Генерал из трясины. Судьба и история Андрея Власова. Анатомия предательства - Николай Коняев

«В этом нет необходимости, — говорил Гитлер. — Главное, что мы знаем, чего хотим. Никто не должен распознать, что с этого начинается окончательное решение проблемы. В то же время это не должно помешать нам применять все необходимые меры — расстрел, перемещение лиц ит. п., и мы их применим. Мы стоим сейчас перед необходимостью разрезать пирог в соответствии с нашими потребностями, чтобы иметь возможность, во-первых, доминировать на этом жизненном пространстве, во-вторых, управлять им и, в-третьих, эксплуатировать его».

Гитлер заявил, что для него несущественно, что русские отдали приказ о ведении партизанской войны в тылу немецких войск. Это, по его мнению, позволит ликвидировать любого, кто оказывает сопротивление.

Вообще, разъяснял Гитлер, Германия будет господствовать на русской территории вплоть до Урала.

И никому, кроме немцев, не будет позволено ходить на этих обширных пространствах с оружием.

Затем Гитлер изложил, что будет конкретно сделано с каждым куском „русского пирога“.

— Прибалтика должна быть включена в состав Германии. Крым будет полностью эвакуирован („никаких иностранцев “) и заселен только немцами, став территорией Рейха. Кольский полуостров, изобилующий залежами никеля, отойдет к Германии. Аннексия Финляндии, присоединяемой на основе федерации, должна быть подготовлена с осторожностью.

О характере последовавшей затем дискуссии дает представление выступление Геринга, заявившего, что гигантское пространство России должно быть умиротворено как можно скорее. Наилучший способ для этого — пристреливать всякого, кто отводит глаза.»

Надо сказать, что, несмотря ни на какие оппозиционные настроения, вожди Рейха не изменили своих взглядов до самого конца войны.

23 июля 1942 года секретарь партии Мартин Борман направил Розенбергу письмо, в котором были изложены взгляды Гитлера по «русскому вопросу».

«Славяне призваны работать на нас. Когда же мы перестанем в них нуждаться, они могут преспокойно умирать. Поэтому обязательные прививки и немецкая система здравоохранения для них излишни. Размножение славян нежелательно. Они могут пользоваться противозачаточными средствами или делать аборты. Чем больше, тем лучше [47]. Образование опасно.

Вполне достаточно, если они смогут считать до 100. Каждый образованный человек — это будущий враг. Мы можем оставить им религию, как средство отвлечения. Что касается пищи, то они не должны получать ничего сверх того, что абсолютно необходимо для поддержания жизни. Мы господа. Мы превыше всего».

Упорство нацистских вождей было столь непоколебимым, что они продолжали изрекать человеконенавистнические, русофобские тексты и тогда, когда стало ясно, что Германия в войне с Россией терпит сокрушительное поражение. И, конечно же, эту болезнь нацизма можно было вылечить, только прибегнув к более радикальным средствам, нежели призывы к разуму.

Любопытно, что в тот раз, когда растерянный Штрик-Штрикфельдт разглядывал землистое лицо фюрера, проплывающее мимо в машине, пытались пробиться к Гитлеру и другие офицеры.

И намерения у них тоже были другие.

«Центром заговора в армии в то лето была ставка фельдмаршала фон Бока, группа армий которого наступала на Москву, — пишет Уильям Ширер. — Генерал-майор фон Тресков из окружения фон Бока, первоначальный энтузиазм которого в поддержку национал-социализма настолько развеялся, что он примкнул к заговорщикам, даже стал одним из вожаков. Ему помогали Фабиан фон Шлабрендорф, его адъютант, и еще два заговорщика, которых они пристроили к фон Боку в качестве адъютантов: граф Ганс фон Харденберг и граф Генрих фон Леендорф, оба потомки старых немецких фамилий. Они поставили перед собой задачу убедить фельдмаршала согласиться на арест Гитлера во время одного из его визитов в Ставку группы армий. Однако убедить Бока было трудно. Хотя он и проповедовал отвращение к нацизму, но высоко поднялся именно при нацизме и был слишком тщеславен и честолюбив, чтобы рисковать на этой стадии игры. Однажды, когда фон Тресков попытался было указать ему, что фюрер ведет страну к катастрофе, Бок закричал: «Я не позволю нападать на фюрера!».

Тресков и его молодой адъютант были обескуражены, но не испугались. Они решили действовать самостоятельно. Во время посещения фюрером 4 августа 1941 года Штаба группы армий в Борисове они планировали захватить его по пути с аэродрома в район расположения фон Бока. Но действовали они все еще как дилетанты и не учли мер безопасности, которые предпринимала охрана фюрера. Передвигался Гитлер в окружении своих телохранителей из СС, от автомобиля, присланного на аэродром Штабом, отказался, поскольку заранее прибыла целая кавалькада автомашин, и два офицера Штаба не смогли даже приблизиться к фюреру. Это фиаско — нечто подобное, вероятно, происходило и раньше — явилось для армейских заговорщиков поучительным уроком. Во-первых, до браться до Гитлера оказалось далеко не легким делом: его всегда надежно охраняли. Во-вторых, его захват и арест вряд ли решили бы проблему, поскольку генералы, занимавшие ключевые посты, были слишком трусливы или слишком верны присяге, чтобы помочь оппозиции довести задачу до конца после устранения фюрера. И примерно в это время, то есть осенью 1941 года, некоторые молодые армейские офицеры, в основном гражданские лица, подобно Шлабрендорфу, совсем недавно надевшие военную форму, невольно пришли к заключению, что ее простейшим, даже, пожалуй, единственным решением является убийство Гитлера. Освободившись от личной клятвы на верность лидеру, робкие генералы пошли бы на сотрудничество с новым режимом и обеспечили ему поддержку армии».

Эти заговорщики, которые с завидной целеустремленностью и какой-то фатальной неудачливостью, одно за другим устраивали покушения на Гитлера (тот даже и не замечал этих инсинуаций до 20 июля 1944 года!), еще встретятся в нашем повествовании.

Судьба генерала Власова еще пересечется с ними, пока же Андрея Андреевича из лагеря Летцен в Восточной Пруссии перевели в Винницу в лагерь «Проминент», где содержались пленные генералы, полковники и офицеры Генерального штаба.

Этот лагерь был создан по инициативе начальника 2-го Сектора Организационного отдела OKH майора Клауса фон Штауф-фенберга и находился в ведении OKH [48].

Условия содержания в «Проминенте» отличались от других лагерей. Пленных кормили по военной норме, у каждого генерала была отдельная комната.

Глава четвертая

Работать с Власовым начали сразу после перевода в «Проминент».

Вербовку генерала проводил Вильфрид Штрик-Штрикфельдт, который занимает такое важное место в его судьбе, что заслуживает особого рассказа и в нашем повествовании.

Скажем сразу, что многое в отношениях Вильфрида Карловича Штрик-Штрикфельдта с Андреем Андреевичем Власовым было гораздо проще, чем хотелось бы тем биографам генерала, которые считают его великим русским патриотом, но все же не так примитивно, как хотелось бы исследователям, считающим Власова одиозным предателем.

Двойственность этих отношений во многом определялась двойственностью внутреннего самоощущения Штрик-Штрикфельдта.

Он был офицером Германского вермахта, но он никогда не забывал и о том, что он — пусть и бывший, но подданный Российской империи, офицер… русской армии! Ведь родился и вырос Вильфрид Карлович в Риге, а воспитывался в Санкт-Петербурге.

Когда Штрик-Штрикфельдт держал в Берлине экзамен на звание переводчика, удивленный его знаниями председатель экзаменационной комиссии спросил, какую школу он закончил.

— Немецкую, Реформаторскую гимназию в Санкт-Петербурге.

— Господа, — сказал председатель комиссии. — Экзамен излишен. Этот кандидат владеет русским языком лучше, чем мы с вами.

Был Вильфрид Карлович всего на четыре года старше Власова, но эти четыре года и были теми годами, которые позволили ему самостоятельно определить свою судьбу.

В 1915 году, окончив Петербургскую реформаторскую гимназию, Штрик-Штрикфельдт добровольцем ушел в Русскую армию.

Сражаясь с немцами, Вильфрид Карлович стал офицером. После революции Штрик-Штрикфельдт, как многие другие офицеры, примкнул к Белому движению, участвовал в знаменитом походе Юденича на Петроград.

В 1922 году Вильфрид Карлович работал в Международном Комитете Красного Креста. Еще до того, как за дело взялись Фритьоф Нансен и Герберт Гувер, он организовывал кампанию помощи голодающим Поволжья.

Внимательно наблюдая за переменами, происходящими в стране, подданным которой он прежде был, Вильфрид Карлович делал порою весьма разумные выводы. Он считал, например, что изолированные от всего мира народы России подвержены как «утонченной психологической индоктринации», так и физическому запугиванию. В результате непреходящий страх и дезинформация развили в россиянах ощущение недоверия и безнадежности.