Коронованный странник - Сергей Карпущенко

- Нет. сей указ ты забери! Подписывать не стану! Я бы пошлины на иностранную соль ещё больше увеличил, а ты просишь уменьшить. Чьим интересам служишь, Канкрин?

Егор Францевич хотел было сказать, что он просит об уменьшении пошлин на иноземную соль потому, что собственной соли России не хватает, а поэтому она продается солепромышленниками по высокой цене, что невыгодно особенно простому люду. Но он отчего-то не сказал этого, а также не решился показать государю проект указа о сооружении в городе Ростове гостиного двора для ярмарки. И весь красный, вышел, пятясь, в прихожую, чтобы впустить в кабинет начальника Главного штаба генерал-майора Клейнмихеля, на которого Норов накричал, узнав, что тот принес ему на подпись указ об отпуске в каждую артиллерийскую роту ремонтных денег на тулупы и кеньги.* (сноска. Род валеной обуви.))

- Я, конечно, понимаю, генерал, что ты печешься о здоровье солдат, сказал Норов, несколько успокоившись, - но неужели монарх России обязан входить в такие мелочи? Впредь не изволь меня беспокоить такой пустяковиной!

- Слушаюсь, ваше величество, - раза три низко поклонился Клейнмихель прежде, чем за ним закрылась дверь.

Потом Норов, позвонив в колокольчик, вызвал камердинера и велел ему сказать всем, кто ещё дожидался аудиенции в приемной, что сегодня император докладов больше выслушивать не будет. Он не знал, с каким облегчением "император", отдав такой приказ, погрузился в раздумье: "Нет, при помощи таких указов, мелких и ничтожных по своему значению, я не сделаю Россию счастливой, не приведу народ к благоденствию! Завтра же я соберу Комитет министров и на его заседании сделаю заявление огромной важности. О, это заявление будет похоже на взрыв пудовой бомбы, и никто из министров не посмеет возразить мне! Я видел их сегодня - все они трусливы, ничтожны, каждый, уверен, видит, что из Белоруссии в Петербург возвратился под именем царя другой человек, самозванец, но ни у кого из этих блюдолизов не найдется мужества, чтобы арестовать меня, подвергнуть строжайшему допросу, а потом - казнить или заточить навек в каземате Петропавловской или какой-либо иной крепости! Завтра, завтра..."

"...А после сего государь император имел верховой выезд прогуливаться"

(из камер-фурьерского журнала)

Он ехал на вороном жеребце по хорошо очищенным от снега дорожкам парка, а подле него на холеной рыжей кобыле, в амазонке, отороченной мехом, с куньей пелериной на плечах, скакала фрейлина Лидия Саблукова, и её песочного цвета волосы, завитые старательно, искусно, подпрыгивали на плечах и спине. Норов давно уже заметил, что молоденькая, очаровательная фрейлина за столом или на прогулке порой бросает на него долгий, вопросительный, едва ли не требовательный взгляд, а поэтому, не понимая, в чем же дело, был до холодности вежлив с ней. А сегодня сама Елизавета Алексеевна упросила Норова взять с собою на конную прогулку по парку Лидию, утверждая, что та готова развлечь государя, уставшего после государственных дел, какой-то смешной историей, случившейся с ней, покуда он ездил "в свой" Бобруйск.

- Так что же это за история, сударыня, о которой вы хотели мне рассказать? - начал Норов по-французски, глядя только вперед, на дорогу.

- История? - удивилась Саблукова. - Ах да, эта история! Но я уже поняла, что она будет совсем не интересна для вашего величества, впрочем, могу и рассказать... Один влюбленный в даму кавалер покидает её ради очень важных дел. Она, бедняжка, тоскуя невыносимо, ждет его возвращения, и вот он приезжает. Там, вдалеке от нее, он заболел, его внешность сильно изменилась, но влюбленная дама нашла кавалера ставшим ещё более интересным - будто помолодевшим, не похожим на того, прежнего. Он стал стройнее, остроумнее, решительнее, но его, увы, уже не прельщает ложе любви - он предан государственным делам, даже не слышит вздохов бродящей вокруг него дамы, не замечает её бледности. И даме остается лишь одно - напомнить кавалеру о своей любви к нему, или... или искать покоя на две какого-нибудь пруда.

- Но, сударыня, - все ещё смотрел на дорогу Норов, - та дама забыла, что сейчас зима и все пруды подо льдом.

- О, не сомневайтесь, ваше величество! - мотнула кудрями фрейлина. - Я хорошо знаю ту даму - яд или кинжал вполне заменят ей пруд, правда, она ещё недеется...

- Пусть надеется, - кивнул Норов и с улыбкой посмотрел на Саблукову, завтра, после того, как кавалер уделит время важнейшему в жизни государству делу, он заглянет к той милой даме, если она на самом деле искренне говорит, что изменившаяся внешность кавалера её ничуть не пугает.

- О! - сорвался от восторга голос Саблуковой. - Совсем не пугает наоборот! А если кавалер заглянет в её спальню, то увидит её все в том же платье яблочного цвета, покрытом черным шантилли с вышитой на нем гирляндой смородины!

- Кавалер будет счастлив, увидев даму в таком наряде, - сказал Норов, быстро посмотрел по сторонам и, наклонившись к Саблуковой, крепко обнял её за талию, привлек к себе и крепко, вкусно поцеловал её в раскрытые, дрогнувшие губы.

Когда вечером, незадолго до того, как отойти ко сну, Норов без стука зашел в покои лейб-медика Виллие, служившие ему ещё и лабораторией, то увидел доктора в рубашке с засученными рукавами, в фартуке, кипятящим на спиртовке жидкость бурого цвета в стеклянной реторте. Норов смело уселся напротив, закинул ногу на ногу и заговорил по-английски:

- Наш милый претендент на монашескую рясу не предупредил меня о своем наследстве, оставленном для меня. Да и вы забыли о нем рассказать.

- Не пойму, что вы имеется в виду. Какое наследство? - пробурчал Виллие, не отрывая взгляда от бурлящей жидкости.

- Ну как же! Оказывается Александр Павлович, живучи в миру, был заправским ловеласом. Недавно фрейлина Саблукова довольно решительно. хоть и в иносказательной манере, потребовала от меня, чтобы я восстановил с ней прежние, то есть любовные отношения, прерванные из-за отъезда в Ббруйск. Она даже сказала, что теперешняя внешность того самого кавалера её привлекает больше, чем прежняя. Что делать с таким наследством?

- Это не наследство! - недовольным тоном проговорил врач, позволявший себе наедине с Норовым говорить с "императором" невежливо. - В вашей власти или забраться в постель к очаровательной Саблуковой, ненавидящей своего старого мужа, или отобрать её фрелйинский шифр и сослать в Сибирь. Ведите себя, подобно настоящему властелину, и пользуйтесь властью, неограниченной властью! Впрочем, вам, возможно, придется выдержать атаку и со стороны других фрейлин или даже камер-фрау - ваш предшественник любил женщин.

- И что же, после каждой такой атаки мне сдавать свои позиции? А вдруг кто-нибудь из этих амазонок узнает во мне... другого, или, вернее, не признает во мне Александра? В постели это сделать куда удобнее.

- Верно! - понюхал жидкость Виллие. - Они сразу поймут, что вы - Не Александр, но я также уверен, что ни одна из них не признается в своем открытии.

- Это почему же? Женщины болтливы, им приятно будет похвалиться столь необыкновенным открытием.

- Болтливы, но в то же время осторожны, боязливы, - обмакнул Виллие палец в жидкость и поднес его к носу, а потом и лизнул. - Кому из них захочется потерять ваше расположение? К тому же, я был хорошо осведомлен о мужских способностях Александра, изучил и ваше телосложение. Станут ли ваши любовницы выносить сор из избы, если в общении с вами будут счастливы вдвойне?

- Вдвойне? - улыбнулся и почесал на ухом Норов.

- Именно! С одной стороны, вы - государь, и общение с вами лестно женщине уже само по себе. С другой - вы сильный молодой мужчина, неутомленный долгим скучным браком или множеством случайных романов. Что касается вашей физиономии, то на это обстоятельство женщины обращают меньше всего внимания. Уж каким уродом был Мирабо, а ведь, как известно, даже умер в постели с двумя юными красавицами. Вам же надлежит быть ещё и щедрым любовником, женщины от мужской щедрости теряют рассудок. Блеск бриллиантов, плюс корона, плюс мужская сила - вот три вещи, три кита, способные выдержать на своих спинах тяжесть уродства и... присвоения себе чужого имени.

Норов хмыкнул:

- Вы подозреваете, что многие догадываются о том, что в Петербург вернулся не Александр, а кто-то другой?

- Многие, многие! - снова водрузил на спиртовку реторту лейб-медик. Меня уже не раз расспрашивали, могла ли оспа так исказить черты лица.

- И кто же рассрашивал? - обеспокоенно спросил Норов, который и сам видел, что многие лишь молчат, хотя догадываются о правде.

- Ну, ваши братцы, Николай и Михаил, к примеру. Ваша маменька, генерал-от-инфантерии Милорадович.

- А... Елизавета, моя жена? - отчего-то спросил Норов.

- Нет, ваша жена не спрашивала. Полагаю, её больше всех других женщин двора устраивает происшедшая перемена. С Александром Павловичем она не имела дел уже давно - вернее, он с ней не имел. Что делать, ранний брак охладил их чувства. Она рано поблекла, стала замкнутой, зная о романах мужа. Если вы вернете ей мужа, покажете Елизавете Алексеевне свою силу, вы обретете в её лице преданного друга, а вам без таковых не обойтись. Я слышал, что вы завтра собираетесь выступить на заседании Комитета министров. Это так?