Кикимор - Инна Рудольфовна Чеп

— Изувер! — шипел он не хуже змеи. — Вредитель! Тварь болотная!

Лесн решил не обращать внимания на оскорбления и опять обратился к сестре неблагодарного мальчишки.

— А плачешь чего?

— Прине больно-о…

Кикимор вздохнул и, не пытаясь постичь женскую логику, решил занять девчонку делом.

— На, помоги подружке намазать. А потом перевязать надо.

Выса послушно взяла баночку, оторванный от запасной рубахи подол и приступила к делу. Кузнецова дочь, хмурилась, шипела, но терпела. Смеш сидел рядом с ними, бледный и взъерошенный и смотрел на процедуру изумленными глазами. Словно только что понял, куда ввязался. Вихр и Жад тихо переговаривались. Лесн отвернулся от компании и посмотрел на уходящую вдаль Тропу. Сколько еще им идти? Что еще причинит им вред, пока они дойдут?

— Это ты виноват! — Слова Смеша казались отголоском его собственных мыслей, и оттого горечь, заполнявшая душу, проникала глубже и приправлялась злостью. Лесн и сам знал, что виноват, но ведь так хотелось разделить эту ношу с кем-то или хотя бы услышать нечто участливое, а не холодное обвинение, брошенное в лицо с ненавистью. Даже если человек сам собой недоволен и сам себя наказывает, ему все равно хочется, чтобы рядом был кто-то, на кого можно опереться, кто попробует утешить и пожалеть. Ловушка человеческого сознания.

— Ты затащил нас сюда! Ты держал меня, а ведь я всего лишь хотел помочь сестре! Вредитель!

— Я пытался защитить тебя, — объяснил Лесн мальчику, из последних сил сохраняя на лице невозмутимое выражение. Смеш в ответ только гордо выпрямился и с презрением сообщил:

— Настоящие мужчины защищают женщин! А не замирают в страхе на месте в жалкой попытке спастись!

Кикимор почувствовал, что плотину его терпения прорвало. Неизвестно, чем закончилась бы эта перепалка, если бы не внезапный командный окрик:

— Веди!

Прина встала первой. Немного бледная, с бисеринками пота на лице, она тем не менее выглядела самой спокойной из всей команды. Может, потому что она старше? Уже не девочка — девушка. И думает, и ведет себя соответственно.

— Веди, Лесн, время идет.

Лесн посмотрел на Смеша, на Высу, наконец на Прину и шагнул по Тропе дальше. Некоторое время он шел один, полностью отдавшись мрачным мыслям, потом, когда чаща сменилась редколесьем, рядом пристроилась Выса.

— Спасибо.

Ему стало стыдно.

— За что?

Она внимательно посмотрела на него своими болотными глазами.

— Ты берег брата. И Прине помог.

Ложь.

— Это по моей вине ей досталось.

— Нет. Все иначе. Мы…

Пейзаж сменился мгновенно. Вот они шли по покрытым редким лесом холмам — и вдруг уже нога ступила на камень, а вместо безоблачного пространства перед тобой огромная туша хищной птицы, несущаяся прямо на тебя… От испуга и неожиданности они поскользнулись на мокрых камнях и, кажется, только это и спасло их от острых когтей, поблескивающих на солнце, словно сталь. Падая, Лесн дернул Высу на себя, боясь, что она что-нибудь себе разобьет. У него все-таки прочные моровские кости, а она обычная разина.

Воздух из легких просто выбило ударом. Края камней впились в спину словно иглы. Куда-то в живот ткнулся высин локоть. Когда девчонка, ойкнув, с него слезла, появились остальные. Лесна подняли, что-то спросили, он прохрипел что-то в ответ.

— Привал! — сказала Прина, и с ней никто вдруг не стал спорить. Впрочем, полукровка, пытающийся вдохнуть, был чрезвычайно рад ее самоуправству. Наладив дыхание, он ощупал себе спину и с удивлением понял, что крови на ней нет, только синяки. А ведь думал, всю кожу счесал! Что ж, стоит порадоваться и залезть в мешок с едой!

Меньше чем через полоборота Прина мобилизовала всех продолжить путь. Успевший перекусить Лесн стал на Тропу и осторожно зашагал вперед. Какие это горы, интересно? Куда не глянь — горная гряда и окружающий ее туман. Белые? Но они выше и их макушки покрыты снегом. Серые? Но там полно хищников! Полукровка тревожно огляделся. Никого. Туман, горы, облака. Он шагнул вперед и…провалился по колено в белую субстанцию.

— Что это? — спросил за спиной Смеш восторженно. Вот ничему жизнь этого разина не учит!

— Туман? — не столько ответил, сколько спросил Вихр. — Облако? Лесн, а Тропа-то где?

Тропы не было. Полукровка наугад шагнул вперед раз, два — и вздрогнул, когда на него вдруг легла чья-то тень. Каменная пирамида возникла словно из воздуха. И тут же белое марево рассеялось, и компания оказалась на зеленой полянке, окруженной странным мрачным лесом.

— Пришли? — спросил Жад, с интересом рассматривая каменную громадину.

— Ну и? Глаза где? — нервно хихикнул Вихр. — Иди бери свою Силу.

Лесн немного потоптался на месте и, набравшись храбрости, шагнул к пирамиде…

С камней сама собой осыпалась пыль, открывая схематично нарисованные там и тут веки. И веки открылись. Их было ровно семь. Семь глаз, семь существ, смотрящих в них. Каждому — своя ноша.

Глава 7. Цена

Смеш очнулся первым. Когда ему удалось разлепить глаза, остальные еще лежали на сочной зеленой траве, раскидав руки-ноги. У Высы торчащие из-под платья башмаки были так повернуты, что казалось, она их просто скинула и оставила лежать рядом. Смеш хотел подойти к сестре и помочь ей, проверить, что с ее ногами, но вдруг почувствовал, что не может пошевелиться.

— Желтый день! Да что же это!

Он повертел головой из стороны в сторону и понял, что вертикально привязан к чему-то толстыми зелеными лианами. Кажется, к каменной стене. Уж не к пирамиде ли его привязали? И зачем? Почуяв неладное, мальчик активно задергался, но не отвоевал ни пяди собственного тела, ему даже показалось, что проклятые ветки только сильнее впились в кожу.

— Не дергайся.

Голос сидящего на большом валуне Кикимора был тих и сосредоточен. В руках юноша держал призрачный нож с мерцающим дымчатым лезвием. — Не бойся, больно не будет.

Смеш испугался. Да, он дразнил полукровку. И обзывал. И испытывал его терпение. Но так он Высу обидел! И втянул ее в эти неприятности! И вообще, почему сестра о нем часто спрашивает? Зачем он разлад им приносит в дом? Но правда именно Кикимор подарил им замечательного лисенка… Эх… Нет, Смеш конечно злился на самоуправство Кикимора, на его силу — ишь как сжал-то, когда солнечный дождь пошел, не вырваться! Но ведь любому обидно чувствовать себя бессловесным мешком! Смеш ненавидел бессилие, невозможность противостоять чему-то. Как например, в тот день, когда его посадили на телегу, поцеловали в лоб и отправили в далекое местечко к ворчливой бабке. Выса тогда