Рассказы Старого Матроса - Владимир Контровский

— Не говори гадости! — Яна вспыхнула и нервным движением поправила упавшую ей на глаза прядь волос. — Какое ты право имеешь так говорить о моей матери?

— А кто дал право вашему Сергею Платоновичу так говорить о России, тем более что я знаю: всё, что он говорил о «Варяге» — ложь? А вы верите, уши развесили… Мёртвые не кусаются, как говорил Билли Бонс, значит, можно радостно плясать на их костях? Подло это, вот что я тебе скажу.

— Да ладно тебе, завёлся на пустом месте… А ты знаешь, что сейчас практически невозможно издать свою книгу, если за тебя не замолвят словечко? Желающих напечататься знаешь сколько? А Сергей Платонович — он и в Союз писателей рекомендацию дать может, и посоветует, в какое издательство обратиться, и вообще — фигура весомая.

— Книгу? Про эльфов, что ли?

— Да хоть про кого, — глаза девушки зло сверкнули, — лишь бы деньги платили! Тебе же, дураку, помочь хотела, а ты со своими принципами… Кому они нужны, принципы твои замшелые? Тоже мне, поручик Голицын нашёлся.

— Нет, — покачал головой Дмитрий, — не поручик Голицын, а лейтенант Ильин — был такой офицер в истории флота российского. А принципы — они нужны мне самому.

— Ну и оставайся со своими принципами! — Яна резко повернулась и пошла в сторону метро. Она была уверена, что «её Дима» пойдёт за ней — было бы из-за чего ссориться! — но он только посмотрел ей вслед и зашагал в другую сторону, к Стрелке Васильевского острова.

С мокрого неба сыпался мелкий питерский дождь.

Настроение было гнусное.

Они с Яной и раньше, случалось, цапались — девушка была самолюбива и не терпела, когда что-то было ей не по нутру. Но стоило им забраться в постель, как все эти ссоры тут же забывались: любовь (или просто привязанность?) брала своё. К тому же Дмитрий обычно уступал подруге, не делая проблемы из пустяков и следуя принципу «мужчина должен быть снисходительным к женским капризам». Но сейчас ему был по-настоящему обидно: он никак не ожидал, что Яна его не поймёт. И он впервые задумался: а стоит ли им идти по жизни рядом?

Почти два года Яны была «его девушкой», и Дмитрий считал, что они любят друг друга. И тут вдруг такое… Оказывается, любовь — это не только секс до изнеможения, и даже не совместная жизнь бок о бок, это что-то большее. Ильин вспомнил, как ещё полтора года назад он предлагал Яне выйти за него замуж, и как она отказалась, найдя какие-то вроде бы вполне убедительные аргументы. Дмитрий настаивать не стал — в конце концов, штамп в паспорте ничего не значит, верно? — хотя если бы девушка стала его женой, они смогли бы быть вместе каждую ночь вместо того, чтобы встречаться урывками. Женатым курсантам-старшекурсникам разрешалось жить с семьёй вне стен училища, а у Дмитрия с его матерью была квартира на Васильевском острове. Но это разрешалось именно женатым — «свободные браки» в счёт не шли. Как говорил его ротный, «Гражданский брак — это не для военного!», и курсант Ильин был согласен со своим отцом-командиром.

«А ведь надо решать, — думал Дмитрий, идя по набережной, — не за горами выпуск, и вольготное житьё кончится». Он сильно сомневался, что его Яна с радостью поедет с ним от благ цивилизации к чёрту на рога, в какой-нибудь северный военный городок, где жильё не ремонтировалось чуть ли не с хрущёвских времён, однако гнал от себя эти мысли, надеясь её уговорить. Оставлять молодую жену в Питере не хотелось: учитывая её темперамент, можно было с уверенностью предсказать, что через полгода у лейтенанта Ильина вырастут такие рога, что в рубочный люк не влезешь. Да и что это за жизнь за тысячу километров друг от друга? Люди женятся, чтобы быть рядом, а не врозь, тогда и верностью всё будет в порядке!

Но теперь, после их неожиданной размолвки, Дмитрий никак не мог избавиться от назойливого вопроса: а надо ли ему жениться на Яне? Если она за два года так и не поняла, что у него, при всей его уступчивости, есть что-то своё, заветное, о чём тогда говорить? А может, он был для неё только разминкой, репетицией перед настоящей жизнью? Поиграли в любовь — и хватит? Эта мысль была очень неприятной, но возникла она не на пустом месте: ведь Яна до сих пор так и не вышла за него замуж. Неужели…?

Задумавшись, Дмитрий не заметил, как добрёл до Стрелки. Он любил это место: здесь был когда-то первый морской порт новорождённого города, и здесь швартовались парусные корабли, двести лет назад приплывавшие из дальних стран на огонь ростральных колонн-маяков. И ещё здесь был военно-морской музей, занимавший величественное здание бывшей Биржи. Ещё пацаном Дима был в этом музее много раз, исходил его вдоль и поперёк и мог часами стоять у моделей боевых кораблей флота российского. Он знал об этих кораблях всё, знал наизусть, но снова и снова перечитывал скупые строчки таблиц, на которых были указаны их тактико-технические данные: водоизмещение, скорость хода, калибры орудий, толщина брони. И ему порой казалось, что знамёна, висевшие в Большом зале музея, всё ещё пахнут солёным дыханием моря и порохом давно отгремевших сражений.

Обычно около музея было немноголюдно, но сейчас почему-то вокруг здания Биржи сновали люди, и стояло множество машин — грузовых. Дмитрий не сразу понял, что всё это значит, а когда понял, у него перехватило дыхание.

Разговоры о переносе экспозиции музея велись давно, и аргументы «за» выдвигались железобетонные: восстановим историческую справедливость. Здесь ведь была биржа, так? Значит, тут ей и быть! Северная столица России не может существовать без своей фондовой и валютной биржи — чем она хуже Лондона или Нью-Йорка? И место для этого финансового храма должно быть достойным — в центре города, на Стрелке Васильевского острова, чтобы все видели и знали: вот он! А музей — а что музей? Пусть переезжает куда-нибудь в другое место, какой с него толк? Прибыли не приносит, только сосёт деньги из городского бюджета и ещё требует ремонта. А между тем люди с деньгами готовы сделать этот ремонт, но только в том случае, если в старинном здании Биржи расположится не музей, а куда более полезная структура. И вот, похоже, «историческая справедливость» восторжествовала…

На негнущихся ногах Ильин подошёл поближе и замер, всё ещё не веря в реальность происходящего. Он видел, как люди в рабочих комбинезонах выносили из здания свёрнутые знамёна — те самые! — и деловито швыряли их в кузов грузовика, распахнутый, словно пасть ненасытного чудовища. Это походило на парад Победы, когда к подножию Мавзолея летели знамёна поверженной фашистской Германии, — с той только разницей, что тогда на лицах солдат была гордость победителей, а сейчас на лицах людей в комбинезонах с латинскими буквами было равнодушие, словно они грузили дрова — дрова, и ничего больше…

Дождь усилился, но Дмитрий не замечал капель, забиравшихся ему под воротник. Он стоял и смотрел, испытывая самую настоящую боль от бессилия что-либо изменить. Что он мог сделать? Броситься с кулаками на этих людей, выполнявших свою работу, за которую им платят деньги? Эти люди просто делали своё дело — точно так же, как восемьдесят лет назад другие люди взрывали храм Спаса-на-водах, выстроенный на народные копейки в память русских моряков, погибших при Цусиме.

«А ведь дело не в бирже, — подумал вдруг Ильин, — вернее, не только в ней. Зачем он нужен, музей русской морской славы в самом центре города? Ведь эрудированные знатоки истории доказывают, что никаких побед не было, и что гордиться нечем, а тут маячит на самом виду зримое подтверждение этих побед! Нехорошо получается — можно и усомниться в правоте этих историков… А так — так оно спокойнее…».

Рабочие вынесли длинный продолговатый ящик и поставили его прямо на асфальт — шёл дождь, и им не хотелось мокнуть, ожидая, пока в кузове грузовика подготовят место для очередного «предмета экспозиции». Ящик был обёрнут шуршащим пластиком, но с торца — наверно, из-за небрежности упаковщиков или грузчиков, тащивших его вниз по лестнице, — пластик прорвался. Порыв сырого ветра отогнул шелестящий лоскут, и Дмитрий увидел, что находится внутри: модель корабля в прозрачном параллелепипеде, напоминавшем саркофаг павшего героя. И Дмитрий узнал этот корабль — сразу, с первого взгляда.

Это была модель крейсера первого ранга «Варяг» — корабля, больше ста лет назад принявшего неравный бой и затопленного в далёком корейском порту Чемульпо. Потом в составе русского флота служили ещё два корабля с таким именем, и второй из них уже снова под андреевским флагом, а третий — тяжёлый авианесущий крейсер — так и не был достроен на верфи независимой Украины и был продан по цене металлолома ушлым дельцам из быстро набиравшей силу Поднебесной Империи. По официальной версии, из авианосца собирались сделать развлекательный центр, а как оно замышлялось на самом деле — кто знает?

А модель их славного предка стояла сейчас под дождём. Стекло быстро покрылось мелкими каплями, и они побежали вниз, стекая скупыми мужскими слезами. Курсант пятого курса военно-морского училища Дмитрий Ильин повернулся и пошёл прочь, ускоряя шаг, чтобы поскорее оказаться как можно дальше от места казни памяти. Он не плакал — просто в лицо ему летел обычный для Питера мелкий дождик, и поэтому лицо его было мокрым.