Собрание сочинений. Т. 2. Старинные рассказы - Михаил Осоргин

Великий Петр был человеком просвещенным и образованным, чуждым предрассудков. Он поднял с земли голову Гамильтон, поцеловал ее в губы и прочитал присутствовавшим при казни маленькую популярную лекцию по анатомии головы: показал, где какие жилы и куда они ведут. Потом еще раз поцеловал — и отбросил.

Голову девки Гаментовой положили в спирт и отправили в Кунсткамеру при. Академии наук и в память оказанной ей царем милости, и за необычайную красоту.

Обо всем этом старый сторож рассказывал внуку не раз и во всех подробностях, как много раз рассказывал посетителям. И самого его заставлял повторять, готовя себе в нем преемника. Только в одном не мог убедить: что головы в спирту блистают красотой. Самому ему и правда они казались красивыми, а внук видел только сморщенные носы, оскаленные зубы и мятый пергамент щек. Такова же была красота головы мальчика, стоявшей в большом зале.

Когда внук попривык, Яков Брюханов открыл ему и еще одну тайну. Если из тех двух банок, особливо же из банки девки Гаментовой, тот спирт подливать в водку, а той водкой поить женщин на сносях, то родятся от них младенцы отменной красоты. Про то ведают повивальные бабки, а спирт им отпускает он, Яков Брюханов, взымая за сие по состоянию рожениц. Не будь оного безгрешного дохода, не воспитал бы он детей и внука, так как по службе содержание его самое малое. А насчет спирта просто, спирт все года отпускается на Кунсткамеру по расчетной ведомости для содержания тех голов по ведру на неделю. За три ведра в месяц идут деньги начальству в карман, одно ведро — сторожу за молчанье и на подлинные надобности, и недостатка не бывает. А и случится недостаток — стоит самому прикупить, так как то дело доходно. Можно бы, конечно, отпускать и простой спирт за Гаментову настойку, но Яков Брюханов вел дела по чести и никого не обманывал: раз в неделю старый спирт в банках заменял новым, либо отличал и подливал понемногу, сообразно потребности.

Княгиня Дашкова, в своих личных делах великая скареда, чужой плутни не любила; и когда ее назначили президентом академии, вошла во все денежные дела и самолично проверила ведомости. Увидав, что едва ли не шестьдесят лет без перерыва шли казенные деньги на покупку спирта для двух голов, пожелала на те головы взглянуть и о том доложила императрице Катерине Второй. Приказано было доставить банки Монсову и Гаментову во дворец, где на диковинки полюбовались и нашли их не столько прекрасными, как о них говорилось. По этой причине, а также не желая порочить памяти великого Петра, приказала государыня спирт из банок вылить, а головы похоронить в земле без почестей и без всякой огласки, что и было исполнено в том же 1780 году. Головы были зарыты в погребе при Академии наук. Про третью голову неизвестного молодого человека не вспомнили, потому что на нее спирта особо не отпускалось.

Государынин приказ — закон; хорош или плох — судить не приходится. Но и дохода лишиться старому сторожу было не можно. Поэтому Яков Брюханов, поразмысливши, решил, что не будет особого обмана, если многочисленным заказчицам отливать спирта из оставшейся банки, заменяя новым, который приходилось теперь покупать на свои деньги. Зато и цена на чудесную Гаментову настойку теперь поднялась, — а действие ее осталось прежним. Что же касается ученых объяснений музейных диковинок, то старик не видел никакой возможности лишать публику столь интересного рассказа. А как банка осталась всего одна, то неизвестную голову он теперь произвел в голову девки Марьи Гаментовой, а про Монса говорить перестал; для большего же интереса и вероятий всей истории показывал и банку с человеческим зародышем, будто бы это и есть тот плод, за вытравление коего отрублена была голова знаменитой красавицы.

Старик прожил недолго, и на посту сторожа его сменил внук. Померла великая императрица, помер Павел Первый, помер и Александр. Стукнуло восемьдесят лет и сторожу музея при академии Петру Брюханову. Для того и строятся хранилища редкостных вещей, чтобы люди новых поколений видели то, что завещано их вниманию предками. И хотя за эти годы набралось в бывшей Петровой Кунсткамере немало новых диковинок, но все же изо всех чудес любопытнейшим осталась прекрасно сохранившаяся голова фрейлины Гамильтон, некогда венчавшая стройную фигуру неизвестного юноши. И показывая ее, престарелый сторож, памятуя уроки своего деда, неукоснительно давал объяснения: «Сие есть голова государевой девки Марьи Гаментовой, которая девица жила с царским денщиком Иваном Орловым блудно и была оттого беременна трижды и двух ребенков лекарствами из себя вытравила, а третьего удавила и отбросила, а за такое ее душегубство приказал царь Петр Великий казнить ее огрублением оной пред вами находящейся в спирту головы». И все ахали и удивлялись, до чего сохранило время за истекший век красоту злодейственной девицы. Когда же рядом с той банкой показывали им и другую, содержащую загубленного ребенка, то редкий человек не задумывался над неизбывной и неодолимой силой человеческой страсти, доводящей человека до ужасного преступления. А женщинам особенно нравилось, что Петр отрубленную голову поцеловал, потому что в наше время такого деликатного и галантного мужчины не встретить даже и среди коронованных особ.

ЗАБЫТЫЕ ЛЮДИ

Три могильных памятника стоят рядышком в Александро-Невской лавре. Надписи на них:

«На сем месте погребена Агафия, Иванова дочь, де Ласкара жена, урожденная Карабузина. Монумент, который нежность моя воздвигнула ее достоинству, источнику и свидетелю наигорчайшей моей печали, приводи на память потомкам нашим причину моих слез, пускай оплакивают купно со мной обитающую здесь добродетельми изящных дней достойную гречанку, приятную разными живо в ней являющимися качествами, скромную, благотворительную и нежную жену, без слабости к прелестям, к талантам, вмещающую в себе и премудрость. О судьба! Вот сколько причин должны были тебя умилостивить! Родилась в 1753 году, февраля 4 числа, преставилась в 1772 году, августа 16 числа».

На втором памятнике:

«В сем месте погребена и вторая его, подполковника де Ласкара, жена, Агафия Ивановна, дочь Городецкая…»

И на третьем:

«На сем месте погребена Елена, де Ласкара третья жена, урожденная Хрисоскулеева. Несчастный муж, я кладу в сию могилу печальные останки любезной жены; ею лишился благополучия своего, приятельницы и всего того, что бремя жизни облегчает. Прохожий! Ты, который причину слез моих зришь, восстони о печальной моей судьбе и знай, что добродетель, таланты, прелести и самая даже юность вотще смерти противоборствуют. Родилась в 1750 году, мая 27 числа, преставилась в 1773 году, апреля 29 числа».

Редко можно найти человека, которому бы так не везло: за восемь месяцев он потерял трех горячо любимых жен, из которых две первые были Агафиями Ивановнами, а третья Хрисоскулеева!..

Первая Агафья Ивановна значится достойной гречанкой только по мужу, хотя и жившему под именем де Ласкари, но в действительности кефалонскому греку Мартыну Карбури. На родине у Карбури вышли кое-какие уголовные неприятности, в России же в то время процветало всяческое строительство, и духовное, и материальное: люди были нужны.

Переименовавшись, Карбури поступил в Петербурге учителем в пансион француза Карбоне — для талантливого человека должность слишком ничтожная. Но ему удалось познакомиться с Бецким, главным директором канцелярии строений, и войти в полное его доверие. Далее нетрудно было получить чин подполковника и место полицеймейстера в корпусе, а затем и директора корпуса. Именно за время своего директорства де Ласкари ухитрился трижды жениться и трижды овдоветь, что несколько поправило его материальное положение. Относительно яда, которым он будто бы отравлял своих жен, ничего толком не известно. Должность директора корпуса он исправлял три года, но не был в ней утвержден по единодушному протесту офицеров, презиравших его за явное взяточничество и откровенное распутство. Нажив взятками и разными аферами капитал, де Ласкари возвратился в Грецию, стал крупным плантатором и был убит своими рабочими, не выдержавшими жестокого обращения.

Но известен он не этими мелкими подробностями биографии. Его имя прославлено участием в строительстве величайшего памятника ныне отцветшей российской столицы — памятника Петру Великому. Конечно, Фальконет[109] — великий художник; но без Семена Вишнякова, безвестного крестьянина, и без жулика Мартына Карбури Медный Всадник не стоял бы столь величественно и столь прочно и, может быть, не вдохновил бы Пушкина.

Нехорошо, когда забывают имена гениальных людей. Де Ласкали еще немного помнят, Вишняков давно забыли, а имя кузнеца, идею которого украл де Ласкари, как крал он все, что попадало под руку, так и кануло в вечность.