Пропавшая сестра - Дайна Джеффрис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Другие мужчины, встречавшиеся ей, порой рассуждали так: раз она певица, ее моральные устои не отличаются крепостью и она готова на все. Но Белл не относилась к числу легкодоступных певичек. Многие и не подозревали, что под привлекательной внешностью скрывается цельная натура. Оливер был другим: внимательным и чутким. Белл все больше проникалась доверием к нему. Ей нравилось бывать у него в квартире. У нее возникало ощущение, что она приходит домой.
Белл вторично написала Симоне, горячо поблагодарив за подробное письмо. По сути, ответ Симоны положил конец ее тревогам о возможной виновности матери. Белл поняла: события 1911 года подействовали на психику Дианы. Впервые Белл захотелось как-то наверстать упущенное. Но как наверстаешь, если матери уже нет в живых? Говорят, печаль не убивает. Нет, убивает. Белл была убеждена: именно печаль и погубила ее мать. В письме Симоны ее зацепила одна фраза, касавшаяся отца: «В равной степени он не понимал своей роли в происходящем». То есть не понимал своей роли в болезни матери? Что же такого мог совершить отец?
Не понимала Белл и того, почему ее рождение не восстановило равновесие в семье или хотя бы не уменьшило боль от потери Эльвиры. Мать продолжала страдать. Белл не говорила на эту тему с Оливером, но чувствовала, как он улавливает ее подавленность.
Наконец ей выдали ключи от дома в Золотой Долине. Белл хотела позвать с собой Оливера, но затем решила, что на этот раз отправится туда одна. Дом теперь принадлежал ей. Ее снедала странная тоска по чему-то необъяснимому. Ей требовалось уединение, чтобы прикоснуться к дому, ощутить под руками его стены и, быть может, почувствовать еще сохранившиеся следы прошлого. О будущем дома она подумает потом. При всей симпатии к Эдварду ей не хотелось продавать ему этот дом.
Она снова поехала на трамвае, а затем прошлась пешком. Роскошные особняки в колониальном стиле выглядели так же, как и в прошлые разы. Зато ее дом… мысль о «ее доме» вызвала дрожь во всем теле… выглядел по-иному. Узнав о скором получении ключей, она наняла садовника, поручив ему расчистить заросли. И теперь, открыв ворота, Белл сразу увидела перемену. Сад перед домом преобразился, отчего сам дом казался больше и светлее. Она взглянула в сверкающее небо, и на нее волной накатило счастье.
Белл повернула ключ в замке входной двери. Дверь заклинило, и она не спешила открываться. Но Белл была полна решимости войти в дом так, как когда-то входили родители, а не проникать украдкой через заднюю дверь. Она надавила на дверь плечом и продолжала давить, пока не услышала скрип и стон дверных петель – свидетельство неминуемой победы над упрямицей. Дверь открылась неожиданно. Белл буквально влетела в холл, и ей пришлось схватиться за стену, чтобы устоять на ногах. «Прости, старина», – прошептала она. Конечно, она не самым изящным образом вошла в свой новый дом. Белл остановилась, охваченная чередой мыслей. Станет ли этот дом ее домом?
Она оставила входную дверь распахнутой настежь. Дом нуждался в свежем воздухе. Пусть ветер сметет паутину. Теперь, когда света хватало, Белл рассмотрела черные и белые мраморные плиты пола, уложенные в шахматном порядке. Мрамор сохранился почти целиком. Вновь обходя комнаты первого этажа, Белл смотрела на них новыми глазами. Казалось, дух дома ждал, когда его наконец пробудят к жизни. Но если она собиралась изгнать отсюда призраков прошлого, в комнатах придется сделать основательный ремонт. Белл открыла все окна, которые поддались ее усилиям, затем поднялась на второй этаж и прошла туда, где, по ее представлениям, находилась родительская спальня. С веранды открывался вид на сад. Нанятый садовник потрудился и в этой его части. Прежние джунгли исчезли. Белл смотрела на обновленный сад и чувствовала, с какой любовью к нему когда-то относилась мать.
Несколько радостных воспоминаний о матери касались совместных прогулок в саду их дома в Челтнеме. Воспоминания не отличались яркостью. Возможно, это были ее детские нереализованные мечты, принятые за воспоминания. Одно она помнила крепко: ее мать любила цветы.
Открыв окна на втором этаже, Белл снова спустилась вниз и через застекленные двери вышла туда, где когда-то было патио. Большинство каменных плит оказались разбитыми, а кое-где и вовсе отсутствовали, что заставляло передвигаться с осторожностью. Ее шаги потревожили целые армии муравьев и семейство маленьких ящериц, торопящихся где-нибудь укрыться. Белл прошла по лужайке, скошенной далеко не безупречно, зато освобожденной от высокой травы, и свернула к потайной части сада. Прежде чем туда войти, она оглянулась на дом. В лучах солнца он казался золотым. При виде его увядшей красоты в горле Белл встал комок. Она легко представила, как счастливо жилось здесь ее родителям, пока события не приняли скверный оборот. На нее вдруг нахлынула сильная грусть, но вскоре рассеялась. Белл дошла до тамаринда и легла на траву, глядя на тенистую крону. Никогда раньше она не жила в Бирме, но сейчас ощущала связь с этой страной, словно наконец-то нашла свое родное место.
Сможет ли она остаться здесь? Восстановить дом, вернув его к жизни? Возможно ли такое?
На следующий вечер, за несколько минут до выхода на сцену, Белл получила от Эдварда записку с просьбой встретиться после выступления с ним и еще с одним человеком. Она так много времени проводила с Оливером, что почти забыла, как Эдвард рассказывал по театрального антрепренера. Если и не забыла, то отнеслась скептически и затолкала на задворки памяти. Однако этот человек появился в Рангуне. Некий Клейтон Риверс, австралиец, импресарио международного уровня. Жаль, что она подведет Оливера, но отказаться от встречи она не могла. Белл пыталась позвонить Оливеру, но телефон не отвечал. Сегодня они собирались пойти в «Силвер-грилл» – пропустить по стаканчику. Ей не терпелось рассказать ему о своем визите в дом. Он, конечно же, поймет, почему их встреча не состоялась, но разговор придется отложить на потом. Телефон был единственным способом предупредить Оливера. На другие у нее не оставалось времени.
К счастью, взбудораженность и нервозность Белл не сказались на выступлении. Оно прошло успешно. В половине двенадцатого она поправила прическу, подкрасила губы и, надев туфли на самом высоком каблуке, отправилась в бар. К этому времени посетителей там было немного.
