«Попаданец» в НКВД. Горячий июнь 1941-го (часть 2) [СИ] - Виктор Побережных

Помогло в обнаружении схрона то, что двое из морских пехотинцев, рядовые Гуцаев и Сюткин, ранее служили в разведроте, и по каким-то мне не совсем понятным признакам, вышли прямо к ней. У меня всё, товарищ подполковник.

После доклада Шаповалова, битый час мы обсуждали наши дальнейшие действия и версии произошедшего. Но, честно говоря, всем было понятно, что разобраться в смерти наших коллег мы сможем только благодаря благоприятному случаю. А так, как говорили милиционеры в моём мире – висяк. Самый настоящий. Обсудив заодно и оперативную обстановку в городе и районах, которая была весьма непростой (бандитов развелось, как собак нерезаных, девяностые скромно курят в сторонке!) перешли к, так сказать, политическим вопросам. Как-то незаметно, и очень быстро, совещание переросло почти в партсобрание. Всё же не все были партийными, я и Шаповалов – комсомольцы.

— Товарищи, я бы хотел подвести предварительные итоги нашей работы в городе Ейске. Той, которая напрямую касается работы партийных и хозяйственных органов. Нельзя сказать, что мы исправили все ошибки и последствия преступных действий старого руководства Ейских горкома и райкома, но тенденция к улучшению есть. И значительная. Во многом это происходит благодаря действиям товарищей Петренко и Каладзе, — взявший слово Гиндуллин с уважением кивнул улыбнувшимся "фигурантам".

С Петренко и Каладзе вообще интересно вышло, да и повезло городу с ними. Как только мы начали всерьёз работать и арестовали старое руководство, сразу зашевелилось и Краснодарское начальство, которое почему-то только теперь вспомнило о городе. Ну с ними разберутся и без нас, а вот с начальником НКВД Краснодарского края я побеседовал с удовольствием. Только после разговора с ним, мне стало понятно, почему Агапкин подчинялся ростовским мудакам, а не нормальному, а не нормальному, опытному чекисту, которым оказался майор Дзагоев. Честно говоря, я ожидал встречи с очередным уродом, но он меня приятно удивил. Нормальный мужик, профессионал, многое мне рассказавший о происходящем вокруг. Как оказалось, Ейский отдел НКВД стал подчиняться Ростову практически сразу после освобождения, временно. Но как всегда, нет ничего более постоянного в нашей стране, чем что-то временное. Так, временные бараки, построенные для того, чтобы у людей была хоть какая-то крыша над головой, благополучно использовались ещё в двадцать первом веке, временно брошенные телефонные и электрические линии по документам превращались в нормальные сети и многое, многое другое происходило подобным образом. Теперь же, благодаря работе комиссии Мехлиса, Дзагоев получил из Москвы приказ о переподчинении Ейского отдела НКВД ему и приехал лично, чтобы понять – менять сотрудников или нет. Получив от меня достаточно информации и побеседовав с Агапкиным, другими сотрудниками и местными жителями, майор согласился с моим предложением, что Агапкин может остаться на своем месте.

А приехавший с ним Петренко, назначенный секретарём Ейского райкома партии, меня вообще убил. В хорошем смысле. Пётр Николаевич Петренко оказался пятидесятилетним одноруким дядькой, чем-то неуловимо напоминающим мне Кирова из кинохроники. Руку Петренко потерял в сорок втором, когда был комиссаром одного из партизанских отрядов на Украине. Был эвакуирован на "большую землю", после излечения и освобождения Краснодара, был вторым секретарём Краснодарского обкома. Именно его и направили в Ейск, наводить порядок и возвращать партии пошатнувшийся авторитет. А кто, как не человек подобный ему справится с этой задачей лучше? За какую-то неделю Петренко навёл такого шороху, что просто ай-яй-яй! Вылетели из партии и попали в "нежные руки органов" пяток деятелей, которых мы или упустили, или до которых просто ещё не добрались. Пётр Николаевич, не обращая внимания на стоны и плач начальника порта забрал у него молодого парторга Каладзе, который несмотря на свою молодость (всего двадцать три года) успел неплохо повоевать, получив "За Отвагу" и "Красную Звезду", получить тяжелейшее ранение, выкарабкаться и, несмотря на жутко изрезанный живот и отсутствие доброй половины кишечника, работать на износ, восстанавливая Ейский морской порт. В должности секретаря горкома Михаил Иосифович показал себя с наилучшей стороны. Судя по всему, этот человек просто не умел плохо делать свою работу, в чём бы она ни заключалась. Поэтому слова Гиндуллина были всем понятны и несогласных с его выводами не было. Если бы не эти люди, наша работа протекала бы намного медленнее, а людям было бы гораздо труднее.

— Но, несмотря на то, что обстановка в городе меняется в лучшую сторону, остаётся ещё и множество проблем. Связанные, в том числе и с некоторой политической близорукостью отдельных товарищей. Вас это тоже касается, товарищ майор, — в этот момент я, скажем так, удивился. Очень. Но, в то же время понял, какой вопрос поднимет Гиндуллин. Буквально накануне мы с ним немало поспорили на эту тему. Всё дело было в Поддубном. Иване Максимовиче Поддубном, знаменитом борце, настоящем богатыре. Ивану Максимовичу было уже больше семидесяти лет и оккупация сильно подкосила этого большого, всё ещё сильного человека. Когда я узнал, что Поддубный жив и находится в Ейске, для меня это был шанс встретится с Легендой! Почти то же самое, что лично поговорить с Ильёй Муромцем или любым другим из трех богатырей! Люди, подобные Ивану Максимовичу, рождаются настолько редко, что встреться с ним лично, это настоящее счастье. Произошло это через неделю, после нашего прибытия в город. Уже немного схлынул первый азарт и угар работы, и именно тогда я и узнал о Поддубном. Иван Максимович как раз пришёл выяснить, решился ли его вопрос. Дело в том, что Поддубный, несмотря на возраст и все испытания, обратился ещё к старому руководству Ейска с вопросом о возобновлении его выступлений. Услышав об этом, я просто обалдел, хоть и читал о нём в куче книг, да и фильм об этом человеке смотрел. А эти мудаки добро не давали. Им, видите ли, не нравилось, что Ивану Максимовичу пришлось в бильярдной немецкой работать, при госпитале. Пособника нашли, млин! А при немцах открыто ходить с орденом Трудового Красного Знамени на груди многие бы смогли? А отказаться от предложения в Германию ехать, чтобы их борцов учить? Ведь за одно только это его сгноить могли! Немцы ничего ему не сделали, а наши куражиться начали! Чуть ли не в пособники записали. Ну я и воспользовался служебным положением, продавил у Мехлиса этот вопрос. Лев Захарович сначала даже слушать не хотел, мол и так дел море, но когда полностью вник в ситуацию, даже поблагодарил, что я вышел на него с этим вопросом. Как сказал мне потом Заболотский, с этим вопросом даже Сталин ознакомился. А сейчас, насколько знаю, Иван Максимович уже в Краснодаре, готовит программу выступлений. Поэтому возможный наезд по этой теме, да ещё и от Гиндуллина, меня ошарашил преизрядно!

— Товарищ Стасов. Почему вы не выполнили поручение товарища Мехлиса и не провели беседу с сотрудниками комиссариата и бойцами Красной Армии и Флота о великом русском спортсмене? Я понимаю, что вы завалены работой, но не выполнить прямое указание начальника комиссии… — ну и гад! Да когда мне ещё и этим заниматься?! Издевается? Оглядевшись, я с удивлением понял, что все, присутствующие в кабинете, похоже согласны с Шафиком.

— Разрешите? — слово взял Петренко. — Майора Стасова оправдывает только одно – его молодость и неопытность в партийных делах. Поэтому, как секретарь Ейского райкома партии предлагаю в отношении Стасова ограничиться предупреждением о недопустимости подобного впредь. И следующее. Обязать майора Стасова провести беседу о Иване Поддубном завтра. Вы согласны товарищи? — покосившись на Заболотского и Гиндуллина я понял – согласны. Им-то что, а мне как? Выступать перед людьми, это же кошмар!

— Как вам это нравится, Генрих? — Гиммлер ткнул карандашом в стопку бумаг, лежащую перед Мюллером. — Просто братья Гримм какие-то, а не разведчики! Или я не прав?

— Безусловно правы рейхсфюрер, — бригаденфюрер уверенно кивнул. — Если говорить по-другому, то это либо некомпетентность либо… В любом случае, сообщать абсолютно лживую информацию, это…

— Нужно быть клиническими идиотами, Генрих, — закончил за него рейхсфюрер. — Скажите, как ведут себя бывшие сотрудники абвера? Особенно меня интересуют те, кого мы взяли к нам?

— На редкость хорошо, рейхсфюрер. Согласно донесениям агентов и информации, получаемой непосредственно из служб, в которых они заняты, они не просто приносят пользу, но и смогли повысит уровень работы наших служб. Как бы там ни было, но Канарис умел собирать умных людей.

— Умных… Нам нужны преданные, Генрих. Преданные! Запомните это. Что же касается этих бумаг, — Гиммлер снова показал на бумаги. — Операцию по Стасову продолжать. И привлеките, пожалуй, всё-таки бывших абверовцев. Может тогда нам больше не будут сообщать с разницей в один день о гибели и воскрешении объекта наблюдения?