В пещерах мурозавра - Наталья Суханова

- Бежим! - крикнул Фима, хватая ее за руку. - Не сюда, направо.

Появившийся Фефешка со своей детской назойливостью задержал муравья, а они уже карабкались вверх по крутому тоннелю.

- Держи фонарь, я буду прикрывать! - сказал Фима.

- Фимочка, а куда? - не удержалась от вопроса Нюня, хотя карабкаться было нелегко, она задыхалась, и у нее дрожали коленки.

- Это он из-за моей царапины, - объяснил Фимка. - Не упади! Быстрей! Уже недалеко. Я знаю куда!

Глава 36

Старый знакомый

В тот момент, когда Фефешка, подхватив Нюню, бросился к выходу, Людвиг Иванович кинулся за ними, но не успел. "Реакция не та, стар ты уже, дядя Люда", - сокрушенно подумал он. "Я найду", услышал он голос Нюни - и всё, и они исчезли во тьме муравейника.

Вот тут, впервые за всю свою жизнь, Людвиг Иванович без шуток, прибауток и стихов, а беспомощно и нудно стал ругаться на Нюню, на Фиму, на свою жизнь, на муравейник. Потому что, хотя у него и были крепкие нервы закаленного следователя, но в этой преисподней, где муравьи сновали, как гоночные машины или даже ракеты, и мгновенно готовы были перейти от облизывания к атаке, с этим его спасательно-поисковым отрядом из двух старушек и девочки, которых самих то и дело надо было разыскивать и спасать, никакие нервы не способны были выдержать.

- Всё, - говорил Людвиг Иванович, - довольно и еще раз довольно! Пусть даже мы погибнем, меня это нимало не волнует! Люди, которые все время теряются, хлопаются в обморок и сбегают, не могут рассчитывать на спасение. Люди, которые не умеют действовать согласованно...

- Лютик Иваныч! - невозмутимо перебила его Тихая. - Лестницу я уже увязала. Чего дальше?

- Чего дальше, чего дальше! А не знаю я, чего дальше! Не знаю, не знаю и еще раз не знаю! Не знаю - и всё тут! Если вы все такие самостоятельные, сами и решайте, чего дальше. А я не знаю и знать не хочу, уразумели вы?

А сам между тем пробовал, крепко ли завязаны Тихой узлы, прочны ли концы петли. Однако, проверив работу, аккуратно сложил веревочную лестницу и снова сел на кучу мусора, обхватив голову руками.

- Лютик Иваныч, да ты, никак, кулючишь? До ста аль до тыщи будешь считать? Только не жди, Нюнька не крикнеть: "Ищите, спряталась".

- А может, ее подождать здесь? - сонно сказала откуда-то из темноты Бабоныко. - Она девочка быстрая. Поищет да и вернется. А я уже набегалась нынче.

- Смотри, Мательда, бока поломаешь - столько дрыхнуть! - грозно сказала Тихая.

А Людвиг Иванович все так же сидел, обхватив голову руками и не двигаясь с места.

В это время очередной муравей сбросил в камеру мусор. Людвиг Иванович посветил, а Бабоныко ахнула:

- Это же Нюнин бант! Не может быть! Людовик, спасите ее!

Но Людвиг Иванович, выхватив из мусора ленту, увидел в узелке записку и, быстро пробежав ее глазами, крикнул "Тюнь!" и "Ура!", а потом стихи:

Пора бы изменить черед:

пусть будет все наоборот!

Пусть учит медвежонок мать,

как надо в улей залезать,

и сторожат овец ягнята,

и шлепают мамаш котята.

Вот было б весело на свете,

коль взрослых обучали б дети!

- А что я говорила! - мгновенно успокоившись, сказала Бабоныко. - Это записка от Нюни? Давно пора! Я лично согласна с вами, милый Людовик, что мы, взрослые, слишком много берем на себя. Дети вполне могут делать половину тех дел, которые мы взваливаем на свои плечи. Сэ врэ, как говорят французы.

- Вот, хоть хранцузы истинно сказали: соврэ! - энергично воскликнула Тихая. - По-хранцузски: "соврэ", а по-русски: "совреть - недорого возьметь". То-то и оно, что ни слово, то "соврэ"! На кой ляд только такие люди родятся?

Последние слова она бормотала уже себе под нос, потому что Людвиг Иванович объявил "готовность номер один".

С двух раз ему удалось закинуть вверх, в дыру, и за что-то зацепить веревочную лестницу.

Впереди двинулась Тихая, не очень быстро, но крепко ставя ноги на паутинные тяжи. Сзади, страхуя ее и держа чуть не под мышкой Бабоныко, лез Людвиг Иванович. А Бабоныко то испуганно ахала, то восхищенно приговаривала:

- Как романтично!

Но она не успела довосхищаться. Какой-то муравей, сбросив прямо на них мусор, вдобавок зачем-то перекусил веревочную лестницу, и они свалились обратно.

Пришлось снова вязать петли под непрекращающийся поток болтовни Бабоныко.

- Увы! Он не захотел нас выпустить из темницы! Подлый таран! Или, вернее, тиран! Таран - это такая сухая рыба. Таран - рыба-мужчина, а таранка рыба-женщина. Не захотел - и все тут!

- Муравьи не умеют хотеть, Матильда Васильевна.

- Потому я и говорю, что не захотел. Я же ведь не сказала: не хотел. Не за-хо-тел! А почему: потому ли, что не умеют, или не хотят захотеть...

- Балаболка, замолкни! У мене узлы от твоей болтовни сами собой развязываются! - прикрикнула Тихая.

Матильда Васильевна оскорбилась:

- Больше я не скажу ни слова! Я понимаю, конечно, почему вам неугодно, чтобы я говорила. Правда - она глаза колет. Ну, и культура, конечно. Другого слушать - тоже ум нужен. А где его возьмешь? Ни ума, ни культуры у некоторых! Ну что ж, больше вы от меня не услышите ни слова. Я буду нема.

Они уже снова лезли вверх по лестнице, а Бобоныко все твердила:

- Отныне я как воды в рот наберу! Будем играть в молчанку, да-да! Я буду немой, что называется! Рта не раскрою, лети хоть все вверх тарарашками!

И уже Людвиг Иванович поставил ее, выбравшись в тоннель, на пол, а сам посветил в Нюнину записку, перечитывая ее, а она все твердила:

- Лучше я погибну, чем скажу хоть слово! Лучше я язык проглочу! Ни слова, буквально - ни слова!

Но Тихая больше не обращала на нее внимания. Она увидела, а может, учуяла того самого жучка, которого при первой встрече так испугались женщины и которого тщетно разыскивал Фима. Жук, по-видимому, кормился, поглаживая передними лапками муравья, а три муравья в свою очередь облизывали его. Растолкав муравьев, Тихая принялась "сдаивать" капли с его шкуры в свою фляжку.

Людвиг Иванович, спокойный за нее, двинулся с Бабоныкой дальше, и действительно, Тихая вскоре догнала их. Разочек она, правда, остановилась, чтобы пригубить из фляжки, а Людвиг Иванович предупредил:

- Смотрите, Тихая, не нахлебайтесь какой-нибудь гадости.

Но Тихая успокоила его:

- Муравль, Лютик Иваныч, гадости исть не станеть.

Однако через некоторое время она повела себя как-то странно. Сначала она захихикала. Это было так невероятно, что Людвиг Иванович даже пощупал у нее лоб. Лоб был нормальный, и они продолжали путь, как вдруг Тихая визгливым голосом заверещала:

- Хороша я, хороша, ох!

- Тихая, что с вами? - строго спросил Людвиг Иванович, но Тихая молчала.

Не успели они сделать несколько шагов, как Тихая снова заверещала:

- Хороша я, хороша, ох!