Своими глазами (сборник) - Михаил Веллер

— Почему не гнались?

— Бензозаправщик на мост влетел, рухнул и взорвался. А я — ползком к реке, и вплавь.

— Складно врешь.

— Да не вру я, ребята! — взмолился Гривцов.

Басистый с карабином мирно прогудел:

— Ладно… Брось ему душу мотать, Яшка. Все сходится ведь.

Яшка возразил:

— А руки я ему все-таки свяжу!

К утру Гривцов увидел партизанский лагерь.

В его представлении партизанский отряд был чем-то вроде усиленной отдельной роты, напичканной подрывными средствами. Партизанский отряд оказался: два десятка человек, в возрасте от пятнадцати до пятидесяти, одетых кто в нашу форму, кто в немецкую, кто в штатское. Столь же пестрым было вооружение: от крупнокалиберного авиационного пулемета Кольта, добытого не иначе как с нашей сбитой «Аэрокобры» или «Тандерболта», до обшарпанного обреза, сделанного из трехлинейки еще в гражданскую войну, вероятно. Лица небритые — а чем особенно-то побреешься? Отношения не военные, а скорее, какие-то домашние: «Петька, вали в караул — сегодня твоя очередь! — Почему я! — Давай-давай!»

Над землянками поднимались в утреннем туманце уютные дымки. Пшенной кашей пахло, оружейной смазкой, крутым мужицким духом; пила повизгивала где-то рядом.

Командир, озабоченный бородач в ватнике, жестом велел вести Гривцова к нему. В прокопченной землянке сели за дощатый стол. Гривцов коротко изложил свою одиссею.

— Хлебнул, браток, хлебнул. — Командир пошарил в ящике, достал кисет и самодельную деревянную трубочку. — На, покури. Заслужил.

И пока Гривцов с наслаждением окутывался дымом крепчайшего самосада, он внимательно буравил его маленькими карими медвежьими глазками.

— Ну что, — спросил испытующе, — партизанить будем?

— Партизанить, — повторил Гривцов. — А… летчиков здорово не хватает. С Большой Землей связи нет у вас?

— У отряда Мацилевича была летом связь, — сказал командир. — У него ребята с Большой Земли работали, железнодорожные мосты рвали. Вот это были спецы! К одному мосту — ну никак не подойти было. Пулеметы кругом натыканы, сигнализация — прямо как в швейцарском банке! Так они что придумали: за километр сверху по течению пустили чурбаки, а один сидит в лесу на самой здоровой сосне, на вершине, с биноклем, и по часам засекает секунды — сколько надо чурбаку, чтоб доплыть до моста. Потом сколотили плот, к нему — поперечные рейки, чтоб он между быками пройти не мог, на плот — взрывчатку, бикфордов шнур отмерили, и ночью пустили. Доплыл плотик, встал под мостом, и тут же рванул! Одно удовольствие!

— А связь? — спросил Гривцов, холодея от внезапной надежды.

— Со связью тоже была смехота. Подрывников этих выбросили с парашютами ночью, ну, радистка их и села на верхушку сосны, зацепилась парашютом и повисла. Ей бы подождать, пока мужики соберутся и начнут ее искать, а она давай по инструкции ножом стропы резать. Молодая — старательная и глупая. Это иногда одно и то же. Ну, перерезала стропы и грюпнулась с двадцати метров. И смешно, и жалко девчонку… Сбросили им вторую — они ее неделю ждали, искали, — нашли: ободранная, без рации, пистолетик держит и пищит: «Летчика тащите! Летчика тащите!»

— Я этот летчик! — заорал Гривцов не своим голосом. — Я! Где она?!

Командир ухватился двумя руками за волосы, зашевелил бородой и стал со вкусом хохотать:

— Ох-х! Ха-ха-ха!.. Где вас таких… ха-ха-ха! берут только! Простое дело… ха-ха!.. сделать не можете… ой…

Просмеявшись и вытерев глаза, он глубоко вздохнул, переведя дыхание, и сообщил:

— Они на днях уйти должны были.

— Куда уйти?!

— Куда! В отпуск! В ресторан! На Большую Землю уйти должны были.

— А радистка жива? — со страхом спросил Гривцов.

— Почему ты пошел в летчики, а не в подрывники? — поинтересовался командир. — Работал бы с ней вместе. Это что, твоя девчонка, что ли?

— Ты, братишка, до войны не иначе артистом на эстраде работал, — со злостью на его бессердечный юмор сказал Гривцов. — Не конферансье?

— Не, — сказал командир. — Я до войны в Минске, в институте, историю преподавал. Интересная наука, знаешь? Очень настраивает на юмористическое отношение к происходящему.

— А у тебя-то самого никто в войну не погиб?

— У меня-то самого все погибли, — ответил командир спокойно. — Но головой об стенку с горя мы будем биться после войны. Когда победим. Если кто доживет. А сейчас воевать надо. А воевать надо спокойно и по возможности с юмором. Это помогает лучше соображать.

Он в молчании набил трубочку, закурил, вздохнул:

— Через пару дней придет связной от Мацилевича. Узнаем, что там делается. И решим, как с тобой быть. Поживи у нас пока…

При последних словах Яшка, скуластый крепышок в немецкой подрезанной шинели, который ночью допрашивал Гривцова на поляне, сунулся в дверь:

— Что значит «поживи»? Пусть на задание сходит, а я присмотрю за ним, чтоб не сбег! Проверим, какой он такой летчик.

— Яков, — сказал командир ласково, — пошел вон. — И, когда дверь закрылась, улыбнулся Гривцову: — Яков прав. Проверка, знаешь, — основа доверия. Тебе же самому спокойнее будет, если с нами попартизанишь немного. И здесь спокойнее будет, и на Большой Земле, когда выйдешь туда. Доверие — оно, знаешь, тяжело заслуживается. Тебе из чего стрелять больше нравится?

— Из пушки! — сказал Гривцов зло.

— Яков! — позвал командир. — Дашь ему пострелять из пушки.

— Откуда пушка? — спросил Гривцов уже с интересом.

— Для гостя у нас все найдется.

«Пушкой» оказался сорокадвухмиллиметровый немецкий ротный миномет. Это Гривцов выяснил на следующее утро, когда, накормленный горячей пшенной кашей, он сутки проспал в командирской землянке и был разбужен Яшкиным тычком: — Вставай, Чкалов! Пошли повоюем немного…

Яшка оказался командиром отделения. Отделение — те двое ребят, с которыми он ночью и пришел за Гривцовым в охотничью избушку. Оказалось, что несмотря на типично штатскую внешнюю разболтанность, дисциплина в отряде железная. Каждый отвечал головой за порученное ему дело, — на прочее внимания не обращалось.

Они позавтракали поплотней, взяли сухарей, Яшка помусолил самодельный план местности и стал навьючивать на Гривцова миномет.

— Почему я?

— Чтоб служба медом не казалась. Шагом марш!

И капитан Гривцов, скрючившись под тяжестью трофейного немецкого железа, затопал под командой вчерашнего колхозного разгильдяя Яшки.

К вечеру пришли на место. Яшка полазил по кустам:

— Объясняю задачу. Здесь деревянный мост через речку. Здесь — пост охраны. Здесь — дом, где живет охрана, два с половиной километра от нас. Двадцать ноль-ноль — время построения и поверки этих аккуратных. Вот мы их и угостим.

— Потом они нас догонят и так угостят — не унесем, — усомнился басистый с карабином, Николай.

— Объясняю для несознательных: они нас не угостят. Потому что мы отделены от речки и от дороги километром отличного болота. И жалкая дюжина фрицев никогда не сунется ночью в болото, за которым лес. Вопросы?

— Промажем, — сказал Гривцов.

— А ты не промажь, — недобро сказал Яшка.

— Да я же не минометчик! И таблиц стрельбы у вас нет! И заряды наверняка сырые!

— Не саботируй, — предупредил Яшка. — Мы стреляли — и попадали иногда. А ты — человек с военным образованием, если не врешь.

Гривцов засопел над самодельным планом, пытаясь определить поточнее разницу в высотах и расстояние. Яшка достал из кармана прицел и вставил в корзинку миномета. Басистый вынул из ящика мину и нацепил на ее хвост три круглые колбаски зарядов.

— Давай по мосту хлопнем для пристрелки, пока не стемнело, — предложил Гривцов.

Яшка посмотрел на трофейные часы:

— Десять минут осталось. Ну, хлопни без минуты восемь.

Без минуты восемь миномет хлопнул, и мина взорвалась в полукилометре от моста. Гривцов быстро подкрутил прицел, Яшка опустил в ствол вторую мину, и она пришлась далеко за домиком охраны. Оттуда высыпали почти неразличимые в бинокль фигурки — смеркалось, — и третья мина легла левее и ближе.

— Лапоть ты, — сплюнул Яшка.

— Рассеивание большое, — виновато оправдывался Гривцов.

— Большое, маленькое… Привередничаешь! Живо! Пять мин есть.

Четвертая мина хлопнулась во дворе.

— Вот так давно! Беглый огонь!

Оставшуюся они послали на том же прицеле.

— А теперь спокойно даем драла!

Они вернулись утром. Яшка отрапортовал о выполнении задания. Командир посопел:

— Хоть в одного-то попали?

— Восьмерых уложили, — ответил Яшка, не сморгнув глазом.

Командир пошевелил бородой, хмыкнул и пошел к себе. Там засветил коптилку, достал огрызок карандаша и амбарную книгу и принялся писать сопроводительную бумагу на Гривцова. Связной из отряда Мацилевича дожидался тут же. Судьба сбитого, плененного, беглого и партизанившего летчика была им уже обговорена.