Бич и молот. Охота на ведьм в XVI-XVIII веках (с иллюстрациями) - Антология

Роберт Трокмортон был крупным землевладельцем, проживавшим в местечке Уорбойс, графство Хантингдон. Его дочь страдала сильнейшей истерией, сопровождавшейся, вне всякого сомнения, эпилептическими припадками.

Числа десятого ноября 1589 года мистрис Джейн, одна из дочерей упомянутого мастера Трокмортона, которой в ту пору было около десяти лет, впала неожиданно в телесную болезнь, которая проявлялась следующим образом. Иногда она чихала громко и часто на протяжении получаса, а потом столько же лежала тихо и неподвижно, как человек в трансе или обмороке. Потом живот у нее начинал раздуваться так сильно, что никто не мог ни заставить ее согнуться, ни удержать. То вдруг она начинала трясти одной ногой, как будто в ней были судороги; иногда другой. Потом она начинала трясти рукой, потом другой, потом качать головой, как будто заразилась какими-то перемежающимися судорогами.

Во время одного из таких припадков случилось зайти в дом соседке, семидесятишестилетней миссис Элис Сэмюэл, которая пришла поздороваться с семейством. Джейн продемонстрировала по отношению к ней враждебность, во все времена вполне характерную для не достигших подросткового возраста детей из богатых семей по отношению к старым и обедневшим: «Смотрите, где старая ведьма сидит… Видели вы когда-нибудь, чтобы кто-нибудь больше походил на ведьму, чем она? Снимите с нее черный чепец с рюшами, я не могу смотреть на нее». В тот раз родители девочки проявили мудрость и не обратили внимания на слова дочери и продолжали приглашать к ней двух прославленных врачей из Кембриджского университета, доктора Филиппа Барроу и мастера Батлера, которые приезжали к ним за 20 миль. Не прошло и двух месяцев, как четыре сестры Джейн в возрасте от 9 до 15 стали демонстрировать аналогичные симптомы; за ними последовали и некоторые служанки. Это был яркий пример имитации, сознательной или бессознательной (они тоже утверждали, что миссис Сэмюэл ведьма), с целью привлечь к себе хотя бы часть того избыточного внимания, которое уделялось Джейн, без сомнения на самом деле больной не только физически, но и умственно.

Доктор Барроу, друг семьи, отдавая себе отчет в собственной неспособности вылечить Джейн, сообщил Трокмортонам, что ему и самому «случалось претерпевать злобу ведьм, и он был искренне уверен, что какое-то колдовство и ведовство сотворено против их ребенка». Родители долго не хотели мириться с диагнозом, но наконец согласились, поскольку и остальные их дочери вели себя так же, как Джейн, и силой заставили матушку Сэмюэл встретиться с детьми. Девочки немедленно стали вести себя безобразно, падали на землю в «странных конвульсиях» и царапали миссис Сэмюэл руки. Естественно, миссис Сэмюэл отвергла все обвинения и приписала их «своеволию» детей. Но Трокмортоны продолжали настаивать, чтобы она, видя мучения их детей, призналась, а девочки продолжали ее обвинять. Поначалу девочки имитировали припадки только в ее присутствии, но потом изменили тактику, притворяясь больными, лишь когда ее не было рядом. По этой причине миссис Сэмюэл вынудили поселиться в доме Трокмортонов, где ей даже отказывали в пище.

Много раз, когда она сидела и разговаривала с этими детьми у очага, пока у них были припадки, они ей заявляли: «Посмотри-ка вон туда, матушка Сэмюэл, разве ты не видишь, что сидит рядом с нами?» Она отвечала, что нет, не видит. «Как, — говорили они, — странно, что ты не видишь. Посмотри, как оно прыгает, скачет и носится туда-сюда», и показывали на него пальцами, пока оно двигалось.

В сентябре 1590 г. самая важная дама округи леди Кромвель, жена сэра Генри, нанесла Трокмортонам визит вежливости и, увидев у них старую женщину, чья семья арендовала землю у ее мужа, обругала ее ведьмой, сорвала с нее чепец и отхватила клок волос, который тут же велела сжечь. Миссис Сэмюэл поняла, что означает этот жест, и сказала: «Мадам, за что вы меня так? Вам ведь я никакого вреда не сделала». После этого заряженного эмоциями столкновения леди Кромвель стали сниться дурные сны, а здоровье — в связи с этим или по другой причине — ухудшилось настолько, что каких-нибудь 15 месяцев спустя она умерла (июль 1592 г.).

Дети Трокмортонов продолжали страдать психическим расстройством до Рождества 1592 г., когда для успокоения их родителей матушка Сэмюэл произнесла над ними несколько заклинаний, чтобы их припадки прошли. Они повиновались. Однако в глазах всей семьи эффект, который возымели слова старой женщины, стал лишним подтверждением виновности матушки Сэмюэл, а заодно подорвали веру самой женщины в собственную непричастность к ведовству. Ей так часто говорили, что она ведьма, что она и сама готова была в это поверить: «О сэр, я была причиной всех несчастий ваших детей… Добрый хозяин, простите меня». Местный священник доктор Доррингтон надоумил ее сделать публичное признание. На следующий день, отдохнув и придя в себя, она отказалась от своих слов.

Миссис Сэмюэл передали после этого в руки полиции, которая доставила ее к Уильяму Уикхему, епископу Линкольнскому, где ее основательно запугали и заставили дать первые подробные показания с именами демонов-помощников: трех коричнево-серых цыплят — Плака (Дергай), Кетча (Хватай) и Уайта (Белый). Затем ее снова увезли в Хантингдоншир и заперли в тюрьме вместе с дочерью Агнес и мужем Джоном, которых в ее отсутствие дети Трокмортонов обвинили тоже.

Однако дети Трокмортонов не ограничились продолжением припадков, но выдумали новое обвинение, будто бы Элис Сэмюэл вызвала смерть леди Кромвель (которая имела место годом раньше). Троих Сэмюэлей судили в Хантингдоне 5 апреля 1593 г. за убийство леди Кромвель при помощи ведовства. Выдуманная детьми история фигурировала в качестве доказательства, и по их собственному предложению (для подтверждения вины Сэмюэлей) девочки продемонстрировали, как им сразу становится лучше, стоит только Элис или Агнес сказать: «Как я есть ведьма и согласилась на смерть леди Кромвель, заклинаю тебя, дух, выйди из нее и пусть она будет здорова». Стоило только изменить формулировку на «Как я не есть ведьма», юные нахалки продолжали свой маскарад, точно так же как они делали, если формулу произносил кто угодно, кроме Сэмюэлей. Вдобавок к этому двое или трое соседей обвиняемых сообщили о болезнях и падеже скота, что тоже использовали как свидетельства против подсудимых. О том факте, что за все предыдущие годы, когда миссис Сэмюэл якобы занималась ведовством, не нашлось ни одного человека, который предъявил бы ей какие-нибудь обвинения, все позабыли.

С такими неоспоримыми доказательствами на руках присяжным потребовалось всего пять часов, чтобы признать всех троих виновными в «причинении смерти леди Кромвель при помощи колдовства». Матушка Сэмюэл «созналась» и добавила, что дьявол «познал ее плоть». Агнес Сэмюэл настоятельно советовали сказаться беременной для того, чтобы приведение приговора в исполнение было отсрочено, но ее презрение к столь низкому обману не может не вызывать уважения и восхищения даже сейчас, по истечении нескольких столетий: «Нет, этого я не стану делать. Никто никогда не сможет сказать, что я была ведьмой да еще и шлюхой».

Осуждение и казнь Сэмюэлей можно объяснить лишь тем, что к концу XVI столетия вера в ведовство накрепко засела в сознании англичан. Сама по себе вера в ведьм была, разумеется, не нова, но к 1600 г. идею ведовства стали отделять от колдовства — малефициума или порчи, которую мог вызвать кто угодно, в том числе и совершенно невинный человек, — и впервые начали широко обсуждать в книгах и памфлетах.

Были, однако, и те, кто сразу распознал обман. «Некоторые жители графства, в особенности те, которые считали себя мудрыми, заявляли, что матушка Сэмюэл… была простоватой старухой, так что любой, кто обошел бы ее красивыми словами, смог бы заставить ее признаться в чем угодно». Шесть лет спустя Сэмюэл Харснетт, ставший позднее архиепископом Йоркским, в своей книге «Разоблачение случаев мошенничества Джона Даррела» (1599), где он подверг суровой критике упомянутого самозваного экзорциста, которого впоследствии посадили в тюрьму, намекнул на истинные обстоятельства дела, назвав изданный в 1593 г. трактат о деле уорбойсских ведьм «смехотворной книгой».

Процесс по делу уорбойсских ведьм имел довольно большое значение. Резонанс этого инцидента сохранялся в обществе еще четыре года, оказались затронутыми многие кембриджские выпускники и высокопоставленные семьи: у Трокмортонов и Кромвелей были очень хорошие связи. Сэр Генри Кромвель, дед Оливера Кромвеля, был самым богатым членом палаты общин. Слухи об этом деле разошлись широко и подтвердили распространенное суеверие о дурном глазе, а также «произвели глубокое и непреходящее впечатление на законодателей». Личная заинтересованность некоторых законодателей в этом процессе подтолкнула принятие билля 1604 г. о ведовстве, согласно которому любой, обвиненный в такого рода преступлении и признанный судом виновным, подлежал смертной казни.