Течёт река… - Нина Михальская

Мы стояли у поезда, с которого только что сошли, а на соседнем пути стоял другой товарный состав. Все вагоны были плотно закрыты, состав был длинный, ни конца, ни начала его не было видно, надо было что-то предпринимать. Куда идти с этим багажом? В какую сторону двигаться? Я шла вдоль вагонов и дошла до вагона с отодвинутой дверью. В вагоне стоял мужчина в военной форме. Он выпрыгнул из вагона и пошел в соседний, а я за ним. «В какую сторону идет ваш поезд?» — спросила его. «За Волгу», — ответил он. «Тогда вы можете нас спасти. Пожалуйста, помогите нам». И как могла, очень быстро ввела его в курс дела, как-то сразу поняв по тому, как он слушал, что ему это не безразлично. «Помогите, — просила я его, — Ведь нельзя же оставить без помощи девочку, совсем маленькую, ей только пять лет, и старую женщину, совсем беспомощную в этой жизни, которой она совсем и не знает. Нам только до Сызрани, мы вас не обременим. В любой вагон посадите нас». К этому моменту я уже твердо знала, что теперь все зависит от этого человека, что он главный хозяин поезда. Так и было, как тут же выяснилось. Он сам помог нам донести узлы и чемоданы, сам отпер вагон, заполненный почти до потолка стегаными куртками-телогрейками, и помог тёте Маше с Мариной взобраться в него, а потом вместе с ним мы пошли к Марии Игнатьевне, и он сказал, что берет на себя доставить нас в Сызрань. Я вежливо попрощалась и тоже села в вагон. Человек сказал, что сейчас он пока нас запрет, а на ближайшей станции придет и узнает, как обстоят у нас дела. «Ехать будем до Сызрани, наверное, долго, два дня, не меньше. Трасса загружена». И ушел. Вагон освещался только маленьким оконцем. К нему можно было забраться по кипам стеганых спецовок, что мы и сделали тут же, смастерив себе довольно большое гнездо из мягких курток. Смотрели в окно и не верили, что все так хорошо обошлось. Хотелось есть, но даже это не уменьшало радости освобождения от Марии Игнатьевны. Доели свои сухари. Они были ванильные и вкусные. Свежий ветер обвевал наши лица. И уже чувствовался знакомый полынный запах, такой же, как в приволжских лугах.

Часа через два поезд остановился. Открылась дверь, пришел наш знакомый, но не один, а с девочкой лет десяти. Они принесли бидончик с молоком и сказали, что молоко мы сможем, если захотим, брать каждый день по такому литровому бидончику. Спросил, есть ли у нас еда, я сказала, что есть. Снова поехали… На следующий день была долгая стоянка на какой-то станции и вдоль вагонов ходили тетки, предлагая купить у них огурцы и вареную картошку. Я купила немного, но, главное — сообразила поменять кусок туалетного мыла на полковриги ржаного хлеба. Теперь мы могли пообедать по-настоящему. И соль у нас была. На третий день утром подъезжали к Сызрани. За окном уже показались домишки Молдавии, и вот поезд затормозил у станции. Пришел Петр Иванович и выпустил нас из вагона. Попрощался и велел молодому парню, пришедшему с ним, донести наш багаж до платформы, но тут же предупредил, что поезд стоять долго не будет и вот-вот тронется. Почти бегом мы добрались до платформы и остались втроём у самого начала её. Далеко впереди белело здание вокзала. Товарный состав начал медленно двигаться, парень вскочил в вагон, а Петр Иванович помахал нам, когда его вагон поравнялся с платформой. Мы знали, что поезд, на котором был он главным хозяином, шел до станции Правая Волга. На этом поезде эвакуировали завод из Москвы, а Петр Иванович вез и свою семью.

Дотащились мы с тетей Машей с остановками до входа в вокзал, через него можно было пройти в город, но стоящий у дверей солдат с ружьем не стал нас пропускать, сказав, что «не положено» вот так, неизвестно кому выгружаться в город. Нужен пропуск. А пропуск надо брать у коменданта, а комендант находится в помещении № 5, что в левом крыле вокзала. Мы оставили вещи у дверей и пошли к помещению № 5. Вынула я справку о том, что эвакуируют нас в город Сызрань по такому-то адресу, и комендант прочитал ее, окликнул кого-то и вошел человек в железнодорожной форме. «Пропусти их через контрольный пункт», — сказал комендант, а тётя Маша вскрикнула: «Батюшки, Вася!» Это был её племянник, работавший на железной дороге, как и некоторые другие её родственники. Ведь и отец её в своё время был машинистом. Губановых здесь знали. Вася повел нас к выходу в город. Наняли подводу на привокзальной площади и поехали по сызранским улицам на Красногорскую, к дому № 54. Тётя Маша начала вдруг плакать. Маленькая Марина засыпала от усталости А я думала о том, как обидно, что едем мы не к дедушке с бабушкой, а совсем в другой дом. Как жаль, что их уже нет в Сызрани. За год до этого умер Фёдор Александрович. Это было 5 марта 1940 года. Хоронить его приезжала мама и тётя Валя из Борского. Виктора и Зои не было. Похоронили деда на сызранском кладбище, а бабушку тётя Валя увезла с собой в Борское. Увезли и все их немудреное имущество. Сколько раз приезжала я в Сызрань, и всегда дед и бабушка ждали, встречали, а вот теперь первый раз никто в этом городе нас не ждет. Знакомые ухабы и рытвины, знакомые овраги и переулочки. Мы едем в дом, где живет Евдокия Филипповна — мать тети Маши. Ей 90 лет. В этом же доме живет внучка Евдокии Филипповны — Зойка с мужем Володькой, как называет его тётя Маша, и двумя дочками — Иркой и Людкой Но этот дом принадлежит не им, а маминому двоюродному брату Николаю Михайловичу Сыромятникову, живущему со своей семьей в Душанбе (Сталинабаде). Так что это не совсем чужой дом, а в чем-то и родственный. Но не надо было волноваться и утешать себя: нас встретили с радостью. Филипповна оставила своё вязание, с которым она справлялась без всяких очков, несмотря на преклонный возраст, Зойка бросилась ставить самовар, Володька, оказавшийся дома, втащил наши тюки и чемоданы в самые передние комнаты, тем самым сразу же определив нате местонахождение в доме. Сам он со своим семейством размешался в кухне при русской печке.

Как мы устали за последние полмесяца сидения в товарных вагонах, как всем нам хотелось спать, спать и спать. Откуда-то сразу же появились перины и подушки, и после горячей картошки с грибами и помидорами, после чая с ватрушкой и сахаром вприкуску мы повалились спать, не успев рассказать обо всём, о чем хотелось. Сызрань не изменила заведённым порядкам, волжане остались гостеприимны. О том. как жить дальше, будем думать завтра.

18

В середине августа началась наша самостоятельная жизнь в Сызрани. Теперь обо воем приходилось думать нам с тетей Машей, самим принимать решения. Конечно, оказавшись здесь, имея над головой крышу и знакомых людей, мы были в гораздо лучшем положении, чем множество других эвакуированных, но тем не менее положение наше требовало определения. Тем более, что в самом скором времени, как стало известно, продукты и предметы первой необходимости будут выдавать по карточкам, а карточки выдаются людям, прописанным и как-то документально в своём жительстве оформленным. Мы же таковыми не были. Паспорта у меня тоже не было. Хозяевами дома, где мы поселились, ни Филипповна, ни квартиранты Подгорновы — Володя и Зоя — также не являлись, и права прописывать нас у них не было. Необходимостью стало как-то обо всем узнать. Тётя Маша никуда пойти оказалась не в состоянии, а одно упоминание милиции приводило её в ужас. Милиции она боялась со времени ликвидации монастыря и утраты ею положения монахини. Постепенно все утряслось. Даже в условиях военного времени порядки в Горсовете и отделении милиции были не столь суровы и бесчеловечны, как многие того боялись. Первым человеком, к которому мы направились, была заведующая Городским отделом народного образования Полина Петровна Ипполитова. Пошли туда потому, что прежде всего, как я считала, нужно узнать, в какой школе смогу я учиться и как в неё записаться, Полина Петровна была знакома с дедом, знала она и нашу маму, даже когда-то вместе с ней писала бумагу об открытии школы глухонемые и умственно отсталых детей в Сызрани. К тому же и жила Полина Петровна совсем недалеко от нас — на Зелёной улице. И всё же домой к ней мы пойти не посмели, а пошли в Гороно на Большую улицу. Но пока шли, Мария Андреевна так волновалась, что войти в здание Гороно отказалась и осталась ждать меня у входа. Найти комнату, где находилась заведующая, было легко: на центральной двери, сразу же, как только по лестнице вошла на второй этаж, увидела имя её и фамилию. Вошла и увидела за столом у окна совсем другую женщину. Оказалось — секретаря. Та попросила назвать мою фамилию, и я назвалась Сыромятниковой, даже прибавила, что я внучка Фёдора Александровича Сыромятникова. Сразу же меня позвали во вторую комнату к Полине Петровне, и она обо всем у меня узнала и сказала, чтобы о школе я совсем не беспокоилась, что она сама поговорит с директором школы № 4 — очень хорошей школы, в которой учатся все, кто живет на Красной горке. А вот о прописке, о карточках надо хлопотать самим и пойти для этого в Горсовет. Но и той женщине, что сидела за столом в первой комнате, она тоже что-то поручила узнать насчёт вас, и та записала наши имена и сызранский адрес. Обратно мы шли, повеселев, и по дороге тётя Маша решила зайти к своему брату Лёньке — к Алексею Андреевичу Губанову. Дома его не было, но жена его Антонина — тетка большая и нарядная — напоила нас чаем. Пошли домой.