свете поеду на переговоры. А теперь отдыхать всем, что ли. Слышь, проводник, можно здесь наружу-то выйти?

— Выйти можно… — протянул Аршак, — если жизнью не дорожишь. Здесь пустыня злая, нехорошая, враз возьмет.

— Пугаешь на что? — с раздражением буркнул каратель, предлагавший «вдарить».

— Не пугаю, Аршак верно сказал, — отрезал старик, — возле Корабля много еды. Все, что в пустыне жрать хочет, сюда, к Соленому озеру тянется. Злое место. Буря ушла, проснулись голодные. Двери свои железные закрывайте, ждите утра.

— Да кто голодный-то?

— Пустыня голодная, все голодные, кто в пустыне живет. Донная пустыня всегда голодная, только и ждет, ищет, кого бы взять.

— Хорош болтать, — оборвал разговор Самоха, — запирайтесь, да дрыхните до утра.

— Дядька Мажуга, — шепнула Йоля, — а кто придет? Про кого старый толковал?

Игнаш не ответил, вытащил кольт и положил руку с оружием на дверцу, ствол глянул наружу.