Финт покойной тети - Юлия Павлова

Ребята решили, что спать больше не стоит. Я попросила их управиться в туалете как можно быстрее и отнести меня в ванную. Там у меня ушло полчаса на возню с гигиеной и еще полтора часа на разработку заживающей ноги. Почувствовав боль от переутомления, я разрешила отнести себя на диван и с удовольствием увидела чистый стол и убранную с пола постель. Вот ведь могут, когда хотят.

Но оказалось, что стимулировала моих «охранников» не врожденная слабость к чистоте, а звонок начальства с предупреждением о его прибытии.

Только удалось пристроиться на диване со всем комфортом, отослать парней курить на кухню и посмотреть новости, как завалились двое квадратоподобных мужиков с Вадиком в качестве «шестерки». Смотрелся он в этой роли плохо.

Два авторитета, или как там еще их должность называется, расселись за столом хозяевами, огляделись, внимательно просмотрели процесс вытирания мной мокрой головы и констатировали: «Расслабились!»

Ну сидим и сидим, чего мешать, тем более у меня появилась надежда на благополучный исход. Так нет, надо все испоганить своими мордами с написанными по диагоналям самодовольством и самоуверенностью. Но я молчала, ну их, ей-богу. Не тронь, г…, оно и не…

Меня поразило, насколько приехавшие мужики комфортно себя чувствовали в этой квартире. Наверное, они тоже вышли из такой же дыры, «поднялись», слегка или не слегка оборзели, но к исконному тянет, как старых авторитетов тянет на портвейн.

Два одинаковых зажравшихся мужика смотрели на меня как на товар и анализировали ситуацию по своей, неведомой мне мозговой цепочке. Ребята при них стояли «на цырлах», ели начальство глазами.

— Я извиняюсь, меня Настя зовут. А вас как?

Один из квадратных посмотрел в мою сторону с тем выражением, с каким рассматривают раздавленную лягушку, и сморщился:

— Не били, что ли?

Серый оживился, вытер руки о штаны и прогнулся в поясе:

— Че ее бить, она инвалид, ей и так больно.

Вадик согласно закивал, попытался стянуть с меня одеяло. Я держала его двумя руками, и «легкий жест перед начальством» у него не получился. Он потянул сильнее, складка постельной принадлежности тронула «башню» на колене, и я от души, с наслаждением, заорала в голос. Сдерживать себя в присутствии чужих людей больше суток — это надо уметь. Это же никуда не денется и должно как-то выйти из организма. У кого слезами, у кого похмельем с водкой, а у меня утробным звуком псевдоболи.

— Обнаглела.

Лысоватый дядька с пустыми белесыми глазами хотел было преподать урок своим подчиненным, даже отодвинулся для этого от стола и нагнулся к дивану, отставив руку для удара. Но я отпустила край одеяла, оно слетело, и серебристая конструкция на ноге сверкнула ему в глаза десятком отблесков.

— Это че за… поебень?

— Коленка у нее не движется, — встрял Вадик. — Я вам говорил, она инвалид.

— Да это вы инвалиды на всю голову. Это же лишний способ для убеждения. Болит? — душевно спросил говнюк в дорогом костюме. — А больше болит где?

Хотелось ему ответить в рифму, но ведь, сволочь, не поймет юмора, подумает, что издеваюсь.

— Везде. Вся нога. Мне операцию сделали в клинике. Конструкция очень дорогая, около десяти тысяч долларов стоит. Не моя, клиники.

Боже, о чем бы ни говорить, лишь бы говорить. Не зря же Ладочников и Татьяна Степановна сюда заявились, может, подмога какая будет?

— Клиника государственная?

— Конечно. То есть за операцию мама платила, но конструкция, она общая, я ее третья ношу. Меня скоро в Париж повезут показывать, на съезд ортопедов. Уникальная операция. Между прочим, удачная, и поэтому клиника может заработать на новых пациентах. Меня же сам Эдуард Арсенович оперировал.

Второй мужик, с седеньким пушком на просвечивающем розовом черепе и с карими мутными глазами, смотрел на меня с минимальным интересом. Я с таким же смотрела в восьмом классе в микроскоп на инфузорию-туфельку.

— А если ты попадешь под трамвай?

— Я не могу попасть под трамвай. Я на трамвае не езжу.

— А он по тебе проедет!

Дядька заржал, и все остальные тоже. Мне стало противно.

— Очень смешно. Третий класс, вторая смена.

— Что?

— Юмор в коротких штанишках.

Квадратный дядька опять размахнулся, Вадик поднырнул ему под руку, попридержал.

— Не убейте, пожалуйста. За нее еще деньги не выплатили.

— Не нравится мне эта обстановка. — Лысоватый хлопнул себя по толстым коленкам. — Ты как, Митя, согласен со мной?

«Митя», пятидесятилетний бугай, аккуратно, чтобы не растрясти жирок на шее и остальных частях тела, повернулся направо, налево и осторожно храпнул себе под нос замечание. Мне казалось, что это растянутое в харкающий плевок междометие никто не сможет понять, но Серый и Виталик вытянулись, бросив на меня соболезнующий взгляд, а лысоватый заржал в голос от удовольствия.

— Повторите, пожалуйста, я не поняла.

Лысоватый загнулся от хохота, ребята тоже криво ухмыльнулись.

Оба квадрата встали. Парни засуетились, выставили в коридорчик сумки, кинули мне одежду. Кто меня вчера раздевал, не помню. Сама я этого точно сделать не могла, потому что была не в состоянии, переволновалась и перепила. Теперь предполагалось мое единоличное участие в нелегком процессе, но я взбунтовалась:

— Мне нужно помочь. Я не могу одна, у меня руки не дотягиваются.

Молчавший до этого авторитет Митя с густой шевелюрой с проседью, выругался пятиэтажным и бросил в меня палкой, валявшейся у кровати. Палка отскочила от ковра на стене и ударила меня по голове. Я полсекунды думала, что сделать ему в отместку, и сделала то, чего больше всего хотела. Я заплакала.

Я рыдала, размазывая сопли и слезы по лицу, и подвывала. Мне было так обидно, так тошно. Господи, мне нельзя было расслабляться месяц, теперь настало время оторваться. Пододеяльник от соленых слез начал линять в противно синий цвет, сопли я утирала другим углом, и он тоже синел. В тон ему синел от злости здоровенный Митя.

Несколько минут я голосила в одеяло, делая вид, что сдерживаю истерические всхлипы. На душе стало легче.

Пятеро здоровенных мужчин стояли перед кроватью и смотрели на меня с испугом.

— Чего ты орешь, скаженная? Мы тебя еще не трогали, дура!

Квадрат дряблых мышц с пушком на голове покраснел. Белесые его глазки стали похожи на тухлые белые виноградины во вчерашнем кетчупе.

— А если меня «трогать» будут, я помру.

— Жора, что мы ее слушаем? Поехали, здесь она ребят до ручки доведет, актриса. Так, закончили расслабляться, быстро взяли вещи, девку — и вниз.

Минут двадцать ушло на подготовку к выходу из квартиры и уничтожение следов за собой.

У входной двери были выставлены пакеты с мусором и сумки с вещами.

— Мужчины, не забудьте мой сапог на левую ногу!

Никто меня не услышал, я уселась в коридоре и стала натягивать носки. Нормально одеться мне не дали, объявили команду «на выход». Сапог нашелся только на правую, здоровую ногу.

Десять долларов. Портрет

Александр Гамильтон, с 1789 года находясь на посту министра финансов США, написал известный трактат «Первый отчет об общественном кредите». В этом документе говорилось о полной выплате внешнего и внутреннего долга правительства, включая долги Гражданской войны, а также о создании новой системы налогообложения. Позиция Гамильтона сразу увеличила кредитные возможности Соединенных Штатов.

Заслуги Гамильтона признаются и сегодня. Его портрет помещен на лицевой стороне ДЕСЯТИДОЛЛАРОВОЙ банкноты, а на обратной стороне изображено здание Министерства финансов США.

(По материалам книги Эдвина Дж. Долана «Деньги и банковское дело…»)

Двадцать долларов. Портрет

Эндрю Джексон. 7-й президент США. 1829–1837 годы — президент демократического перелома.

Первый президент после Линкольна, который не был выходцем из элиты. Третий сын бедных родителей. Учился, а затем пошел работать в адвокатскую контору. Стал верховным судьей в Теннесси. Затем стал генерал-майором милиции. Отличался необузданным нравом. Свою жену буквально увез от первого мужа.

У него была самая грязная предвыборная кампания, что привело к необычайной политизации населения. Он стал президентом, но перед переездом в Белый дом умерла его жена, которую он очень любил.

При Джексоне в состав США были приняты Арканзас и Мичиган. Конституционные учреждения, созданные им, не дали развалиться стране в трудное переломное время.

Он умер в 78 лет и был похоронен рядом с женой.

(По материалам БСЭ, т. 14, и сборнику «Американские президенты», пер. с англ., 1996 год)

Первыми вышли два мясных квадрата, спустились к машинам. Вадик налегке и Виталик со мной на руках пошли через пять минут. В арьергард назначили Сергея, он должен был выйти позже всех и не забыть сумки.