Время – московское! - Александр Зорич

– Нет, так не пойдет. Я сказал угадывай! Что привез папочка?

– Ну, бутылку коньяка.

– Не угадал. Вторая попытка!

– Папа, по-моему, ты забыл, сколько мне лет!

– Ничего подобного! Я помню, что восемнадцать. Но пока не угадаешь, не получишь! Ну давай же! Последний раз! – дыша на Таню перегаром, настаивал Ричард Пушкин.

На лице лейтенанта заиграли желваки.

– Хорошо. В последний раз. Ты привез юбилейное издание альбома «Симферопольский театр музкомедии» с золотым обрезом и твоим полнофигурным портретом на обложке, – с расстановкой произнес лейтенант и посмотрел на Таню, словно бы именно там, в ее глазах, обреталось спасение.

– Тепло, сына! Тепло! – выкрикнул Ричард Пушкин, игриво приплясывая на месте. – Мой сюрприз действительно к нашему театру имеет отношение! Мне месяц назад Гюльджан его передала! Секретарша моя! Новая! Короче, не стану тебя и Татьяну нашу дальше томить, вот, держи!

С этими словами Великий Ричард извлек из заднего кармана своих отлично сшитых твидовых брюк пачку видавших виды, перетянутых скотчем конвертов! А точнее – писем! Настоящих бумажных писем, с пестрыми окошками марок в правом верхнем углу, с химической тайнописью штемпелей, с косо приклеенным адресом отправителя. В каждом замине конвертного угла сквозило: перед вами бывалые путешественники по пространству-времени.

Таня издала сдержанный вопль восторга.

Лейтенант же взял пачку из рук отца и, не говоря ни слова и даже не взглянув на письма, переправил ее во внутренний карман своего кителя. Само равнодушие!

– Спасибо. Папа, – принужденно произнес он, и мышца возле его правого глаза несколько раз предательски дернулась. «Такой молодой, а уже нервный тик», – вздохнула Таня.

– Ты что? Не рад, что ли? – выкатил глаза Великий Ричард. Его, как и Таню, озадачила реакция лейтенанта. – Совсем, что ли, озверел? Это же от Кольки письма! От Кольки Самохвальского! Твоего лучшего друга! А ты даже на них не глянул! Я на штемпеля посмотрел – из какого-то Выдрино Колька тебе пишет… Я даже справки навел – на Байкале Выдрино это! Там, наверное, Колька наш служит теперь… Да ты чего такой мрачный стал, Сашка? Ну прямо упырь… С Коляном, что ли, поссорился? Поссорился, да?

– Не поссорился я, папа.

– Тогда что?

– Ничего. Коля Самохвальский погиб. Понимаешь? Погиб.

Таня отвела глаза. Ей вдруг стало почти физически больно – как будто боль лейтенанта напрямую ей передалась.

Даже Ричард Пушкин сбросил маску балагура и весельчака – на несколько минут из-под нее проступило неподдельное, человеческое выражение. На миг переменчивый, бурный, ехидный Ричард стал самим собой – немолодым, одышливым, нездоровым отцом рано повзрослевшего сына.

Лейтенант тоже молчал, рассеянно наблюдая за тем, как редеет толпа курильщиков. На Таню лейтенант больше не глядел. И даже не поглядывал. Почему? Впрочем, Таня догадывалась почему.

Но Ричард Пушкин недаром был режиссером.

– Вот что, ребятушки… – сказал он. – По-моему, пора нам за кулисы. Там уже накрыто и налито. Тем более что жрать хочется – страшное дело!

В тот вечер Таню ждало еще много интересного. Закуски, танцы, разговоры с Александром. Но на душе у нее стало неспокойно – словно где-то внутри взвели пружину, которая бог весть когда распрямится.

К счастью для Тани, Ричард больше не решался волочиться за ней. Не то стеснялся сына, не то, взвесив «за» и «против», раздумал. Не ухаживал за Таней и Александр – по крайней мере в расхожем смысле этого слова.

Впрочем, Тане и не нужно было ухаживаний. Ей достаточно было того, что лейтенант Пушкин, в стройной фигуре которого соединились ловкость, красота и жизненная стойкость десятков блистательных офицеров – пирующих, смеющихся, братающихся вокруг, – находится рядом с ней. Она даже на товарищей по экспедиции сердиться перестала. Ведь если бы они не бросили ее одну в Городе Полковников…

Раз за разом подымая бокал с розовым шампанским за состоявшийся «разгром врага на Восемьсот Первом», за грядущую «полную и окончательную победу» и «безоговорочную капитуляцию разбойничьей Конкордии» вместе с сотнями других незнакомых, разгоряченных этим великолепным днем мужчин и женщин, Таня, однако, не о победе думала. Но лишь о том, чтобы налитое теплом и светом прикосновение, с которого началось ее с лейтенантом знакомство, однажды повторилось.

Глава 8

Возвращение на «Лазурный берег»

Апрель, 2622 г.

Лавовый полуостров

Планета Фелиция, система Львиного Зева

Возвращение на биостанцию «Лазурный берег» вышло вовсе не таким радостным, как представлялось Эстерсону и Полине, когда они остервенело мечтали о нем в землянке.

Эстерсон знал: так частенько случается с мечтами. «Может быть, все дело в том, что ты, когда мечтаешь о чем-то, как бы выпиваешь всю свою радость по поводу предстоящего события авансом? И когда случается само событие, ничего в том резервуаре радости уже не остается? Выпито все?»

Качхид не соврал. Клонов как корова языком слизала. Уход чужаков был организованным, но поспешным – о чем свидетельствовала, например, брошенная моторная лодка. Собственно, на этой лодке Качхид и прибыл на Лавовый полуостров. Ведь хоть и называл он себя наряду с прочими многочисленными именами «Мощный Духом», однако трусишкой был изрядным и никогда не рискнул бы лишний раз пересечь вплавь пролив, в котором всегда имелась опасность повстречать дварва.

Эстерсон и Полина двигались к биостанции на скафе (Качхид, прихвативший с собой Беатриче, предпочел моторку).

Они молчали. Обоим рисовались печальные картины разоренного врагом гнезда: поломанная мебель, комья грязи на полу, текущие краны на кухне, вульгарные картинки, прикрепленные скотчем над кроватями, и похабные надписи на фарси на стенах загаженного нужника. И еще – запущенный сад, вытоптанный огород и запаршивевший виноградник.

Увиденное, однако, в эту схему не укладывалось.

На биостанции было чисто, как в операционной.

«Тут такой чистоты не было даже в день заселения нашей экспедиции!» – заметила придирчивая Полина.

Полы надраены, занавески постираны, даже диванчик обит новым габардином цвета хаки. Керамическая плитка на кухне и душевых отчищена до первозданного блеска, а на оконных стеклах – ни пылинки! Цветы в горшках на подоконнике политы, даже новые прибавились, ковровое покрытие проутюжено мощным армейским пылесосом, а пятна на нем изничтожены ядреным армейским пятновыводителем…

Последний штрих – засохшая цветочная композиция на столе. Рядом – раскрытый том «Шахнаме», с кружевными пометками на полях.

Ошарашенный зрелищем Эстерсон выдвинул предположение, что в их с Полиной домике жило начальство, а где начальство – там и благолепие. А вот в домиках по соседству, где жили простые солдаты, наверняка черт ногу сломит!

Однако это предположение тоже не подтвердилось.

Эстерсона и Полину встретили наново выбеленные потолки и аккуратно заправленные постели. Правда, на стенах солдатских комнат все-таки обнаружились прилепленные скотчем картинки. Но с картинок глядели вовсе не грудастые пляжные девки в не скрывающих срам пеньюарах и не кареглазые русалки, с развратной радостью сосущие грейпфрутовый сок, сидя в джакузи, но… первоучитель Римуш, седовласый аскет с лучистым взглядом. Встречались также фотографии линкоров, слащавые пейзажи и вид на Хосров с высоты птичьего полета.

Кое-где попадались брошенные впопыхах личные вещи – белье, книги, бритвы. Имелся даже один вещмешок – забытый хозяином вместе со всем содержимым.

– Мне казалось, это я чистюля… А получается… Что же получается? – задумчиво произнесла Полина, пробуя пальцем на предмет пыли загривок книжного шкафа. А вдруг сыщется хотя бы там?

Эстерсон спрятал улыбку. По его мнению, до чистюли Полине было так же далеко, как ему до мастера спорта по легкой атлетике. Но не скажешь же об этом астроботанику? Точнее, зачем такое говорить?

– Зато теперь мы сможем месяц не убирать! – сказал Эстерсон и довольно потер руки.

Сад тоже пребывал в идеальном состоянии. Грядки вскопаны, дорожки подметены. Некий разбирающийся в виноградарстве клон даже подрезал виноградные лозы… По мнению Полины, подрезал «на троечку с плюсом».

Фасоль – вылущена из стручков и высыпана в ведерки. Картошка и корнеплоды – выкопаны, очищены от земли и аккуратно разложены для просушки в кладовой. Кстати, о кладовой. К припасам Эстерсона и Полины клоны даже не притронулись – вероятно, сочли нечистыми? Зато добавили своих – консервные банки с непритязательными, бледными клонскими этикетками (никакого потакания низменным вкусам потребителя!) были выстроены с архитектурной точностью в некое подобие пирамиды. Как в супермаркете!

Выходило, что Полина и Эстерсон и здесь в выигрыше: получили, и притом совершенно бесплатно, запас продовольствия на полгода вперед. Что это за продовольствие, конечно, предстояло еще выяснить. Но ведь дареному коню в зубы не смотрят?