Любовь и злодейство гениев - Сергей Нечаев

На это последовал ответ:

«Несравненный, неподражаемый! И измерь же ты сам весь рай души моей, когда я могу назвать тебя моим Александром! Будь моим до гроба, а я твоя, твоя навеки! Твоя, твоя! Твоею на земле, твоею и в небесах!»

9 марта 1838 года он написал ей из Владимира:

«Ты моя невеста, потому что ты моя. Я тебе сказал: «У меня никого нет, кроме тебя». Ты ответила: «Да, ведь я одна твое создание». Да, еще раз, ты моя совершенно, безусловно моя, как мое вдохновение, вылившееся гимном. И как вдохновение поэта выше обыкновенного положения, так и ты, ангел, выше меня, – но все-таки моя».

«Мы тратим, пропускаем сквозь пальцы лучшие минуты, как будто их невесть сколько в запасе. Мы обыкновенно думаем о завтрашнем дне, о будущем годе, в то время как надобно обеими руками уцепиться за чашу, налитую через край, которую протягивает сама жизнь, непрошенная, с обычной щедростью своей, и пить, и пить, пока чаша не перешла в другие руки; природа потчевать и предлагать не любит».

(А. И. Герцен)

Кончилось же все тем, что в мае 1838 года Наталья Александровна убежала из дома «благодетельницы» Хованской. Влюбленные встретились во Владимире и там сочетались законным браком. Потом они поселились неподалеку от знаменитых Золотых ворот и на какое-то время замкнулись в своем счастливом уединении.

Авдотья Панаева, много лет бывшая гражданской женой поэта и писателя Н.А. Некрасова, в своих «Воспоминаниях» характеризует Наталью Александровну так:

«Жена Герцена была хорошенькая, но в ее лице не было жизни; она говорила плавно, не возвышая и не понижая голоса».

Одни биографы считают, что уже после нескольких «медовых лет» во Владимире Наталья Александровна пережила кризис веры в «идеальную любовь» и безупречность собственного мужа. Считается, в частности, что особенно кризис этот обострился после его «случайной» измены с горничной (эту измену Герцен потом описывал как некий опыт, узнавание жизни). Другие уверены, что «прогрессивный» Герцен высоко ценил умственные и душевные качества своей жены, и именно это сделало их брак «союзом равноправных личностей», а это, в свою очередь, привело к поиску «самости» у Натальи Александровны, к смене образцовых моделей и к свободно-разрушительной сексуальности.

В 1847 году они покинули Россию (как потом оказалось, навсегда) и вместе пережили надежды и разочарования, связанные с событиями французской революции 1848 года.

Следует отметить, что Natalie много болела. Связано это было с тем, что практически каждый год, начиная с появления на свет в 1839 году сына Александра, она рожала детей. К несчастью, второй, третий и четвертый ее ребенок умерли сразу после родов, пятый – сын Николай – родился глухим, а седьмой – дочь Лиза – прожила всего одиннадцать месяцев. В 1850 году родилась Ольга.

Георг Гервег, которого Генрих Гейне называл «железным жаворонком» грядущей германской революции, тоже был личностью по-своему незаурядной.

Он родился в 1817 году в Штутгарте и был сыном простого трактирщика. Он учился в гимназии и, по воле родителей, в богословской семинарии в Тюбингене, откуда был исключен за излишне радикальные взгляды. Потом из-за столкновения с военным начальством ему пришлось бежать в Швейцарию.

В 1842 году Гервег предпринял поездку по Германии с целью вербовки сотрудников для «Немецкого вестника» – журнала, который он собирался издавать в Цюрихе. Эта поездка превратилась в непрерывное триумфальное шествие: повсюду его принимали как национального героя. Естественно, император Фридрих-Вильгельм IV запретил «Немецкий вестник», а сам Гервег был выслан с территории его страны.

В 1843 году он переехал в Париж, где после революции 1848 года организовал среди немецких ремесленников «боевой отряд» для похода на Германию с целью установления там республики. После неизбежного провала этой авантюры он бежал в Швейцарию.

Отметим, что Гервег был в близких отношениях с молодым Карлом Марксом, в круг его друзей входил Рихард Вагнер…

В своих «Воспоминаниях» Н.А. Тучкова описывает его так:

«Георг Гервег, последователь Маркса. Он был довольно высокого роста, худощавый, гладко остриженный, с выдающимся длинным носом и черными, неприятно сверкавшими глазами; впрочем, человек весьма начитанный, изучивший основательно философию, историю и литературу. Жена его была совершенный контраст с ним: среднего роста, с некрасивыми и невыразительными чертами лица – тип немецкой мещанки. Гервег обращал на себя всеобщее внимание своим чудесным спасением. Он рассказывал нам, как он бежал, как скрывался на чердаке у одного крестьянина, который чуть было не поплатился жизнью за свой великодушный поступок. Герцен слушал его рассказ с волнением. Когда он умолк, Александр Иванович спросил:

– Как зовут того, кто вам спас жизнь?

– Я и не спросил, – отвечал Гервег с пренебрежением. Эту черту я никогда не могла забыть и считала ее доказательством его эгоистичного и неблагодарного характера».

Александр Иванович узнал о любви своей жены к Гервегу в январе 1851 года.

Очевидно, что любовный треугольник «Гервег – Наталья – Герцен» возник не на ровном месте, а во время сильнейшего душевного кризиса, который пережила молодая женщина, и связан он был с крушением ее романтических представлений о семье и браке.

Каждый в этой непростой ситуации повел себя по-своему. Для Герцена, например, главное заключалось в том, чтобы «остаться на высоте». Поначалу он ждал, что тот, кого он еще недавно считал своим другом, честно объяснится, но объяснения не последовало. Тогда он обратился к жене, прямо спросив ее в письме об отношении к Гервегу:

«Не отворачивайся от простого углубления в себя, не ищи объяснений, диалектикой не уйдешь от водоворота – он все же утянет тебя […] Теперь все еще в наших руках […] Будем иметь мужество идти до конца. Подумай, что после того, как мы привели смущавшую нашу душу тайну к слову, Гервег войдет фальшивой нотой в наш аккорд – или я».

Подобные строки мог написать человек, пусть и оскорбленный в своих чувствах, но обладавший немалой силой духа. Более того, Герцен предложил в случае, если его жена выберет Гервега, добровольно исчезнуть, но при этом намекнул, что сын станет жить с ним:

«Я готов ехать с Сашей (старшим сыном. – Н.С. ) в Америку, потом увидим, что и как […] Мне будет тяжело, но я постараюсь вынести; здесь мне будет еще тяжелее – и я не вынесу».

Наталью Александровну словно окатили холодной водой, ведь первенец Саша был предметом ее болезненной и всепоглощающей привязанности: