И проснуться не затемно, а на рассвете - Джошуа Феррис

Я никогда особо не задумывался о генеалогии. Потратить кучу времени на поиски давно умерших людей, затем выстроить их в определенной последовательности, точно черепа на заборе, чтобы получить родословную одного-единственного человека, не имеющую никакого исторического значения… Нарциссический досуг ностальгирующих зануд. Но цифра 1620 впечатлила даже меня.

– Он начал с девичьей фамилии моей матери, Легрейс. От Легрейсов он двинулся назад к де Виттам, от де Виттов – к Стриклэндам, от них к Шортам, далее к Краммам и Крамерам. Он нашел в моем роду людей с фамилиями Бор и Морхаус. Я о таких даже не слышал, а ведь это мои предки, мой народ… Вы не представляете, как приятно узнать, что ты не просто так живешь на свете, что твой род уходит корнями в глубокое прошлое. Меня теперь преследует мысль, что я мог умереть без этого чудесного знания. Я бы так и остался неприкаянным, так и катался бы по поверхности жизни, ничего не зная о своем наследии.

– А как Грант Артур узнал, что он – ульм?

– От своего отца. Но тот рассказал ему об этом уже на смертном одре, потому что очень стыдился своего происхождения. Отец назвал Артуру имя одного человека в Квебеке, где имелось небольшое сообщество. Квебекцы рассказали ему про epcépticos, и он отправился в Испанию. Там, в Кастилии – ла-Манче жил человек, который только что потерял обоих родителей и думал, что вместе с ними похоронил последних носителей языка, на котором те говорили только дома. Грант Артур нашел этого человека в Альбасете – и приветствовал на языке его покойной матушки. Бедняга от радости зарыдал.

– Что еще за epcépticos?

– Он расскажет, когда покажет ваше досье. Наверняка он уже нашел имена ваших предков. Всех, вплоть до… не знаю. Артур выложит их перед вами поколение за поколением, и вы увидите свои связи, свою принадлежность.

– Как он вышел на меня? Как он вообще находит людей?

– В ходе исследований. Они естественным образом приводят его от одного человека к другому. Мы все связаны, доктор. Он лишь развязывает узлы. Вы увидите, как менялись фамилии ваших предков: как они англизировались, подстраивались под языки различных стран, избавлялись от особых примет… Вы все увидите. Но сперва вы должны кое-что для него сделать.

– Что?

– Услышать и принять весть.

– Какую еще весть?

– Что Господь велел своим людям сомневаться. Если новые возрожденные смогут принимать это на веру, Артуру не придется строить родословные для каждого из нас. Вы понимаете, какой это труд? Все эти бесконечные поездки, кропотливые исследования? Они его убивают. Он уже почти ослеп. Ли тоже работает на износ, чтобы довести свой тест до совершенства и хоть как-то ему помочь. И Артур, и Ли смогут вдохнуть свободней, если одной вести будет достаточно.

Под дверью раздался какой-то шорох. Я открыл ее и увидел Конни: она явно подслушивала.

– В чем дело?

– Мы гадали, куда ты запропастился.

– Кто – мы?

– Я, Эбби и Бетси. С кем ты там разговариваешь?

– Ни с кем. С пациентом. Займись делами, хорошо?

Конни неохотно удалилась. Я снова посмотрел на Ала Фруштика. Он теребил свои усы, словно это была губная гармошка. Мою личность похитил какой-то сумасшедший, и теперь он сидит в моем кресле, преисполненный жалости к себе из-за некоего духовного поражения. Я закрыл дверь и ушел. Пусть Фруштик и его абсцесс подождут – может, образумятся.

Ко мне вновь подошла Конни.

– Кто такой Грант Артур?

– Понятия не имею. Но я буду очень тебе признателен, если ты перестанешь подслушивать. И кстати, найди мне айпад, хорошо?

Я занялся ретинированным зубом, затем – гипертрофированной челюстью скрежетателя, искренне веря, что тем самым наказываю Ала Фруштика. Но в действительности я наказывал только себя. За работой у меня в голове рождались все новые и новые вопросы, я столько всего хотел прояснить и уточнить. Скрежетателя я лечил в спешке. Какой же я все-таки дурак и гордец! Мне наконец подвернулось что-то стоящее, надо действовать, а я…

Я рванул в кабинет № 5, но там было пусто. Лис вырвался на свободу.

На столе лежала записка: «Я бы остался, но, похоже, я не заслуживаю лечения».

Эрзац-Израиль

Глава шестая

Когда лето перевалило за середину августа, я вновь встретился с Зукхартом. Я хотел официально воспользоваться его услугами: попросить найти для меня полное издание Кантаветиклов.

– Я заинтригован, – сказал он, поглаживая растительность на руке. – Но и настроен весьма скептически. Я беседовал об этом деле с несколькими коллегами, весьма учеными людьми, и никто ни о чем подобном не слышал. Впрочем, как и о выживших потомках древних амаликитян. Историки, библеисты, кураторы музеев, посредники вроде меня… никто ничего не знает.

– А мнение скольких специалистов вам нужно, чтобы поверить?

– В том-то и дело. Я не смог найти даже одного.

– Но если бы все-таки нашли: ученого, историка или кто вам там требуется. Я спрашиваю вот о чем: сколько нужно людей, чтобы ученый мир официально признал существование некоего явления?

– Мой дорогой друг. – Для пущего эффекта Зукхарт даже прекратил заниматься самоудовлетворением. – С самого начала времен люди во что только не верили, причем всем сердцем и душой. Цифры здесь ничего не решают.

– Но когда речь заходит о религии, где вообще сложно что-либо доказать, цифры решают многое, я не прав? Сколько человек должно признать некую систему верований, чтобы она стала официальным вероисповеданием?

– Систему каких верований? – спросил Зукхарт. – Что Митра – бог Солнца? Что Нинурта – Мардук силы? Что Ра каждое утро побивает змея Апопа, чтобы поддерживать Маат? Что Тор с помощью своего молота защищает людей от великанов-йотунов? Что черви, выползшие из тела убитого Имира, превратились в ночных эльфов? Что Кронос оскопил отца серпом и бросил его чресла в море, где от его семени родилась Афродита? Что Иафет – прародитель англосаксов, потому что он был сыном Ноя? Что Господь поразил Озу за дерзновение – попытку выпрямить накренившийся ковчег? Что Бог так возлюбил мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий верующий в него не погиб, но имел жизнь вечную?

– Да, да! Я про все это!

– Между десятью верующими и десятью миллионами есть безусловная разница. Первых мы назовем сектой, вторых – религией. Лично я особой разницы не вижу. Но без определенной критической массы дело иногда принимает странный оборот.

– Если хотите знать мое мнение, то чем больше людей, тем страннее их вера.

– Вы себе представляете, кто такие историки? – спросил Зукхарт. – Со всем уважением к моим многочисленным друзьям, историк – это стервятник, и все его коллеги тоже стервятники. Эта шайка-лейка способна оставить от трупа нового исторического открытия одни кости. Я их не виню, им надо писать научные труды, выступать на конференциях. А теперь, зная это, подумайте над своим вопросом.

Он окинул взглядом рассыпанные на столе документы: распечатки файлов, которые я выслал ему по электронной почте. Кантонменты с моего сайта.

– Кто-то приходит к вам с вестью, что вы принадлежите к некой традиции, к некоему народу. У них есть религия, пусть и весьма схематичная, и они имеют некие этнические особенности. Даже на генетическом уровне. Они образуют расу и могут это доказать. Несмотря на широкомасштабные преследования и гонения, их род просуществовал тысячи лет и жив по сей день. Я правильно обрисовал картину?

Я кивнул.

– Так почему же о них никто не слышал? Почему стервятники с исторических факультетов мира до сих пор не набросились на этот чудесный благоухающий труп и не обглодали его дочиста, выставив на всеобщее обозрение?

– Потому что эти люди вынуждены таиться.

Зукхарт перестал ласкать себя и нахмурился, выпятив розовую губу.

– Откуда вам это известно? – Он взглянул на бумаги. – Вы нашли это здесь… среди этих?..

– Нет.

– Как вы узнали, что они вынуждены таиться? И как им удалось затаиться настолько, что на их след не напал ни один историк?

– Послушайте, я не хочу показаться простофилей. Я, как и вы, твердо убежден, что меня пытаются обжулить. Я даже обратился к адвокату, специализирующемуся на информационном праве. Как только афера будет доведена до своего логического конца, у меня появятся основания для судебного иска. Воровать чужие личные данные запрещено законом. Но быть может… быть может, мы ничего не слышали об этом народе, потому что их почти полностью сжили со света? Выберите любой народ – евреи, индейцы, вальденсы, – никто и в подметки не годится ульмам. Их всегда было мало, считаные единицы, и поэтому они пропали с полей всех радаров.

– Вы слышали про вальденсов?

«Мысли трезво!» – подумал я. Но без толку – я был на крючке. Я потратил столько времени на переписку с самим собой – человеком, называвшим себя Полом О’Рурком, врачом-стоматологом, что теперь знал больше историков. Но действительно ли я хотел поверить? Отчасти я надеялся, что Зукхарт вернет меня на землю, к своему старому доброму «я», которое еще не утратило последних остатков самоуважения, и скажет мне, что вальденсы – тоже вымысел.