Любить или воспитывать? - Екатерина Мурашова

Я вздрогнула, но ничего не ответила на его реплику.

– Если тебе нравится возиться с детьми…

– Что ж мне, на воспитателя детского садика учиться? Там же одни девчонки, и вообще…

– Можно на педагога начального образования, – сказала я. – Кто только что говорил про общепринятое, которое все давит? Если лично тебе это нравится и у тебя получается, то какое тебе дело, кто там еще и кто что скажет. Потом ты сможешь работать не только в школе, но и в дополнительном образовании, организуешь кружок, будешь поддерживать и выращивать необычные детские таланты, чтобы их среда не задавила…

– С ума сойти! – вытаращив глаза, сказал мальчик. – Вы мне сейчас почти верите!.. А кружок… что ж, в этом что-то есть. Да и учителем, если у маленьких, я, в общем-то, не прочь. Меня Ольга Игоревна раньше часто на площадке с продленкой оставляла, когда я с сестрой гулял, теперь ей, правда, менты запретили… Я подумаю об этом, спасибо.

Он вежливо попрощался и вышел в коридор. Я, как привязанная на веревочке, шла за ним. Следующая по очереди малышка заплакала, едва увидев открывшуюся дверь. Мой клиент опустился на одно колено, заглянул ей в глаза и сказал:

– Не бойся. Там только игрушки и нет шприцев и белых халатов, – потом обернулся к молодой маме: – Да дайте вы ей этот сок из сумки, никакого вреда не будет, он же с трубочкой, не прольется, а ей спокойнее… Она после больницы не отошла еще, боится врачей, – объяснил он мне.

Девочка взяла сок, заглянула в кабинет, увидела игрушки и потопала к ним. Мама ошеломленно взглянула на юношу, потом на меня, вошла вслед за дочерью в кабинет и сказала:

– Мы недавно в больнице с ожогом лежали, так вот у нее теперь истерики…

Больше я его никогда не видела.

Но что это было? Искусный и талантливый розыгрыш? Или еще одно доказательство того, что окружающий нас мир куда сложнее и многослойнее, чем нам кажется?

Лунная девочка

– Она шьет платья для куклы младшей сестры! – обвиняющим тоном сказала женщина. Раздражение портило ее красиво вылепленное лицо. – А потом часами играет с ней в домики и в гости.

– Ну и что в этом плохого? – удивилась я. – Вам бы радоваться, что старшая младшую занимает…

– Вы что, издеваетесь?! – буквально вскипела мать. – Ей скоро исполнится шестнадцать лет! Нужно думать о выборе института, о подготовительных курсах, о своем месте в социуме, о мальчиках, наконец…

– А вы уверены, что Тамара обо всем этом не думает? – спросила я.

Тамара присутствовала здесь же, смотрела на меня и на мать со спокойной, милой улыбкой. На щеках у нее были чудесные ямочки.

– Уверена! – отрезала мать. – Я вообще не понимаю, о чем она думает. Книги читает редко и какие-то странные, телевизор вообще не смотрит, в компьютере только рассматривает чужие фотографии. Зато может часами сидеть на подоконнике и смотреть на луну. Может, она лунатик? Это лечится?

– Лунатизм – это вовсе не смотреть на луну, – улыбнулась я.

– Ну тогда я не знаю… Главное, она ведь неплохо учится, четверки и пятерки, значит, умственной отсталости нет и могла бы, если бы захотела… А у нее никакого самолюбия! Она ходит без лифчика и сама шьет себе бесформенные сарафаны, говорит, так ей свободно. Возится с подружками младшей сестры. Или того пуще: напротив нашего дома – три обшарпанные хрущевки. Там на скамейках у парадных бабки сидят, как в деревне. Так вот она по дороге из школы подсядет к ним и часа три о чем-то разговаривает. Это нормально или как? И к тому же она толстая! – почти с отчаянием выкрикнула мать. – Я говорю ей: перестань жрать булки и пирожные, займись своей фигурой, походи в зал…

Если честно, то вот на этом месте мать меня откровенно достала. Тамара действительно была пухленькой, но, на мой взгляд, чувствовала себя в своем теле совершенно комфортно, и полнота ее совершенно не портила. К тому же я прожила на свете уже достаточно, чтобы знать: «вешалки» нравятся далеко не всем. Но я должна была уточнить еще пару вещей.

– А какую позицию во всем этом занимает отец Тамары?

– Никакой, – отрезала мать. – И никакого отца. С отцом младшей сестры отношения хорошие, но он в воспитание категорически не вмешивается.

Так. Это понятно.

– Тамара, а ты сама кем хочешь в дальнейшем стать?

– Не знаю, – пожала плечами девочка. – Может быть, швеей-мотористкой…

– ?!

– Мама говорит, что я ею стану. Я совсем не против, у меня хорошо на машинке шить получается… Или вот еще бывает такая работа, бабушкам продукты покупать и разносить. Кажется, это называется социальный работник…

– Вот видите! – вскричала мать. – Причем это ведь не только сейчас, это уже давно, точнее, всегда было. Знаете, что она сказала, когда родилась младшая сестра? Посмотрела на нее с таким странным выражением, как будто узнала ее, что ли, и говорит: «Ой, какой чудесный к нам оттуда пришел… А как его здесь звать будут?» Я тогда даже испугалась, честное слово, и ночь заснуть не могла. Иногда я думаю, может, нам следует к психиатру обратиться…

– Давайте вы пока посидите в коридоре, а я поговорю с Тамарой.

– Вы психолог? Я слышала, что психологи умеют объяснять сны. Вы можете мой объяснить? Я его помню всегда, наверное, лет с полутора, потому что потом тот диван уже выбросили, мне мама сказала.

– Рассказывай.

– Я просыпаюсь ночью. В комнате еще мама и папа, но они спят. Я их зову, но они не просыпаются. Тогда я встаю и иду в другую комнату, там бабушка, она тогда была еще жива. Я совсем маленькая, а все вокруг такое большое… Мне страшно, но все равно надо идти. И вот я стою на пороге, там диван, бабушки нет почему-то, сквозняк, а за диваном у стены кто-то… что-то… в общем, оно меня как бы зовет… Надо переступить порог. Но можно и убежать туда, где спят мама и папа, там тепло, душно, безопасно. Я и хочу, и боюсь… А потом все-таки шагаю… И еще мне всю жизнь снятся разные лифты, которые не падают, а, наоборот, идут вверх и не могут остановиться, даже когда дом кончается. Это так странно…

– Тамара, это сон-инициация. Ты понимаешь?

– Да. Я по этнографии читала.

– Расскажи мне еще о себе.

– Я помню, как первый раз узнала себя в зеркале. Я знаю: большинство животных себя в зеркале не узнают. И вот я, наверное, тоже сначала была животным. И еще кем-то. А потом вдруг они объединились в одно, и я стою на коленках перед зеркалом в комнате и понимаю: да это же там я! Вот, значит, какое у меня теперь лицо, вот как я выгляжу! Так интересно…

– Отстаньте от нее! – я сама слышала в своем голосе почти умоляющие нотки. – С ней все в порядке, ей хорошо и интересно жить. Если на нее не давить, она сумеет адаптироваться в соответствии со своими особенностями. Ее особенности… Считайте, что вам повезло – или, наоборот, не повезло, но Тамара из тех, кого в нашей культуре называют визионерами. Она видит и чувствует мир иначе, чем мы с вами, и это чувствование иногда открывает новые горизонты для идущих следом… Но помните, такие люди всегда очень чувствительны и хрупки, неосторожное воздействие может разрушить…

– Я пришла к врачу в государственное учреждение! – отчеканила мать Тамары. – За лечением и коррекцией поведения дочери. А вы несете какую-то чепуху, словно бабка из желтой газеты. Вы потакаете ее недостаткам, и неудивительно, что Тамаре понравилось беседовать с вами. Но больше мы к вам не придем. Я найду настоящего врача, а не шарлатана…

Они пришли спустя четыре года. Тамара похудела, волосы коротко подстрижены, одета в джинсы и футболку. Осталась сидеть в коридоре.

– Мы тогда лечились у психоневролога. Он нам помог. Она перестала нести чушь и часами смотреть на луну. Окончила школу, поступила в институт на юридический. А теперь… – на глазах у женщины выступили слезы. – Она вообще ничего не хочет. Почти не выходит из дому, почти не ест… Психиатр сказал: надо класть в больницу и назначать сильные препараты. Но вы когда-то… Я ее с трудом уговорила…

– Тамара, Тамара, Тамара! – глаза тусклые и пустые. – Поговори со мной. Я помню твой сон про сущность за диваном. Ты же тогда шагнула туда! Тамара!

– Я вернулась обратно в комнату. Но здесь мне нечего делать. Я больше не вижу снов.

– Ты еще придешь ко мне? Пожалуйста, – я опять почти умоляла.

– Нет. Спасибо вам, но я не приду. Не надо тратить на меня время. У меня все нормально…

Больше я никогда ее не видела. И этот мой рассказ-воспоминание о лунной девочке… Вдруг она прочтет его и тоже вспомнит?

Мои Ромео и Джульетта

Девочка вошла в кабинет, села в кресло и тихо заплакала. Слезы катились как мелкий горох по неподвижному лицу. Так плачут старые женщины. Я как-то сразу поняла, что это была не злость, не обида и не разочарование. Это было отчаяние. Я испугалась.

– Оля, что с тобой случилось?!

– Все, все против нас, – сказала девочка. – И вы тоже будете против. Это вроде бы правильно, я понимаю. Но я так не могу, и этого не изменить.