Мистики и маги Тибета. - Автор неизвестен

Воры на нас не напали, но остались поблизости. Когда мы кончали завтракать, они появились перед нами, все трое. Каждый вел лошадь под уздцы. Мужчины вскочили и подбежали к ним.

– Кто вы такие? Мы вас вчера видели. Что вы здесь делаете?

– Мы охотники, – сказал один из них.

– Охотники! Вот хорошо! У нас как раз нет мяса. Мы купим у вас что-нибудь из вашей добычи.

Эта просьба поставила мнимых охотников в тупик.

– Мы еще ничего не поймали, – заявили они хором. Мои слуги умели с ними разговаривать:

– Знаете ли вы, кто эта почтенная госпожа-лама, которая путешествует с такой красивой палаткой и носит "тега"* (*Корсаж без рукавов, часть монашеского одеяния лам. – Прим. авт.) из золотой парчи?

– Должно быть, она Жетсюн Кушог из Хакиендо… Мы слышали о ней.

– Да, это она и есть. Вы, конечно, понимаете, она не боится разбойников. Тот, кто у нее что-нибудь похитит, сейчас же будет обнаружен. Ей стоит только посмотреть в чашку с водой, и тут же она увидит в ней изображение вора, укравшего вещь, и место, где эта вещь находится.

– Значит, все это правда. Все "докпа" говорят, будто "пхилинги" умеют так делать.

Тсеринг знал об этой басне и ловко ею воспользовался, желая отбить у воров охоту объединиться с товарищами и потом напасть на нас с превосходящими силами.

Дней через десять мы выбрали место для ночлега прямо перед стойбищами кочевников. Я легла еще до наступления ночи и из палатки слышала, как к нам пришли многочисленные посетители. Они принесли в подарок молока и масла и хотели меня лицезреть. Ионгден объявил, что госпожа-лама занята вознесением молений. Сейчас ее нельзя тревожить, но она примет их завтра утром. Послышалось шушуканье, и затем один из слуг пригласил пастухов на чаепитие. Все отошли от моей палатки, и мне уже больше ничего не было слышно. На следующее утро очень рано Ионгден попросил разрешения войти ко мне.

– Прежде чем пастухи вернутся, я хочу рассказать вам, чего они хотели от вас вчера вечером. Они уверяют, что у них увели лошадей и хотят, чтобы вы посмотрели в чашу с водой и описали наружность конокрадов и место, куда воры угнали животных.

– Что вы им сказали?

– Вот что: я подумал, не собираются ли они расставить вам ловушку. Не исключено, что "доспа" не очень-то верят в чудесные способности чужеземцев и, может быть, у них никто ничего и не украл. Наоборот, они хотят удостовериться, нельзя ли ограбить нас безнаказанно. Тогда, если вы скажете, будто видите лошадей и воров, они решат, что вывели вас на чистую воду, а на самом деле вы ничего видеть не можете и им вас бояться нечего. Я подтвердил, что вы действительно можете узнать все, что им нужно, но для этой церемонии недостаточно зачерпнуть свежей воды из реки. Необходимо подготовить ее, совершая над ней заклинания в течение трех дней, а мы вряд ли задержимся здесь еще на три дня. Они сейчас же согласились с необходимостью подготовительных процедур. Потом, зная, как им отвратительна смертная казнь, я добавил, что как только вы найдете преступников, вам придется доставить их к китайскому судье для приведения смертного приговора. Ничто не сможет этому помешать. То-Уо ("Разгневанный", наименование одной из разновидностей зловещих божеств), властью которого совершается гадание, потребует воров к себе в жертву. Если их не казнят, То-Уо выместит свой гнев на пострадавших пастухах, просивших его о помощи. Пастухи, по-видимому, пришли в ужас и сказали, что лучше они поищут лошадей своими силами и потом заставят конокрадов заплатить штраф. Все-таки они хотели вернуться, и я решил вас предупредить.

"Докпа" явились с новыми дарами. Я раздала больным кое-какие безобидные лекарства, и дело о лошадях снова было выдвинуто на обсуждение. Но, когда я подтвердила все сказанное моим приемным сыном, пастухи окончательно утвердились в намерении искать воров без услуг моего пророческого дара.

Тсеринг уже совершал путешествия до самого Татшиенлу и служил у европейцев. Благодаря общению с ними он стал до некоторой степени вольнодумцем и любил щеголять скептицизмом перед своими наивными товарищами. Теперь в течение многих дней пищей для его остроумия стала доверчивость бедных пастухов и легкость, с какой эти простофили позволили нам себя провести.

Прошло некоторое время и вот я снова с великой радостью увидела берега большого Синего озера – святейшего озера Куку-Hop, места поклонения миллионов монголов и тибетцев (вокруг Куку-Hop я совершила обход несколько лет тому назад).

Однажды, возвращаясь после купания в озере, я заметила, что Тсеринг стремительно вышел из палатки Ионгдена, что-то пряча в карман своего платья. Он меня не видел и направился к кухне. В тот же вечер молодой лама рассказал мне, что днем его зачем-то вызвали из палатки, как раз когда он считал деньги. Вернувшись, он не досчитался в кошельке, оставленном в палатке, трех рупий.

– Очень хорошо, вора найти не трудно, – подумала я, но посоветовала молодому человеку быть внимательнее, а сама никому ничего об этом происшествии не сказала.

Три дня спустя, разложив у себя на столе стебли трав и рассыпав рис, я зажгла ароматические палочки и поставила чашу с водой. Я подождала, пока слуги не легли спать, прекрасно зная, что в этот момент каждый из них уже положил свой кошелек под подушку.

Позвенев тамбурином и колокольчиком, служившими ламам во время совершения религиозных церемоний, я позвала Тсеринга. Когда Тсеринг явился, я подула на воду, слегка помешала ее веточкой и сказала голосом оракула:

– Тсеринг, из кошелька ламы Ионгдена исчезли три рупии. Я видела их у тебя под головой, когда ты лег спать. Принеси их.

Скептицизм вольнодумца получил сокрушительный удар. Не в силах произнести ни одного слова, побледнев как мертвец, он трижды распростерся у моих ног, потом пошел к себе в палатку и принес украденные деньги.

– Благородная, преподобная госпожа, спросил он, дрожа всем телом, То-Уо потребует теперь моей смерти?

– Нет, – ответила я великодушно. – Я заступлюсь за тебя. Он снова припал к моим ногам и вышел.

Оставшись одна в своей маленькой палатке, открытой в ночное безмолвие пустыни, я снова взяла тамбурин и колокольчик ламаистских жрецов, и, под аккомпанемент их древних напевов, погрузилась в размышление о власти вековых верований над рассудком человека и о глубоком смысле только что разыгранной мной комедии.

Глава 5

Все перипетии, связанные с согласием учителя мистики принять ученика, первые годы послушничества, уготованные ученику испытания и обстоятельства, сопровождающие его духовное прозрение, представляют прекрасный материал для увлекательного романа. По всему Тибету ходит множество историй об удивительных приключениях наших дней или же дней давно минувших. Они записаны в биографиях знаменитых лам, закреплены преданием, рассказываются очевидцами. При переводе на чужой язык, при чтении в странах, где мысли, нравы, внешность – все совсем другое, чуждое Тибету, – очарование этих причудливых ламаистских "золотых легенд" рассеивается. Но когда хватающие за сердце интонации рассказчика звучат в полумраке монашеской кельи или под каменными сводами пещеры отшельника, в них снова трепещет душа Тибета во всей своей самобытности – примитивная и могучая, томящаяся по неведомому совершенству.

Прежде всего я расскажу легендарную и символическую историю приобщения Тилопы-Бенгальца к доктрине "Прямого пути". После его смерти это учение было занесено из Индии в Тибет и передавалось от учителя к ученику в секте Кхагиуд-па. Тилопа считается духовным предком этой секты. (Отмечу мимоходом: лама Ионгден мой коллега и приемный сын – начал в возрасте восьми лет испытательный срок своего ученичества в одном из монастырей секты Кхагиуд-па).

… Тилопа сидит, погруженный в изучение какого-то философского трактата. За его спиной появляется старая нищенка, читает у него через плечо (или делает вид, что читает) несколько строк и резко спрашивает: "Ты понимаешь, что читаешь?". Тилопа приходит в негодование: как смеет ничтожная попрошайка задавать ему такой наглый вопрос! Он не успевает выразить обуревающие его чувства: женщина плюет прямо в раскрытую книгу. Монах вскакивает. Что себе позволяет эта чертовка? Она осмеливается плевать на Священное писание! В ответ на его яростные упреки старуха плюет еще раз, произносит какое-то непонятное слово и исчезает.

Как ни странно, но услышав это слово, показавшееся ему нечленораздельным звуком, Тилопа сразу забывает о своем гневе, его охватывает тягостное чувство, в душе пробуждается сомнение в своей учености. В конце концов, может быть, он действительно не понимает ни доктрины, изложенной в оплеванном трактате… ни вообще ничего не понимает, и он просто-напросто тупоумный невежда? Что сказала эта странная женщина? Что за непонятное слово она произнесла? Он хочет его знать. Он обязательно должен его знать.