Компромат на президента - Сергей Зверев

– А что такое? Я по заказу приехал.

– Только не рассказывай мне, что привез ставить дверь или окна. У тебя же на лице написано, что за мной следишь. Старший в фургоне? – Михаил Изидорович ударил кулаком в гулкий фургон, оттуда никто не отозвался.

– Мужик, ты чего? – все еще пытался поддержать свою легенду водитель. – Я по заказу. Жду.

– Заказ твой я знаю. Эй! – Михаил Изидорович обошел фургон, постучал в дверцу, подергал ручку. – Отоприте!

И вновь из фургона не донеслось ни звука. Водитель хотел выйти из кабины, но Порфирьев приподнял руку, показывая, что делать этого не стоит.

– Господа, можете спать спокойно. До самого утра я не собираюсь выходить из дома, – произнес Хайновский, привстав на цыпочки, так чтобы его губы оказались на одном уровне с вентиляционной решеткой, – не хотите разговаривать, ну и не надо, но на вашем бы месте я открыл хотя бы люк, у вас страшно накурено, – и Михаил Изидорович двинулся к подъезду.

Водитель и Порфирьев смотрели друг другу в глаза, и взгляды у них обоих были недоуменные. Когда дверь подъезда закрылась за Хайновским, Порфирьев отступил от машины.

– Все в порядке? – спросил он.

– Все в порядке, – ответил водитель, дождался, когда Порфирьев выедет со двора, и отодвинул тонированное стекло, отделявшее кабину от фургона, – товарищ подполковник, они ушли.

Подполковник Прохоров, руководивший операцией по задержанию Хайновского, сидел в кресле и сжимал двумя пальцами переносицу, ему ужасно хотелось чихнуть, в другой руке дымилась зажженная сигарета.

– Ушли? – переспросил он и отнял руку от лица, но чихать ему уже перехотелось.

Прохоров поднес к уху рацию, по очереди вызвал посты – все уже находились на местах, квартал был оцеплен. Теперь оставалось только ждать утра, а после можно будет позволить себе отдохнуть.

Если бы не календарь, встроенный в дешевые китайские часы, Павел, запертый в сторожке, сбился бы со счету, какой сегодня день недели и какое число. Ему казалось, что прожил он за городом чуть ли не месяц, но календарь бесстрастно свидетельствовал, что еще не миновала даже неделя. На жизнь жаловаться не приходилось, его кормили, выводили на прогулки, в холодильнике всегда было в достатке свежее пиво и закуска. Павлу даже удалось выпросить у охранника пару листов мелкой и пару крупной наждачной бумаги. Он коротал дни, шлифуя деревянные бруски. И если первоначально они предназначались для стеллажа в сарае, то теперь, осматривая идеально заполированные брусочки, Павел подумывал, что из них получится неплохая полка в большой комнате на даче. «Вот только потянуть их бесцветным лаком».

На листах бумаги Павел рисовал коротким карандашом планировку уже возведенного дома, хоть и знал наперед, что планы так и останутся планами, на все не хватит денег. Он сидел за столом, один край листа придавливала потная от конденсата пивная жестянка, второй он придерживал рукой. Карандаш чертил условно прямую линию, отгораживая будущую баню от уже существующей прихожей.

– Отлично, под лесенкой как раз есть место для сухих дров, возле печки они быстро сохнут, – высунув от напряжения язык, проговорил под нос дачник.

И тут послышался щелчок ключей в замке. Машинально Павел бросил взгляд на часы, обычно в такое время его никто не беспокоил. Он только успел подняться, как в дом зашел тот, кто его и уговорил на Белорусском вокзале сменить дачу на добровольное заключение.

– Заскучал? – глядя на листы бумаги, проговорил Порфирьев.

– Делать-то нечего. Я уже и деревяшки все окультурил, хоть на выставку вези.

Начальник охраны открыл холодильник, вытащил из него банку пива, открыл, жадно хлебнул и опустился на стул.

– Все, кончились твои мучения, завтра сделаешь дело и можешь быть свободен.

Недоверчивая улыбка появилась на губах дачника.

– Не может быть.

– Может, – Николай достал деньги и протянул их Павлу, – держи, хоть ты их еще и не заработал.

Дачник старательно пересчитал купюры, счет сходился, но ему все равно хотелось, чтобы их было больше, нахмурил лоб.

– И что, я их с собой повезу?

– А как ты хотел?

– Надо на книжку положить.

– Слушай, – Порфирьев с трудом скрывал раздражение, – сейчас десять вечера, ни один банк не работает, завтра ты мне нужен с самого утра. Когда и куда ты положишь деньги?

– Менты себе заберут, – убежденно сказал Павел.

– С тобой такое уже случалось?

– Бывало и такое. Пьяного забрали, карманы обчистили и на улицу из участка выбросили.

– Завтра ты будешь трезвый. Так что эта банка пива – последняя.

– Пьяный, трезвый – какая разница, – артачился дачник. – Менты, они смотреть не станут.

Порфирьев неторопливо поднялся, неожиданно нагнулся, схватил Павла за ворот рубашки, дернул кверху, недопитая жестянка с пивом покатилась по полу.

– Если еще одно слово от тебя услышу, то ты отсюда не выйдешь.

Павел затаился, даже не дышал, схватил воздух посиневшими губами только после того, как Порфирьев разжал пальцы.

– Силен, а с виду не скажешь, – в искреннем восхищении произнес Павел, глядя на Николая.

Порфирьев, и в самом деле, выглядел не очень внушительно, но силой обладал огромной. Он нагнулся и на глазах у дачника одной рукой сжал пивную банку, Николай несколько раз подбирал ее пальцами, пока та не превратилась в жалкий комок металла, бросил его на колени Павлу.

– Я спорить не люблю.

– Понял. Но деньги…

– Если менты заберут бабки и не вернут, я тебе еще дам, – пообещал Порфирьев, выставил будильник на шесть часов утра, примостил его у изголовья кровати, забрал из холодильника все пиво и покинул дом.

Павел сидел и придумывал, куда бы засунуть деньги. Карманы отпадали сами собой.

«Менты в первую очередь туда полезут».

Павел снял рубашку и стал присматриваться к воротнику, манжетам.

«Если распороть один край, а потом зашить…»

До того дня, когда он разошелся с женой, Павел немало упражнялся в том, чтобы спрятать заначку понадежнее, но и жена искала старательно. А потому мужчина на собственном опыте убедился, что абсолютно надежных мест не бывает. По дому Павел ходил без обуви, его кроссовки отдыхали в прихожей на полке. Вооружившись кухонным ножом, Павел присел на корточки, прощупал подошву, ощутил под пальцами пару пустот. Кроссовки были старыми – истертая кожа, стоптанные подошвы, небольшая трещина тянулась от носка к каблуку. Острием ножа он поддел край трещины, приподнял пластик, заглянул в «нору».

«Когда большие деньги в руках, тогда и мысли хорошие в голову приходят. Обувь менты никогда не забирают, только шнурки».

Баксы Павел старательно завернул в небольшой полиэтиленовый пакет, засунул их в отверстие и вытащил нож. То, что он сделал, отдаленно напомнило ему то, как жена шпиговала курицу, засовывая при помощи ножа в птичью плоть дольки чеснока и нарезанный соломкой корень петрушки.

Кроссовки перекочевали с полки в прихожей на коврик у кровати. Павел глянул на будильник, подсчитал в уме, что на сон остается меньше семи часов, и лег в постель. Как и большинство людей, не отягощенных глобальными мыслями, он заснул быстро.

В шесть, как и положено, зачирикал электронный будильник. Павел сел и с первого же момента почувствовал себя отдохнувшим, бодрым. Еще не встав с кровати, он запустил в трещину на подошве палец, пошевелил им и счастливо улыбнулся, ощутив под шелестящим целлофаном свернутые в трубочку деньги. Перегнул несколько раз кроссовку, трещина не расходилась. Дверь в дом открылась, когда Павел чистил зубы. С торчащей изо рта щеткой он выглянул в коридор и тут же спросил:

– А где Николай?

– Сегодня я за него, – ответил охранник Вадим и протянул новенький бритвенный станок, – побрейся тщательно. Уехал уже Николай.

Вадим дождался, пока Павел соберется.

– Бруски свои здесь оставь, потом заберешь, охраннику у ворот напомнишь, – он вынесет.

Дачник спорить не стал, погладил отполированные бруски пальцами. Двор встретил их тишиной. Ни из большого дома, ни из будки у ворот не доносилось и звука.

– Мы одни остались? – шепотом спросил Павел.

– Почти, – ответил Вадим.

У открытых ворот стояли новые синие «Жигули», охранник сел за руль:

– На переднее сиденье, не люблю, когда мне в затылок дышат.

Павел за неделю уже привык к относительной роскоши, и «Жигули» показались ему чуть комфортнее консервной банки. Он с готовностью забрался на переднее сиденье.

– Тебя как зовут? – спросил он Вадима.

– Никак, – без раздражения ответил охранник и запустил двигатель.

До самой Москвы Вадим больше не проронил ни слова, лишь перед постом милиции напомнил:

– Если менты спрашивать будут, отвечаю только я, а ты молчи.

Чем ближе подъезжали к центру, тем сосредоточенней становилось лицо охранника. У гастронома на шоссе Энтузиастов он свернул на стоянку, заглушил мотор.