Не зови меня больше в Рим - Алисия Хименес Бартлетт

Когда Марианна вошла в зал, мы ждали ее вдвоем. Мы увидели высокую, стройную, но немного нескладную женщину, которую можно было бы назвать даже красивой, если бы на лице ее не отпечаталась бесконечная усталость. Марианна взглянула на нас без опаски, но и без всякого интереса. Маурицио окутал ее словесным туманом, объясняя, кто мы такие и что от нее хотим. Она слушала его, не сводя глаз с меня. Все ее скудное внимание сосредоточилось на мне. Выслушав длинное предисловие Абате, она обратилась ко мне и спросила, из какого испанского города я приехала.

– Из Барселоны, – ответила я.

И тут она улыбнулась и несколько раз повторила имя города с таким видом, словно грезила наяву. Потом сказала:

– Барселона – очень красивый город.

– А вы там когда-нибудь были? – поинтересовалась я на своем плохом итальянском.

Ее тусклый взгляд уплыл в неведомую нам даль. Причесана она была кое-как, руки – неухоженные, кожа – вялая. Возвращение к нормальной жизни, судя по всему, не принесло ей особого процветания. Я почувствовала что-то вроде симпатии к ней, хотя скорее это можно было назвать состраданием, не больше. Маурицио, как всегда по-деловому и очень профессионально, начал с вопроса об ее отношениях с Рокко Катаньей.

– Он был моим парнем, но с тех пор столько воды утекло, что многое из памяти повыветрилось.

– Но вы ведь виделись с ним после выхода из тюрьмы?

– Да, несколько раз виделись, но между нами все уже было кончено.

– А в последнее время вы с ним встречались?

Она отрицательно помотала головой, опустив глаза. Маурицио счел, что теперь следовало и поднажать.

– Этот человек совершил очень серьезные преступления, Марианна. Если вы скрываете от нас любую информацию о нем, вы можете попасть под подозрение и даже считаться соучастницей. Речь идет об убийстве, понятно? Подумайте, стоит ли после возвращения к нормальной жизни опять повернуть к старому.

Никакой реакции. О том, что Абате, сидевший вполоборота к столу, нервничал, видно было по непроизвольному покачиванию его ноги. Тут вступила я:

– Вы его все еще любите?

– Нет.

– Но когда-то сильно любили, правда?

– Да, любила. Пока я сидела в тюрьме, только надежда на новую встречу помогала мне выдержать заключение.

– Но он надежды не оправдал.

– Он никогда не был хорошим человеком. Когда мы оба вышли из тюрьмы, он решил идти своей дорогой и бросил меня.

– Можно считать, вам здорово повезло.

– Не знаю.

Я услышала нетерпеливое покашливание Абате, но и глазом не повела.

– А что с ним было потом?

После глубокой паузы, она ответила, уставившись в пол:

– Вообще-то я видела его не так давно, всего несколько месяцев назад. Он явился в ресторан с какими-то мужчинами. Заглянул на кухню, спросил про меня, и шеф разрешил мне ненадолго выйти в зал. Рокко был хорошо одет и сказал, что дела у него идут лучше некуда. Вытащил из кармана пачку денег и хотел дать мне. “В память о добрых временах” – так он сказал. Но я не взяла: зачем мне его деньги?

Ispettore застыл как каменное изваяние. Он не смел произнести ни звука, даже дышать не решался. Я же рискнула продолжить разговор, хотя и боялась погасить тот волшебный всплеск искренности, который вдруг в ней зародился. Я заговорила почти шепотом:

– Марианна, а не было такого, что он вдруг взял и рассказал вам о совершенных им преступлениях, о тех грязных делах, в которые оказался замешан?

– Рокко, он был, что называется, без царя в голове. Но о своей жизни никогда не откровенничал. И я никогда не знала, была у него семья или нет, был ли дом, куда он может вернуться. Если я спрашивала, отвечал, что родился только вчера и однажды непременно умрет, как и все остальные. Вечно один и тот же ответ.

– А он не упоминал о том, что ездил в Барселону?

– Один раз рассказывал, что в Барселоне есть улица, вся заполненная цветами, и ведет она прямо к морю, и даже пообещал, что когда-нибудь мы поедем туда вместе и он скупит для меня все эти цветы. Придет же в голову такая ерунда!

– И больше ничего не рассказывал?

– Больше ничего. И разумеется, так и не свозил меня в Барселону и в жизни не купил ни одного цветка.

– Когда-нибудь вы обязательно побываете в нашем городе, я уверена.

Она изобразила что-то вроде грустной улыбки, скользнула по мне взглядом и пробормотала:

– Кто знает. – Потом посмотрела на моего коллегу и спросила, можно ли ей уже идти. – Если я долго с вами пробуду, шеф может подумать, что у меня продолжаются нелады с законом.

Как только мы оказались на улице, Абате с энтузиазмом воскликнул:

– Поздравляю, Петра, chapeau![7] Вы заставили эту женщину заговорить, а я, поверьте, думал, что мы не вытянем из нее ни слова. Вы отлично провели допрос. Я бы упрекнул вас только в одном: вы слишком сопереживаете тому, кого допрашиваете, это опасно, так легче обвести нас вокруг пальца.

– Вы готовы дать мне какой-нибудь конкретный совет?

Из-за моего резкого тона по лицу его пробежала тень, он отрицательно качнул головой.

– Может, уже пора вызвать наших помощников? – спросила я.

– Мне бы хотелось сначала услышать от вас, какие выводы вы делаете из того, что она сказала.

– Те же, что и вы, и они очевидны: кто-то платит Катанье хорошие деньги за его работу.

– Вывод, конечно, очевидный, но не такой уж ерундовый.

– Я просто счастлива, что вам знакомо слово “ерундовый”!

Он смотрел на меня в полной растерянности и вдруг от души расхохотался. Призрак ссоры в очередной раз был обращен в бегство.

Наши помощники уехали не слишком далеко. Позвонив по телефону, Абате выяснил, что они находятся в церкви Санта Мария Либератриче. Когда мы встретились, Гарсон разразился типичными для любого туриста комментариями, правда, к восторгам по поводу архитектурных достоинств церкви добавил и весьма необычные, порожденные идиосинкразией:

– Обратите внимание, Петра, здесь, как я заметил, церкви отнюдь не пустуют. Когда я сказал Габриэлле, что в Испании в церквах чаще всего нет ни души, за исключением короткого времени по воскресеньям, она с трудом в такое поверила. Но здесь священникам это не даром дается. Во-первых, церкви всегда открыты, чего не бывает в Барселоне. И только вообразите себе, Петра, мы видели священника, который… пел! А прихожане подхватывали. Вот это я понимаю! Это настоящее отправление церкви!

– Правильно сказать “отправление культа”, Гарсон, – неосторожно поправила я.

– Ну, пусть будет “культа”, только у нас в Испании никакого культа нет, есть четыре полудохлых богомолки – и все. Смех один!

– Думаю, на самом деле это не так и плохо. У нас в Италии влияние церкви слишком уж велико, – вступил в разговор Абате.

– Да, по всей видимости, иметь папу совсем рядом – проблема.

– Как-нибудь я свожу вас в Ватикан, Гарсон!

– Я был бы счастлив, ispettore!

– Синьоры, а не пора ли нам немного поработать? – вмешалась я.

– А вы, Петра, всегда думаете только о работе? – поддел меня Маурицио. – Я, например, считаю, что пора сделать перерыв. Сейчас мы поедем в одну замечательную тратторию. Пора и подкрепиться.

– Как бы мне хотелось, чтобы моим начальником были вы! – воскликнул Гарсон.

– Готов спорить на что угодно: инспектор Деликадо слишком строго относится к исполнению служебных обязанностей, – бросил Абате, насмешливо посмотрев в мою сторону.

Мой неуемный помощник, чувствуя поддержку, ответил, скорчив гримасу мученика:

– Да она просто ужас что такое! Если бы в качестве табельного оружия нам полагался бич, без зазрения совести хлестала бы своих подчиненных.

Все громко рассмеялись, хотя лично я ничего остроумного в его реплике не нашла. Мы пешком дошли до маленького ресторанчика и, едва переступив порог, почувствовали дивный запах только что приготовленной еды. Гарсон по-прежнему был готов всем вокруг восторгаться и болтал без умолку. Мне хотелось его просто убить, зато нашим итальянским коллегам его шутки явно пришлись по вкусу.

Мы заказали салат из осьминога, овощи в панировке и пасту. По просьбе ispettore моему помощнику принесли огромное блюдо с самыми разными сортами пасты, и он проглотил все это с такой алчностью, словно голодал тысячу лет. Под конец хозяин заведения повел мужчин в винный погреб, чтобы продемонстрировать все виды граппы, там хранившиеся. После их ухода Габриэлла достала свой мобильник и позвонила няне, сидевшей с ее ребенком. Они коротко о чем-то переговорили, и девушка с озабоченным видом стала жевать галету.

– Что-нибудь случилось? – спросила я.

– Он еще такой маленький, что меня не покидает мысль, будто я ему все время нужна. И я чувствую себя виноватой.

– Институт материнства иногда бывает хуже самой Церкви, имейте это в виду.

Она глянула на меня в полном изумлении. Я со страхом подумала, что сейчас Габриэлла пошлет меня ко всем чертям за то, что я лезу не в свои дела, но она всего лишь с улыбкой ответила: