Воспоминания - Александр Извольский

Славянофильские теории главенствовали двадцатью годами ранее и кристаллизовались, так сказать, в произведении писателя большого таланта Данилевского "Россия и Европа". Эта книга в пламенных выражениях заявляет о глубоком антагонизме между Россией и западным миром и о незначительности европейской культуры по сравнению с культурой России, построенной на дорогих сердцу славянофилов принципах.

В области внешней политики Данилевский считает, что Россия должна объединить всех славян если не под своим скипетром, то во всяком случае под своим верховенством, что Константинополь должен сделаться столицей российской империи и в то же самое время столицей будущей славянской федерации. Эти результаты, заявлял он, должны быть достигнуты вооруженным столкновением Востока с остальной Европой, победа должна быть выиграна греко-славянами под предводительством России и должна установить триумф этих наций над цивилизацией германо-романских народов.

Книга Данилевского сделала много для создания в России воинственного настроения, которое до некоторой степени вызвало объявление войны Турции.

В этом отношении её можно сравнить с книгой Аустона Стюарта Чемберлена "The Foundations of the Nineteenth Century", которая сыграла такую же роль позже в Германии, где, сделавшись vade mecum кайзера, она содействовала росту германских аппетитов и толкнула их к выступлению против мирных соседей.

Славянофильство, несмотря на свой национальный и религиозный оттенок, вначале встречало неодобрение со стороны русского правительства и обвинялось в демагогических тенденциях.

Славянофилы сначала ограничивали свою деятельность пределами Москвы и находились под наблюдением полиции, но благодаря событиям на Балканах они мало-помалу снискали себе сочувствие Петербурга и даже среди придворных, где они нашли могущественную покровительницу в лице графини Блудовой, статс-дамы императрицы, пользовавшейся громадным влиянием в высшем обществе столицы и особым расположением императорской фамилии. Салон этой grande dame был открыт для пропаганды вмешательства России в дело освобождения восточных славян от турецкого ига. Министерство иностранных дел под руководством канцлера князя Горчакова пыталось некоторое время сопротивляться этой пропаганде, но в конце концов последовало за общим настроением. Кроме того, одним из наиболее горячих сторонников славянофильства являлся крупный чиновник министерства Тютчев, поэт выдающегося таланта и блестящий рассказчик, который пользовался большой симпатией в салоне графини Блудовой и при дворе.

Два года, которые предшествовали войне, были отмечены небывалым ростом симпатии русского общества по отношению к славянам. Это движение захватило все классы общества и выражалось в проявлениях воинственного энтузиазма со стороны русской молодежи и вступлением добровольцев в сербскую армию. Мой старший брат поступил в гвардию и, когда была объявлена война, отправился на фронт; я готов был последовать его примеру, но юный возраст помешал этому, а когда мне исполнилось девятнадцать и я имел возможность выполнить своё желание, война закончилась миром в Сан-Стефано (3 марта 1878 года). Не желая терять случая принять участие в балканских делах, которыми я продолжал живо интересоваться, я поступил на дипломатическую службу в качестве атташе в Константинополе. Русское правительство возобновило дипломатические отношения с Турцией, послав в качестве своего представителя князя Лобанова, будущего министра иностранных дел. Благодаря содействию и даже дружбе, которую питал ко мне этот выдающийся государственный человек, я быстро прошел первые ступени дипломатической карьеры, но чем я особенно обязан ему, так это общением с этим выдающимся культурным человеком, обладающим и замечательной тонкостью суждений, которое избавило меня от многих ошибок, свойственных моим сверстникам в тот период.

Если бы я не боялся затруднить моих читателей, я дал бы подробный портрет князя Лобанова. Я уже говорил, что он являлся одним из наиболее блестящих представителей группы общественных деятелей либеральной эпохи царствования Александра II.

Grand seigneur по рождению Лобанов-Ростовский, происходя от одной из древнейших линий дома Рюрика, был историком и человеком широко образованным. Он был diplomate de carriere, но по семейным обстоятельствам долгое время уклонялся от поступления на службу, пока, наконец, не начал свою дипломатическую деятельность в качестве посла в Константинополе. После служения в качестве посла в Вене и в Лондоне он был назначен в 1895 году министром иностранных дел, но умер на следующий год, во время сопровождения императора Николая в заграничную поездку. Это случилось через неделю после того, как он снова дал доказательство своего дружеского расположения ко мне, предложив императору назначить меня своим помощником, т. е. на пост товарища министра иностранных дел, но моё назначение не состоялось за его смертью. Когда я был призван в свою очередь руководить иностранной политикой России, я не всегда шёл по его пути и не следовал некоторым из его политических теорий, но я сохраняю до сего дня громадное преклонение перед его памятью и гордость считать себя в числе его любимых учеников.

Я рискнул в этой главе отвести слишком много места описанию моих предков и дней моей юности, потому что мне кажется, что таким путем я смог лучше объяснить социальную и политическую структуру России, которая обычно не совсем ясна для внешнего мира. Подробное описание перипетий моей долгой дипломатической службы, наоборот, не представляет интереса с этой точки зрения, и поэтому я совершенно уверен в том, что мои читатели будут мне благодарны, если я избавлю их от такого изложения. Достаточно будет указать последовательные этапы моей службы: Турция, Болгария, Румыния, Соединенные Штаты, Италия, Сербия, Бавария, Япония и, наконец, Дания, откуда я отправился в Петербург, чтобы принять пост министра иностранных дел. Среди этих этапов следует отметить один – миссию, которую я выполнил при Ватикане в период 1886 – 1897 годов во времена папы Льва XIII, вызвавшую разногласие с русской бюрократией и определившую ту позицию, которую я занимал впоследствии в известных вопросах внутренней политики, особенно в вопросах религиозной свободы и положения инородцев в России. Поэтому я посвящу несколько страниц в следующей главе этой миссии, которая была наиболее интересным периодом в моей дипломатической деятельности, но пока я вернусь к рассказу о событиях, последовавших за открытием первой Думы.