Лестница. Сборник рассказов - Алексей Анатольевич Притуляк
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Отвислые усы и щёки мсье Жильбера отвисают ещё больше, он обильно потеет и пучит близорукие глаза цвета чернослива, напоминая старого грустного моржа. Мсье Жильбер не знает, что он похож сейчас на старого моржа, потому что моржей никогда не видел и даже не подозревает об их существовании. Из рукава кителя он стеснительно достаёт скомканный платочек и неловко проводит им по лбу и по губам.
Они сидят рядом на узкой лавке у стены, так близко друг к другу, что можно говорить шёпотом, тем более, что в голос говорить и не хочется. Холодно и сыро; стены источают запах накопленной за века тоски.
Анжелика говорит:
– Это неправильно, мсье Жильбер. Мужчина, да такой серьёзный и ладный, как вы, не должен быть один и видеть куропаток только во сне. Уж я уверена, многие женщины хотели бы залучить вас под своё крылышко, мсье, и уж непременно залучили бы, если бы вы только им позволили. Отчего вы не женитесь, мсье?
Мсье Жильбер хочет ответить и даже поводит глазами, набирая в грудь воздуху и собираясь с мыслями, но Анжелика не умолкает:
– Вам непременно нужно жениться, мсье, уверяю вас. Чтобы жёнушка любила вас и тешила и почитала бы, и чтобы были у вас детишки, которые станут отрадой долгих дней и подмогой в старости…
При словах о детях на ресницах Анжелики назревают тусклые бисеринки слезинок. Детей бог ей не дал – то её вечная боль и скорбь и стыд.
Мсье Жильбер готов согласиться с каждым её словом – ведь он её обожает. Обожает до смерти.
Как странно прозвучало бы здесь, в этой одиночной камере, скажи он ей: «Я обожаю вас до смерти, мадам Анжелика!» Как странно, как страшно и непримиримо кощунственно прозвучало бы это в камере смертников, за несколько часов до рассвета! При этой мысли по спине мсье Жильбера пробегает озноб и он даже мотает головой, чтобы отогнать дьявольское наваждение. Хорошо, что Анжелика не замечает, а то наверняка стала бы выспрашивать, что с ним такое.
Да, мсье Жильбер действительно обожает её. По крайней мере, ему кажется, что он воистину и навсегда полюбил эту странную женщину с большой грудью, быстрым языком, чуть слишком пухлыми губами, немного слишком своенравным характером и зелёными глазами, которые заметно косят, но цвет и выражение которых не таясь свидетельствует о пылкости натуры. Нет, конечно, если быть до конца честным, вряд ли можно назвать мадам Анжелику красивой, но она несомненно обладает какой–то особой привлекательностью, пусть даже глаза её (совсем слегка!) косят, подбородок тяжеловат, серого цвета волосы, собранные в тугой пучок на затылке, могли бы быть и погуще, а стан хотелось бы видеть чуть более узким в кости. Ну а то, что она замужем, не имеет сейчас никакого значения. Женщина в том положении, в каком находится мадам Анжелика, почти что свободна, независимо от реального положения дел. Тем более, если вы единственный мужчина, с которым она может отвести душу в беседе.
Мсье Жильбер трепетен и податлив: он согласно кивает каждому слову, слетевшему с губ Анжелики и осторожно поглаживает её руку, знавшую, как он думает, столько пожатий, цветов и поцелуев. Хотя ведь достаточно посмотреть на эту руку получше, чтобы понять, насколько мсье Жильбер далёк от реальности.
– Ах, как счастливы мы могли быть вместе, если бы!.. – вздыхает мсье Жильбер.
Тогда Анжелика говорит, с беглой улыбкой, немного грустной:
– Лучше бы нам не рассуждать об этом, мсье Жильбер.
И он послушно умолкает, он на всё согласен, только бы мадам Анжелика согласилась побыть с ним ещё минутку сегодня. Ещё часик. Или два. На большее он не загадывает. Завтра между ними всё кончится само собой, потому что завтра – рассвет. Последний рассвет её жизни. Думать об этом очень грустно, но тем больше оснований у мсье Жильбера быть чуть более настойчивым. К сожалению, он этого не умеет. Мсье Жильберу было бы достаточно одного разочка, но он не знает, как об этом попросить, с чего начать, что делать потом. Начать, попросить – это всегда было самым трудным, во все те три или четыре раза, когда мсье Жильбер бывал с женщинами. А ещё положение мадам Анжелики – оно, как всякому понятно, не очень способствует осуществлению подобных желаний. Не говоря уж о месте, которое располагает скорей к скорби и тяжким раздумьям о дне грядущем, нежели к объятьям, страстному шёпоту и ласковой терпеливой улыбке, когда у мсье Жильбера, с этими его короткими, толстыми и неопытными в таких делах пальцами не заладится с её крючками и застёжками.
Анжелика говорит:
– Знаете, мсье Жильбер, я бы никогда не научилась правильно готовить куропаток, если бы не мой бедный муж. Нет, не мсье Моришо, а мой первый муж – это его я называю бедным, и не потому, что он был беден – отнюдь, но лишь потому, что судьба его сложилась неблагополучно. В конце своей судьбы он умер от чахотки. Второй мой муженёк был весельчак и пьянчужка. Его зарезали в свалке на рынке, когда он попытался воспользоваться моментом чтобы украсть арбуз. Не знаю, зачем он ему понадобился – как будто я не купила бы ему арбуз, если бы он попросил. Уж я никогда ему ни в чём не отказывала, хоть и непутёвый он был…
Анжелика умолкает ненадолго, а потом говорит:
– Совсем не помню, мсье, с чего я начала рассказывать вам о моих мужьях, вот умора, – и она тихонько смеётся. – Какая–то я стала рассеянная последние дни.
Её дыхание так интимно касается щеки мсье Жильбера. Оно, конечно, не столь свежо и благоуханно, как у тех женщин, о которых он читал в любовных романах, но столь же трепетно и горячо и так же тревожит, заставляя краснеть и впадать в томление.
Невинная болтовня мадам Анжелики – не совсем то и совсем не о том, о чём ему хотелось бы сейчас говорить, поэтому он предпочитает не напоминать ей о куропатках. Если напомнить, она, возможно, будет ещё долго распространяться о них и о своих мужьях. А время идёт. Скоро мсье Жильберу нужно будет уходить. Служба есть служба, он и так слишком много себе позволил.
– Да, вам нужно жениться, мсье, – возвращается Анжелика к
