Полдень XXI век, 2012 № 10 - Самуил Лурье

Боится Витечка. Так и кажется, что знает отец, все-все знает... и про лужу, и про море, и про водоросли, которые там в этом море шевелятся. Нет, не знает, ест буйвола, да не буйвола — курицу жареную, говорит что-то с мамой про грант.

Скорее бы уж этот грант дали, там, глядишь, и сараюшку снесут... а когда сносят, там уж неважно, что кто разлил.

Боится Витечка.

А бойся не бойся, идти надо. Идет Витечка, тряпку за собой волочит, ведерко с водой громыхает. Вроде так мама делает, когда грязно, надо тряпку взять, и ведро, а уж что дальше делать, Витечка уж разберется как-нибудь.

Не боги горшки обжигают.

Так папа говорит, когда в сараюшку идет.

Уж как-нибудь. Там бы еще порошочком каким присыпать, как мама делает, только Витечка не знает — каким. Ничего, и тряпкой с водой как-нибудь.

Ключ поворачивает.

Ключ всегда в замке, вот и полез Витечка. А зачем ключи оставляют, не оставляйте, если не хотите, чтобы Витечки тут не было... это в город как-то отец возил Витечку, по конторам по всяким ходил, а там дверь была тоже на замке, а Витечка открыл, зашел. Там красиво так, глобус большой, вертится и светится. Ох, отец ругался потом, на Витечку злыми глазами смотрит, а перед хозяином кабинета навытяжку стоит... прошу прощения, господин директор, не углядел.

Вот и тут так же.

Пришел Витечка — с тряпкой, с ведром, под шкаф заглянул.

А там.

Какая там тряпка, какое ведро... куда там. Лес дремучий шевелится, во все стороны из моря вылезает, будто воздух нюхает. Смотрит Витечка — никогда он таких деревьев не видел, вроде бы и не тополя, и не березы, и не пальмы, черт пойми что.

Идет Витечка — боязно, а вперед идет, куда деваться-то. Надо с лужей этой что-то делать... с лужей... уже не пойми, с чем.

Тут-то он и выскочил.

Он.

Оно.

Черт пойми.

Большой такой, матерый, как только в зарослях этих уместился. Вроде как крыса, да не крыса, черт пойми, что, уши торчком, хвост волочится и гребень вдоль спины, и пасть свою раззявил, и язык раздвоенный выпустил.

Тут-то и побежал Витечка. Какая тряпка, какое ведро, тут бы самому выбраться, бегом, бегом, через дом, через сад, к дому, по дорожке, бух — в руки отцу.

— Ты куда несешься-то, чертенок?

— Папа... ты у меня... самый лучший.

И надо что-то говорить — и не говорится ничего.

— Ишь ты как, с чего бы это вдруг?

— Папа... а давай в воскресенье в город поедем.

— Да какое, мне работать надо.

— Да ну работать, давай поедем... я тебе что покажу... там вертолет электронный... там в «Фокусе» комната есть, пять-дэ, там.

— Чего натворил?

— А?

— А ну, чего натворил, признавайся.

Ревет Витечка. И вроде как хотел виду не подавать, отрицать все, а тут сами слезы в три ручья хлынули.

— Та-ам, в кабине-е-ете-е-е.

— А кто тебя туда вообще приглашал? А?

— Бума-а-а-аг-а-а-а.

— Чего бумага?

— Я... пори… пори, порисова-а-ать хо… хот...

— Воду, что ли, разлил?

Что за люди папа с мамой, и говорить им ничего не надо, все видят, все слышат, все знают... вот уже и в кабинет отец идет, и Витечка за ним, и боязно, и хочется бежать, и надо идти.

— Не, Олюш, ты посмотри, что он вытворил-то! Порисовать он хотел. Я у него на заднице теперь так порисую. Пять-дэ ему... я ему ремнем такое пять-дэ сделаю... и шесть-дэ, и сколько хошь дэ... вертолет ему... вот и весь твой вертолет... стоимость бумаги из жалования твоего вычтем.

— Да брось ты, Колюш, дверь бы в кабинет закрывал, глядишь, и не было бы ничего. Айда ужинать, я ребрышки наготовила.

— Ребрышки? Ладно, только за ребрышки прощаю. Ну чего там притих-то, айда сюда, ребры есть будем.

Витечка бросается к отцу — плачет навзрыд, сам не знает, о чем, о том, что там, под шкафом, там, там.

Боязно Витечке.

А надо идти, куда денешься. Надо же с этим сделать что-то... как мать говорит, уж если что-то сделал, надо исправить. Правда, когда Витечка исправляет, оно еще хуже получается. Но надо... надо... все равно надо.

Идет Витечка.

Боязно.

Ключ поворачивает.

Смотрит под шкаф. Лучше бы не смотрел. Лучше бы не видел. Лучше бы не знал. Верно говорят, меньше знаешь — крепче спишь.

Лес шумит. Маленький — а все равно лес. И море шумит — хоть и крохотное, а все равно море там, где Витечка склянки разлил. И из моря водоросли тянутся, и лесом разрастаются. И шевелится лес, и дышит лес, и живет лес, и уже тесно ему под шкафом, и уже тянется во все стороны, так, глядишь, и всю сараюшку займет.

Схватил Витечка тряпку, давай лес валить, с корнем рвать, а как его рвать, вот он, единым комом под шкафом сидит, в доски впился, в шкаф впился, ни начал, ни концов не найдешь... ничего, начал как-то поддаваться, хресь, хруп, одна веточка, другая, один корешочек, другой. Там, правда, еще крысы эти, ну не крысы, черт пойми, что, ну да ничего, Витечка их шваброй.

Тут-то он и вылез…

Оно…

Черт пойми.

И уже не на четырех лапах, на двух... идет, глазищами красными пялится, языком раздвоенным пасть безгубую лижет. Идет, на палку заостренную опирается, а ведь палкой такой и глаз Витечке недолго выколоть.

Боязно Витечке.

Замахнулся Витечка на него шваброй.

А тот пикой своей.

Испугался Витечка, побежал Витечка, где бы еще выход из сараюшки найти, вошел же как-то, а черт его вспомни, как вошел. Забился в угол Витечка, орет дурным голосом, хоть бы услышал кто, хоть бы отец, пусть придет, пусть увидит, пусть ремнем отлупит, пусть хоть что, только не это. Не это.

Смотрит Витечка... вот он... перед ним стоит и штуку какую-то из веток сплетенных протягивает. Витечка бочком-бочком — и на улицу, и бегом домой. Хорошо, на кухне нет никого, вон, полная тарелка печенек всяких, бери не хочу... нагреб Витечка охапку целую и бегом назад. Прибежал в сараюшку, там и нет никого, расстроился даже. Глядит — вот он, уже на садовой дорожке сидит, на Витечку смотрит.

Поклонился.

Взял дары, которые чужеземец принес.

Себя в грудь ткнул.

— Агм.

— Ви... Витечка... Виктор...

— Вьы... тьеч... х-а-аа.

— Да, да. Витечка я. Витечка.

Подумал, букву В на песке нарисовал. Отец говорил, вроде так начинать надо... с чужеземцами.

— Па-ап.

— Да уйди, дай доделать.

— Да па-ап же!

— Пшел вон!

Да какое там — пшел вон. Да как он может вообще, идиотина, сидит, пялится в свой экран, пишет там какие-то таблицы, когда там, в сараюшке-то такое... такое...

— Ма-а!

— Да погоди ты.

— Ма-а!

— Ну сейчас. Ох ты горе мое, пять минут он подождать не может! Любочка, так где это, говоришь? Слушай, я сколько в этом «Фокусе» была, таких курточек не видела, все чушь какая-то висит.