Жангада. Кораблекрушение "Джонатана". - Жюль Верн

В тот вечер случилось лишь одно небольшое происшествие.

Спускавшаяся вниз по течению пирога, по приглашению Жоама Гарраля, пристала к жангаде.

— Ты плывешь в Манаус? — спросил он индейца, стоявшего в пироге с веслом.

— Да, — ответил индеец.

— Когда ты там будешь?

— Через неделю.

— Значит, ты попадешь туда гораздо раньше нас. Не передашь ли ты это письмо по адресу?

— Охотно.

— Возьми же его, мой друг, и отвези в Манаус.

Индеец взял протянутое ему Гарралем письмо вместе с горстью рейс в награду за услугу.

Никто из членов семьи Гарраля, уже ушедших в дом, не узнал об этом случае. Свидетелем его был только Торрес. Он даже слышал разговор Жоама Гарраля с индейцем, и по его нахмурившемуся лицу было нетрудно понять, что отправка письма неприятно удивила его.

17. Нападение

Между тем Маноэль, так ничего и не сказав Торресу, чтобы избежать какой-нибудь бурной сцены на жангаде, решил на другой день поговорить о нем с Бенито.

— Бенито, — начал он, уведя его на нос жангады, — мне надо с тобой потолковать.

Бенито, всегда такой веселый, взглянув на Маноэля, остановился, и лицо его омрачилось.

— Я знаю о чем. О Торресе?

— Да!

— Я тоже собирался поговорить с тобой, Маноэль.

— Значит, и ты заметил, что он волочится за Миньей? — воскликнул Маноэль, бледнея.

— Надеюсь, ты не станешь ревновать ее к подобному человеку? — вспыхнул Бенито.

— Конечно, нет! Боже меня упаси нанести такое оскорбление девушке, которая скоро будет моей женой! Нет, Бенито! Она сама не выносит этого проходимца! Дело совсем не в этом, но мне противно смотреть, как этот пройдоха навязывает свое общество твоей матери и сестре, как он старается втереться в вашу семью, которую я считаю и своей.

— Маноэль, я разделяю твое отвращение к этому подозрительному субъекту, — мрачно сказал Бенито, — и если бы считался только со своими чувствами, я бы давно выгнал его с жангады! Но я не смею.

— Не смеешь? — вскричал Маноэль, схватив Бенито за руку. — Как, не смеешь?..

— Послушай, Маноэль, — продолжал Бенито, — ты хорошо присмотрелся к Торресу, правда? Ты заметил, что он увивается за моей сестрой. Да, в этом нет сомненья! Но ты увидел одно, а другое проглядел: этот подозрительный человек глаз не сводит с моего отца, следит за ним с непонятным упорством, как будто замышляет против него что-то злое.

— Что ты говоришь, Бенито! Разве у тебя есть основания думать, что Торрес желает зла твоему отцу?

— Никаких… Ничего такого я не думаю. Это только предчувствие. Но понаблюдай хорошенько за Торресом, за выражением его лица, и ты увидишь, как он злобно усмехается, стоит ему только взглянуть на отца.

— Тогда тем больше причин его прогнать!

— Тем больше… или тем меньше… Я боюсь, Маноэль… Чего? И сам не знаю. Но убедить отца высадить Торреса… быть может, неблагоразумно! Повторяю тебе — я боюсь, хотя у меня нет ни одного факта, который объяснил бы мой страх.

Произнося эти слова, Бенито весь дрожал от гнева.

— Значит, ты думаешь, — проговорил Маноэль, — что надо выждать?

— Да, выждать и пока не принимать решений, а главное — быть все время начеку!

— В конце концов дней через двадцать мы будем в Манаусе, — заметил Маноэль. — Там Торрес должен остаться. Он нас покинет, и мы навсегда от него избавимся. А до тех пор не будем спускать с него глаз.

— Ты понимаешь меня, Маноэль?

— Конечно, понимаю, мой друг, мой брат! Хоть и не разделяю, не могу пока разделять твоих опасений. Какая может быть связь между твоим отцом и этим проходимцем? Твой отец, несомненно, никогда его и не видел!

— Я не говорю, что отец знает Торреса, — ответил Бенито, — но мне кажется, Торрес что-то знает об отце… Что делал этот человек возле нашей фазенды, когда мы встретили его в лесу? Почему он отказался тогда от предложенного ему гостеприимства, а потом все так подстроил, чтобы мы взяли его на плот? Мы прибываем в Табатингу, а он уже тут как тут, словно дожидался нас! Случайны ли эти встречи или они произошли по заранее обдуманному плану? Наблюдая упорный и в то же время ускользающий взгляд Торреса, я снова вспоминаю эти странные совпадения. Не знаю… Я теряюсь и ничего не могу объяснить! И как это пришло мне в голову пригласить его на нашу жангаду!

— Успокойся, Бенито, прошу тебя!

— Маноэль! — воскликнул Бенито, не в силах справиться с волнением. — Поверь, если б дело шло обо мне, я не раздумывая выкинул бы за борт этого человека, который внушает нам такое отвращение. Но, если и правда дело идет об отце, я боюсь, что, поддавшись своим чувствам, только напорчу. Внутреннее чутье говорит мне, что опасно действовать против этого коварного врага, пока он сам себя не выдаст. А тогда это уже будет наше право… и долг! В сущности, на жангаде он всегда на виду, и если мы будем оба оберегать отца, мы рано или поздно заставим Торреса сбросить личину и выдать себя, как бы искусно он ни вел игру. Значит, надо подождать!

Появление на палубе Торреса прервало этот разговор. Тот искоса поглядел на молодых людей, но не сказал им ни слова.

Бенито не ошибался, говоря, что Торрес не спускал глаз с Жоама Гарраля, когда думал, что за ним никто не наблюдает.

Нет, Бенито не ошибался, уверяя, что лицо Торреса становится зловещим, когда он смотрит на его отца.

Какая же таинственная связь соединяла двух этих людей, как мог один — воплощенное благородство — быть связанным с другим, разумеется, сам того не зная?

При таком положении вещей, когда молодые люди объяснились и за Торресом стали следить с одной стороны Бенито и Маноэль, а с другой Лина и Фрагозо, вряд ли ему удалось бы сделать какой-нибудь ход, который они бы тотчас не пресекли. Быть может, Торрес это понял. Но так или иначе, он этого не показал и ни в чем не изменил своего поведения.

Довольные тем, что объяснились, Маноэль и Бенито дали друг другу слово неотступно следить за Торресом, стараясь, однако, не вызвать у него подозрений.

В следующие дни жангада прошла мимо рек Камара, Ару, Журипари, которые текут параллельно правому берегу Амазонки, но не втекают в нее, а убегают на юг, где сбрасывают свои воды в реку Пурус и уже вместе с ней вливаются в великую реку. 10 августа, в пять часов вечера, жангада стала на якорь у Кокосового острова.

Здесь находился поселок серингейро, или заготовителей каучука; добывается он из дерева серингера, которое ученые называют «сифония эластика»[34].

Говорят, что вследствие плохого ухода за деревьями и неумелой эксплуатации число их в бассейне Амазонки уменьшается, но все же леса каучуковых деревьев на берегах Мадейры, Пуруса и других притоков великой реки еще очень обширны.