Сон Брахмы - Роман Светлов

– Смущения мои меня не обманули, – улыбнулся отец Евпатий. – Поэтому буду мучить 64-ю гексаграмму.

В последние дни все – и события, и разговоры – стали казаться Матвею многозначительными. Словно окружающие его люди, сами того не подозревая, старались донести до него какую-то истину. Матвей с самого начала истории с фресками относился с сомнением к рассказам о конце света или сне Брахмы. Он был убежден, что за всеми эзотерическими загадками стоял либо чисто человеческий интерес, либо чисто человеческое безумие. Но теперь броня этого убеждения стала давать трещину.

Вот и теперь, его насторожило упоминание Филипа Дика. Шереметьев не читал «Человека в высоком замке». Зато был знаком с другими книгами этого писателя. И порой ловил себя на тягостном ощущении – как будто Филип Дик писал бесконечный дневник о мытарствах души после смерти. Некоторые из вещей Дика подтверждали догадку – пару месяцев назад Матвей перечитывал «Убик», историю о том, как несколько человек оказались запертыми в фантазиях агонизирующего сознания давно умершего человека. Рассказы о «клубе по интересам» создавали у Матвея то же настроение, что и романы Дика.

Пока отец Евпатий, что-то бормоча под нос, листал свою книжицу, Шереметьев в очередной раз стал разглядывать карту, получившуюся из фрески с летящим богомазом. Идея, пришедшая в голову Макарию еще до поездки в Питер для «выкупа» Вари, была безумной – но то, что получилось, безумием назвать было невозможно.

Макарий несколько раз говорил, что в расположении фигур на фреске Страшного суда угадывается некий контур. Архимандрит и так рассматривал фотографию, и этак. Переворачивал ее кверху ногами. Чертил линии, соединяющие фигуры. В какой-то момент его осенило. Он стал соединять линиями те места, где у людей находится пресловутый «третий глаз». Получилась неравномерная сетка с самыми разнообразными по форме «ячейками». Но самое интересное произошло, когда Макарий стал жирным красным маркером выделять пересечения линий. По его мнению, на фреске была зашифрована карта Европы – пусть схематичная и не слишком точная, но карта. Причем ее создатель использовал не привычную нам проекцию Меркатора, когда земля изображается в виде прямоугольника, а ту проекцию, которая называется конической.

Пока Матвей летел вместе с Владимиром Николаевичем в Петербург, Макарий и фотограф нашли подходящую карту Европы в конической проекции и начали отмечать совпадения.

Больше всего совпадений оказалось с Европой XVI века – временем, когда создавалась фреска. Рядом с местом, где священник проповедовал смиренно склонившей головы пастве, находился Рим. Где воин седлал коня – Константинополь, где рыболов забрасывал сети – Гамбург. Они обнаружили на фреске даже Москву. России достался пахарь, склонившийся над примитивным плугом. Бесы, ангелы, Христос-Судия отчего-то располагались над Северной Атлантикой.

– Остров Туле, – пробормотал отец Евпатий, когда увидел художество Макария.

– А может, просто обманка. Иллюзия, для тех, кто незнаком с сутью дела, – ответил Макарий. – Смотрите на летящего богомаза.

Богомаз по-прежнему нарушал композицию. Его поднимало наверх, мимо перекрестия, указывавшего на Новгород, и несло туда, где в XVI веке ничего интересного для составителей карт не имелось.

– Посмотрите на кисти, – Макарий ткнул пальцем в схематически изображенный пучок кисточек, зажатых в руке богомаза. – Он – как раз напротив нашей «северной столицы».

– Петербурга?

– Вот именно.

– Но ведь тогда никакого Петербурга даже в замыслах не было.

– Значит, имеется в виду не город, а место. С какого места Петр стал застраивать Питер?

– С Заячьего острова.

– Все это очень умозрительно.

Сергей Сергеевич подозрительно смотрел на Матвея и Макария, разложивших перед ним свою импровизированную карту.

– Умозрительно, и не вовремя. Через два дня Новый год. Не просто Новый год – Миллениум. Перед ним в стране… произойдут некие перемены. Мы должны контролировать ситуацию, будут заняты почти все наши люди. А после Нового года страна будет пить. Без просыху. Неделю. Вы уверены, что наши «друзья» из клуба Владимира Николаевича станут терять время зря? А если у них есть копии этих фотографий – из пресловутого издательского архива? И они не считают подобные наблюдения умозрительными? Узнав, что оригиналы фотографий остались у нас, они вполне могут сами направиться на Заячий остров. Хотя бы для того, чтобы навсегда скрыть от нас то, что там находится. Все это похоже на сказку, – покачал головой Компетентный человек. – Вы всерьез полагаете, что есть место, откуда можно прямиком оказаться на небесах? Прямо так, в костюме и в зимней куртке? Этакая дверь, которая на самом деле – лазейка в Рай?

– Понятия не имею, что это такое, – ответил Матвей. – Дверь, пещера, люк, лаз. Пока мне все равно. Но нужно дойти до конца. И опередить наших «друзей».

На следующий день Матвей понял, что сомнения Сергея Сергеевича – не более чем игра. На всю их компанию были заказаны билеты и ранним утром 29 декабря они садились в Шереметьево на самолет. Вместе с Матвеем летели отец Макарий, отец Евпатий и фотограф. Шереметьев-старший остался в Алексеевской. После возвращения в Москву Матвей так и не успел повидаться с ним: слишком мало было времени. А по телефону всего не скажешь. Однако отец Иоанн почувствовал, что его сын готов на какой-то отчаянный поступок и сказал в трубку:

– Боюсь благословлять тебя на то, что ты задумал. Боюсь даже предполагать, что ты задумал. Ведь ты едешь в Питер не для того, чтобы перекапывать Петропавловскую крепость?.. Молчишь?

– Я не знаю, ради чего еду. Честно. Может быть, чертежи Макария – детская фантазия. Перекопать всю Петропавловку невозможно. Да никто и не даст это сделать. Мы должны найти знак. Или того, кто что-то помнит. Какую-то легенду об основании крепости, о Петре. Если таких нет, обещаю, что буду пить водку под бой курантов и заливать шампанским, а первого приеду в Алексеевскую, чтобы замаливать грехи и таскать камни для храма.

– Жду. Молюсь о тебе… Будь настороже.

В самолете Сергей Сергеевич усадил Матвея рядом с собой. Посмотрев на выражение лица Шереметьева, он усмехнулся:

– С моим коллегой тоже летели рядом?

Сергей Сергеевич оказался весьма начитанным человеком. Во всяком случае, о Петре I он знал не меньше Матвея.

– Вы знаете, сколько в среднем солнечных дней в году в нашей Северной столице?

– Понятия не имею, – пожал плечами Шереметьев.

– Ну и я точное число вам не скажу. Явно меньше, чем в Москве или Великом Новгороде. Но меня в свое время поразило, что даже в Выборге солнечных дней больше, чем в Петербурге. Я уже не говорю о Нарве.

– К чему это вы?

– Вся долина Невы – одна аэродинамическая труба. Резкие перемены погоды, постоянные ветра, дикая влажность – словно ты не на севере, а в тропиках. Жить в Петербурге сложно. Это – постоянно вымирающий город. Дети рождаются с врожденными пороками, да и немного их рождается. Поэтому численность населения поддерживается постоянным притоком извне.

– Как в Москве?

– Не-ет. В Москве не вымирают. Москва просто пухнет от приезжих, но и своих здесь достаточно. А в Петербург народ всегда завозили. Начиная с Петра, который согнал сюда людей из новгородских деревень, а потом прислал тысячи и тысячи хохлов, которые помирали посреди болот от холода, сырости, лихорадки. Потом ехали в Петербург из соображений престижа – все-таки государев двор… Но постоянно ругали климат. Петербург построен в месте, почти непригодном для жизни. А тем более – для столицы.

– Мне кажется, вы преувеличиваете… Ведь были еще и военные, политические мотивы. Транспортный путь, выход на Балтику.

– Все то же самое можно было сделать в Нарве.

– Но Нарву-то еще нужно было взять.

– Ну и взяли же в конце концов. Но Петру просто кровь из носу оказалась нужна дельта Невы. Это мне всегда казалось странным, пока я не узнал кое-какие подробности из жизни нашего первого императора. Например, что он, не афишируя это, привечал при дворе западных астрологов. Ему отовсюду свозили какие-то «тайные книги» и переводили со старинных языков. Те же самые интересы, что и у вашего Скопина-Шуйского, к слову. Только возможностей у Петра было больше… Нет, Петербург строили на Заячьем острове не потому, что Петр был гениальным политиком, а потому, что он был мистиком. Дельта Невы – особенное место, и Петр хотел его застолбить за собой. Ну и за Россией.

Проговорив все это, Сергей Сергеевич откинулся на спинку кресла и стал смотреть на ватную пелену облаков, над которой летел самолет.

– Почему же вы раньше не начинали поиски? – спросил Матвей.

– А что было искать? Одни сплошные подозрения. И ни одного настоящего факта.

– А теперь факт есть?

– Кто его знает. Может быть, обманка. Думаю, процентов семьдесят за то, что мы принимаем желаемое за действительное. Еще процентов двадцать, что наши подозрения основательны, но найти мы ничего не найдем. Так что наши шансы – один к десяти.