Преступление - Уэлш Ирвин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
БАРКЛАЙ И ВАЙСМАН ВСЕГДА ГОТОВЫ ВОЗМЕСТИТЬ УШЕРБ
У крыльца лежит негодная автомобильная шина, в ней — мертвый голубь. Забранный в черное кольцо трупик кажется Ленноксу удачной метафорой решимости местных властей противостоять вездесущим птицам. Так и надо, думает Леннокс, потягивается, зевает, отлепляет от живота пропотевшую рубашку — вентиляцию устраивает.
В это время в своем кабинете Т.У. Пай слышит скрип мягкого стула под собственной обрушившейся тушей. Пай потягивает кока-колу кинг-сайз и жует биг-мак. Жир течет по его потным пальцам и по зыбким, пятнистым от ожирения печени подбородкам — вся конструкция напоминает трюфель-переросток или монструозное жабо. Паю сорок лет; с нежного возраста он страдает избыточным весом по причине пагубной склонности к фаст-фуду и кока-коле. Недавно Пай осознал; что фаст-фуд и кола лишили его здоровья, энергичности и сексуальной привлекательности. В частности, у него ни разу не было бесплатной женщины.
Пренебрежение принципами здорового питания аукается Паю одышкой, болями в груди и плечах, изматывающими депрессиями и ночными приступами паники. Однако поистине катастрофические последствия для самооценки имеет безжалостный поток информации. Со всех сторон Паю твердят: он чуть ли не с рождения роет себе могилу, причем не ложкой, а прямо руками. Телик хоть не включай — на каждом канале свой, до омерзения поджарый диетолог-либерал вещает об участии его, Пая, в собственном погребении.
Ну да ничего. Мир — по крайней мере та его часть, что вынуждена контактировать с Паем — за все заплатит. У фирмы «Скоростной прокат» репутация самого лояльного игрока в своей нише, а значит, Паевы клиенты — граждане в основном отчаянные и стесненные во времени. Пая минимум раз в неделю допрашивает полиция. Однако Т.У. Пай любит сам задавать вопросы, наслаждается властью над своими еще более незадачливыми клиентами. Под телефонный трезвон Рэй Леннокс делает шаг в пустой кабинет. Шнур красного бархата, более уместный в ночном клубе, обозначает границы загона для воображаемых клиентов. Пай отвлекается от биг-мака, берет трубку, бегло оглядывает Леннокса. Подбородки демонстрируют раздраженное неодобрение.
— Слушаю! Гус! Как дела? Кто, черт побери, этот пидор с костлявой задницей?.. Ладно... Гус, я же сказал: ладно.
Леннокс прослеживает взгляд толстяка. Толстяк смотрит не на Леннокса, а несколько вбок, на календарь с красоткой: бюст, явно силиконовый, выпирает из желтого бикини.
— Очень странно, Густав. Очень, очень странно. Конечно, старик. Вечером приводи. Я буду дома.
К тому времени, когда Пай изволит взглянуть непосредственно на Леннокса, тот уже закипает. В следующую секунду зарождается взаимное отвращение.
— До вечера. Увидимся; Гус. — Пай неторопливо кладет трубку. Глубоко посаженные глазки смотрят на Леннокса с бодрой злостью. — Слушаю вас. — Пай внезапно разражается подобострастным оскалом.
— Мне нужна машина. Я еду в Болонью.
— Очень хорошо, — улыбается Пай. Леннокс берет со стола лицензию. Несколько секунд рассматривает ее на свет, словно крупную купюру. — Вы ведь не собираетесь пересекать границу штата?
— Нет. Мне нужно в Болонью, это во Флориде. Обернусь за пару дней.
Т.У. Пай роняет голову на грудь, чувствует, как его улыбка медленно превышает лимит его же вероломства.
— Видите ли, мы не дадим вам машину, если вы намерены пересечь границу штата, поскольку вы — иностранец. У нас новые предписания, обусловленные борьбой с терроризмом. Вот «Херц» или «Авис» могли бы вам посодействовать в данной ситуации. Они — компании крупные, монстры автомобильного проката...
— Я не собираюсь пересекать границу. Я поеду в Болонью.
Болонья находится во Флориде, — повторяет Леннокс, роль просителя для него непривычна. — Машина нужна мне от силы на два дня.
— Что ж, могу предложить «фольксваген поло». — Пай не спускает с лица улыбки, несмотря на то что по щеке бежит соленая струйка — словно след бритвы медлящего психопата. — Автомобиль европейский, экономичный. Вам подойдет. Вы от куда будете?
— Сколько? — Леннокс тянется за своей платиновой «визой».
Пай откидывается на стуле, отрывисто, как брехливый пес, выдает тарифы, условия, обязательства. Леннокс поспешно кивает. Вдруг дверь распахивается, и в кабинет впархивает Тианна. Куртку она сняла и держит на одном пальце за плечом, журнал свернула в трубку и постукивает себя по бедру, подражая Ленноксу. Пай отмечает темно-синие шорты, горчичного цвета майку с вызывающей надписью, тонкие руки и стройные ноги. Взгляд становится плотоядным: глазки сужаются, подбородки подтягиваются, багровеют. Леннокс улавливает мускус нездорового влечения, до сих пор пребывавшего в анабиозе, и скрипит зубами.
Пай спохватывается, переводит взгляд на Леннокса; напускает на себя вежливое безразличие к отирающейся у стола Тианне.
— С дочкой путешествуете?
Во взгляде Леннокса немая угроза. Он хватается за столешницу. В больной руке вспыхивает боль, Леннокс старается ее не замечать.
— Это мой дядя Рэй, — вмешивается Тианна, голосок у нее сладчайший, интонации заговорщицкие. Ленноксу не по себе. — Он прилетел из Шотландии.
— То-то я смотрю, вы с акцентом говорите, — елейничает Пай.
— Все с акцентом говорят, — бесстрастно замечает Леннокс.
Хватка его на столешнице слабеет, боль откатывает, стихает. — Могу я получить ключи?
— Идемте со мной. — Тучный клерк, отдуваясь, встает из-за стола. Леннокс и Тианна следуют за ним по ковролину в коричневую шашечку. Местами шашечки отстают от цементного пола, так и ногу подвернуть недолго. В фанерной перегородке «под каштан» — дверь с рифленым стеклом, ручка склизкая.
Ленноксу противно к ней прикоснуться: все равно что по шесть раз на день доставать Паев член из штанов и направлять его на писсуар.
Они идут по коридору, минуют две приоткрытые пожарные двери, выходят на стоянку. По пути Леннокс замечает белую доску учета возвращенных автомобилей — очередной возведенный в систему идиотизм, демонстрация откровенной предсказуемости версий. Руки тоскуют по мокрой тряпке.
Отсюда, из Америки, доска в отделе особо тяжких представляется Ленноксу коллективной аппликацией дошколят на тему «Масленица». Расцвеченная неоновыми маркерами и фломастерами, в пестрых гирляндах стикеров и фотографий, доска походила скорее на языческое капище; видимость активной следственной деятельности была особенно омерзительна в неумолимом контексте: Бритни Хэмил мертва. Драммонд с Нотменом усердствовали в обновлении информации, и в самом многообразии прикладных средств Ленноксу мерещилось оскорбление памяти погибшей девочки.
Или доска в квартире у Робин: несмотря на кокаин, компании хватило ума стереть все имена и телефонные номера. «Конечно, это Дирингова работа: только копам свойственна такая предусмотрительность. Копам да еще мерзавцам».
Вот он, Леннокс, катит от подозрительного менеджера пункта проката автомобилей; с ним чужой ребенок, девочка — с момента знакомства и суток не прошло. «Но я ведь увожу ее от педофилов —- они чуть ли не у нас на хвосте. Знаком ли этот жиртрест с Дирингом? Может, у них тут целая сеть. Куда ни глянь, всюду педофилы. Какое-то братство вольных педофилов. Тайное педофильское общество».
Нелепость какая. И вообще, у него явное умственное расстройство — разве он способен делать адекватные выводы?
Детей нужно защищать. И сексуальные домогательства — пресекать на месте. Поэтому-то он и стал полицейским, поэтому и затеял одиночный крестовый поход — уверился в его необходимости. Именно наличие педофилов оправдывает профессию полицейского. Это вам не стоять на страже траченых молью устоев правопорядка и собственности денежных мешков: Это открытая борьба добра со злом — в противовес лицемерным попыткам исправить следствия нищеты, скуки, глупости и алчности.
Они в прокатном «фольксвагене», еле пилят по бульвару — час пик, пробка. Девочка молча плавится на переднем сиденье, покусывает нижнюю губку. «Фольксваген» вытесняют на крайнюю полосу, потом на фривей. Сообразив, что не представляет, куда ехать, Леннокс рулит к ближайшей развязке.