Написано кровью моего сердца - Диана Гэблдон

— Думаешь, на улицах безопасно? — спросила я, помогая ей надеть плащ.

— Кому нужна старуха вроде меня? — оживленно сказала та. — Хотя мое сокровище лучше припрятать…

Сокровищем оказались серебряные часики с изящной филигранью на крышке, которые Дженни носила на груди, приколов к платью.

— Джейми купил мне в Бресте, — пояснила она, заметив мой взгляд. — Я говорила, что это глупо — зачем, мол, мне эта безделушка, я и без того знаю, который час. Однако он настоял; сказал, что так удобнее делать вид, будто ты распоряжаешься событиями. Ты ведь знаешь, какой он, — добавила она, пряча часики поглубже в карман. — Стоит на своем до последнего. Хотя, по правде сказать, ошибается он не так уж часто.

У самой двери Дженни повернулась.

— Теперь слушай. Я постараюсь вернуться прежде, чем герцог наверху проснется, но если не смогу — пришлю Жермена.

— Как это — не сможешь?

— Из-за Йена, — ответила та удивленно, словно я и сама должна была догадаться. — Раз солдаты уходят, он может вот-вот вернуться из Валли-Фордж… а ведь мальчик мой, бедняжка, до сих пор думает, что я мертва.

Глава 16

Место для секретов

В лесу, в пяти милях от Валли-Фордж

— А квакеры верят в рай? — спросил Йен Мюррей.

— Некоторые верят, — ответила Рэйчел Хантер, переворачивая носком ботинка большую поганку. — Нет, пес, не трогай! Разве не видишь, какого она цвета?

Ролло, решивший было обнюхать гриб, презрительно фыркнул и отвернулся, задирая морду к ветру в надежде на более аппетитную добычу.

— Тетушка Клэр говорила, собаки не различают цвета, — заметил Йен. — А почему «некоторые»? Квакеры бывают разными?

Порой убеждения квакеров ставили его в тупик, но в трактовке Рэйчел они всякий раз обретали необычайно интересный смысл.

— Наверное, обходятся одним нюхом? Собаки, я имею в виду. Что до твоего вопроса, то мы считаем таинством жизнь здесь, на земле, в свете Христовой любви. Может, загробная жизнь и существует, но оттуда никто еще не возвращался. Поэтому нам всем остается лишь гадать, что там.

Они стояли в тени небольшой ореховой рощи, и мягкий зеленоватый свет, струящийся сквозь листву, озарял Рэйчел неземным сиянием, которому позавидовал бы любой ангел.

— Что ж, я там тоже не бывал, поэтому спорить не буду, — заметил Йен и наклонился, чтобы поцеловать ее чуть выше уха.

По виску Рэйчел тут же пробежали крохотные мурашки, вид которых необычайно тронул его сердце.

— А с чего ты вдруг заговорил о рае? — с любопытством спросила она. — Думаешь, в городе будет война? Не замечала прежде, чтобы ты боялся смерти…

Валли-Фордж, откуда они ушли час назад, кишел солдатами, словно мешок зерна — долгоносиками. Как только пошли слухи, что солдаты Клинтона отступают, американцы принялись спешно лить пушечные ядра и набивать порохом патроны, готовясь к захвату Филадельфии.

— Что ты! В городе войны не будет. Вашингтон хочет перехватить людей Клинтона по дороге.

Йен взял Рэйчел за руку: маленькую, загрубелую от работы, но — как оказалось, когда она сплела с ним пальцы, — на удивление сильную.

— Нет, я думал о матушке… Как бы хотелось показать ей места вроде этого.

Широким жестом он обвел полянку, на которой они стояли: из скалы под ногами бил родник удивительно синего цвета, над ним нависали ветви желтого шиповника, в которых гудели летние пчелы.

— У нее дома в Лаллиброхе тоже рос такой шиповник; еще бабушка посадила. — Он сглотнул комок в горле. — Но потом я подумал: наверное, на небесах с отцом она будет счастливее, чем здесь без него.

— Она всегда будет с ним: и в жизни и в смерти, — прошептала Рэйчел, сжимая ему пальцы, и приподнялась на цыпочки вернуть поцелуй. — Когда-нибудь ты отвезешь меня в Шотландию, чтобы я увидела розы твоей бабушки.

Они помолчали, и тиски горя на сердце понемногу разжались… И все благодаря Рэйчел.

Йен не стал говорить этого вслух, но более всего он жалел не о том, что не смог показать матери красоты Америки… а о том, что она так и не увидела Рэйчел.

— Ты бы ей понравилась, — вырвалось вдруг у него. — Моей матушке.

— Хотелось бы надеяться… — с нотками сомнения протянула Рэйчел. — А ты рассказывал ей обо мне там, в Шотландии? Что я из квакеров? Многие католики нас недолюбливают.

Йен напряг память, но так и не вспомнил, упоминал ли при матери об этом незначительном факте. В любом случае, уже не важно, поэтому он просто пожал плечами.

— Я рассказывал ей, как тебя люблю. Кажется, этого ей было достаточно. Правда… отец очень много о тебе расспрашивал. Поэтому он точно знал, что ты квакер. Значит, и мама тоже.

Йен взял ее под локоть, помогая спрыгнуть с высокого камня.

Рэйчел задумчиво кивнула, но, следуя за ним через поляну, все-таки спросила:

— Как считаешь, супружеская чета должна во всем доверять друг другу? Делиться не только прошлым, но вообще, каждой своей мыслью?

Опасливое чувство пробежало по спине Йена мышью с холодными лапками. Он глубоко вдохнул. Йен любил Рэйчел всеми фибрами своего существа, но это ее умение — читать его словно открытую книгу, будто она впрямь умеет заглядывать ему в голову, — несколько пугало.

Йен рассчитывал, что они пешком дойдут до Мэтсон-Форта и там встретят Дензила с его фургоном, тогда ему хватит времени, чтобы обсудить наедине с Рэйчел кое-какие вопросы. Правда, будь у него выбор, он предпочел бы этому разговору пытки… Однако Рэйчел права — она должна знать всю правду. Чем бы потом ни обернулась его искренность.

— Наверно. Я хочу сказать… да… насколько это возможно. Пусть не каждой мыслью, но хотя бы самыми важными. И прошлым, да. Иди сюда, давай присядем на минутку.

Йен подвел ее к поваленному бревну, полусгнившему, поросшему мхом и серым лишайником, а сам уселся в душистой тени высокого красного кедра.

Рэйчел ничего не спрашивала, только удивленно вздернула бровь.

— Итак… — Он глубоко вдохнул, опасаясь, что во всем лесу не хватит воздуха. — Ты ведь знала… что я уже был женат?

Рэйчел опешила, но изумление тут же пропало с ее лица — так быстро, что не сиди он рядом,