Сын зари - Дмитрий Казаков

— Нет! — прохрипел Кирилл, корчась от страха и боли.

Он пытался еще и еще, словно нырял в темную воду, заполненную размытыми, подвижными силуэтами, но вытаскивал одно и то же — громадный костер, столб дыма, уходящий в синее небо, и пялящуюся на все это толпу.

Потом не выдержал и потерял сознание.

«Неужели все дороги в будущем сошлись в одну? — подумал Кирилл, придя в себя. — Их же было так много, а теперь осталась одна, ведущая в огонь, к смерти, и все, что я видел ранее — ложь».

Нет, такое невозможно. Вероятней, что на самом деле он ни в коей степени не может управлять собственным «талантом», и тот проявляет себя так, как ему угодно, показывает не то, что нужно пророку, а нечто случайное. И до костра еще многие годы, десятки развилок, и сейчас он маячит перед глазами случайно…

Пару раз к его «камере» подходил Вартан, но разговаривать с ним не было ни сил, ни желания, и бывший журналист делал вид, что дремлет, так что мрачно сопевший тюремщик топал дальше.

Бородатый обладатель кубика Рубика пел русские народные песни.

Вечером кудлатого кавказца сменил лопоухий болтун и тут же отправился на обход.

— Ничего, недолго тебе мучиться, голубь, — сказал он, остановившись у «камеры».

Говорил тюремщик, глядя в сторону, и приказ «не общаться с узником» не нарушал. Морда у него была самая злорадная, губы кривились в улыбке, а глаза посверкивали торжеством.

— В смысле? — выдавил Кирилл.

— Недолго, вот скоро выведут тебя отсюда, поверь мне. — Лопоухий захихикал. — Радость будет.

И тут Кирилл понял, что не зря он видел тот костер. Дар вовсе не подвел его, просто бывший воспитанник детского дома номер четыре свернул на ту дорогу, в конце которой тупик, и нет возможности остановиться, двинуться в сторону, как-то избежать катастрофы.

— Меня сожгут, — сказал он.

Тюремщик вздрогнул, на мгновение уставился прямо на Кирилла, но тут же отвел глаза.

— Вот колдун проклятый! — воскликнул он. — Но ничего, колдовство твое тебе не поможет! Я еще спляшу на твоей могиле и плюну на твой гроб, если он у тебя вообще будет, если тебя не бросят собакам.

— Этот мир — пожиратель трупов, — проговорил Кирилл, перед глазами которого встали строчки из переведенного на русский язык гностического текста, писанного якобы апостолом Филиппом. — Все, что в нем поедается — ненавистно. Истина — пожиратель жизни. Поэтому никто из тех, кто вскормлен в истине, не может умереть.

Лопоухий заморгал маленькими глазками, пытаясь понять, что ему говорят, но «не осилил», и заторопился прочь.

— Эй, брателло! — позвал Сеня, когда шаги тюремщика затихли вдалеке. — Ты как, в форме?

Кирилл не ответил — силы он отдал на последние несколько фраз.

Он вспоминал дочь, Машеньку, те времена, когда видел ее ежедневно и не понимал своего счастья. Жалел о том, что так и не нашел ее после этого жуткого сна, продлившегося несколько десятилетий.

Хотя нужен ли маленькой девочке такой странный, не совсем нормальный отец?..

Затем пришла ночь. Уснуть по-настоящему Кирилл так и не смог — мешала боль, возникавшая то тут, то там, при каждом движении и даже при вдохе. Он попытался считать овец, быстро сбился, но со второго раза все же погрузился в тяжелую, не дающую облегчения дрему.

Несколько раз вскидывался. Казалось, что в «камере» есть кто-то еще.

Один раз это была Мила. В ее любимом платье, грустная и заплаканная…

В другой — Серега. Мрачный и сосредоточенный, с автоматом в сильных руках…

Затем — лучший друг Денис, с которым вместе учились в универе…

В могучей и темной, но излучающей свет фигуре он узнал Демиурга, о ком столько рассказывал, но ни разу не пытался вообразить, как тот выглядит. Кирилл содрогнулся, представляя, как должен ненавидеть Сына зари князь мира сего, но потом сообразил — это же бред! Галлюцинация!

И тот, кого Кирилл назвал Отраженным, растаял во мраке.

Снова начались приступы лихорадки, от них пот выступал по всему телу. Кириллу казалось, что он уже горит на костре, и что языки пламени лижут кожу, проникают внутрь, оглаживают внутренности.

Он почти видел их…

Утро, обозначенное визитом лопоухого тюремщика, притащившего «завтрак», не принесло облегчения. Кирилл выпил воду и снова погрузился в болезненное полузабытье, заполненное бессвязными видениями.

Через какое-то время он осознал, что экзекуторов нет, хотя им давно пора появиться.

А это означает… Это означает, что Дериев оставил надежду сломать Сына зари, принудить того к покаянию, и казнь состоится сегодня. Может быть, завтра. Жить человеку по имени Кирилл Вдовин осталось всего ничего — какие-то часы, максимум сутки.

Эта мысль не вызвала злости или тоски, лишь смутное сожаление… Так мало успел сделать.

— Ну что, всё? — спросил он, когда тюремщик во время очередного обхода появился у его «камеры».

Лопоухий демонстративно отвернулся и пошел дальше.

На какое-то время Кириллу стало до дрожи, до жути страшно — что ждет там, по другую сторону бытия? Может, и вправду частичка света, составляющая его душу, отправится туда, откуда пришла — к Творцу?

А если к Демиургу в лапы?

Совсем некстати выплыли из памяти чеканные слова библейского пророка Исайи, за много столетий до Христа произнесшего: «Как упал ты с неба, денница, сын зари! Разбился о землю, попиравший народы. А говорил в сердце своем: взойду на небо, выше звезд Божиих вознесу престол мой, и сяду на горе в сонме богов, на краю севера; взойду на высоты облачные, буду подобен Всевышнему…»

Кирилл не помнил, чтобы внимательно штудировал книги пророков. Он вообще Ветхого Завета в работе о гностицизме касался мало, поскольку гностики больше опирались на Новый.

Но сейчас он был уверен, что эти строки принадлежат Исайе и звучат именно так.

И они жгли мозг, точно вколоченные в череп раскаленные гвозди.

— О, мой бог… — прошептал Кирилл, пытаясь избавиться от мыслей об этом пророчестве.

Неужели оно о нем?

Помогло очередное беспамятство, из которого вернулся тихим и равнодушным.

Вечером явился отец Павел, да не один, а в сопровождении отца Амвросия и пары охранников.

— Да помилует тебя Господь, сын мой, — мягко сказал старший священник, перекрестившись. — Не терзает ли твою омраченную душу раскаяние, не имеешь ли ты желания исповедаться?

Кирилл даже говорить ничего не стал, отвернулся к стене.

Услышал, как батюшки о чем-то пошептались и отправились к той «камере», где содержался Сеня. Ему предложили то же самое, но он ответил смехом и отъявленной бранью. Зато третий узник, бородатый любитель пения, неожиданно согласился на исповедь.

Долгое время доносилось его бормотание, мягкий голос отца Павла.

Священники удалились, но им на смену явились несколько крепких хлопцев — без оружия, зато с большим тюком.

— Вставай, — сказал один из них, узкоглазый и усатый, когда тюремщик открыл «камеру».

— Зачем? — спросил Кирилл.

— Переоденем тебя, как положено… — со смешком отозвался усатый.

На то, чтобы подняться, силы у бывшего журналиста нашлись, а вот устоять на ногах он не сумел. Его подхватили под руки, помогли стащить одежду, грязную, пропитавшуюся потом и кровью, и выдали новую. Точнее, условно новую: вроде бы хорошую, но пролежавшую где-то на складе много лет.

Хотя Кириллу было все равно, они могли даже оставить его голым.

«Костюмеры» ушли, и он остался лежать, ощущая прикосновение чистой ткани к коже.

— Завтра нас повесят, — громко сказал Сеня. — Или пристрелят? Интересно мне знать, братва, что за фарт нам такой вышел.

— Заткнись! — неожиданно взревел бородатый узник. — Если бы не этот козел со своей религиозной галиматьей, мы бы остались в живых. Наказали бы, но казнить не стали бы!

Кирилл не сразу понял, что «козлом» поименовали его.

— Э, фраер, что бы ты понимал, — откликнулся Сеня. — И вообще, пасть захлопни… Майора того видел харю поганую? Такому только и надо, чтобы жмуриков побольше было.

Но бородатого оказалось не остановить — он вопил, и брызгал слюной, даже колотил руками по решетке. Явился лопоухий тюремщик, но успокаивать узника не стал, рассудив, что тот сам проорется и заткнется. А устрашить чем-то человека, которого завтра казнят, почти невозможно.

Потом случилась смена караула, и к Кириллу в гости явился Вартан.

— Тэбэ смэрт готоват, — горячо зашептал он, прижавшись лицом к решетке.

— Я знаю.

— Давай попробуэм бэжат? — предложил тюремщик. — Там их патэро, но прорвемса, я думаю…

— Не надо. — Кирилл покачал головой. — От судьбы не уйти. И зачем тебе умирать? Поживешь еще.

Он еще раз попытался по собственному почину заглянуть в будущее, снова увидел пламя и клубы дыма. А это значит, что любая попытка увильнуть от костра закончится неудачей и приведет только к лишним жертвам. Пусть уж лучше погибнет трое людей, а не больше.