Иронические юморески - Николай Носов

Впрочем, девушка все равно согласилась выйти за него замуж, да было поздно, так как пьеса на этом кончилась, а в следующей комедии наш герой отколол такой номер, что ни о каком замужестве уже нечего было и думать.

Представьте себе, сам превратился в женщину. Нарядился в трикотажную кофточку и юбку, пробрался на текстильную фабрику, устроился там директоршей и начал выпускать ткани таких убийственных расцветок, что кони шарахались в стороны, мухи на лету мерли, а у людей перехватывало дыхание, как только эта материя попадалась им на глаза. Все говорили директорше, что надо выпускать ткани многоцветные, красивые, с тонким, художественным рисунком. Да где там! Директорша, как в бытность свою на обувной фабрике, только и делала, что твердила, будто вытащила фабрику на своем горбу из прорыва и теперь план, дай бог каждому, выполняется на все сто сорок процентов. «Тебе лишь бы процент! — стыдила ее старушка мать. — Все магазины завалены твоим хламом. Уж очень ты вознеслась. Не назад, а вперед глядеть надо». Но директорша даже родную мать не послушалась. Тогда эта принципиальная старушка пожаловалась на нее заместителю министра. Вот до чего дошло! Заместитель министра вызвал строптивую директрису в министерство и предупредил, что, если она не оставит своих художеств, ее уберут с фабрики.

Пришлось Старому хрычу осознать свои ошибки и спешно перековаться на новый лад. Должно быть, он поработал на славу, так как очень быстро получил повышение и уже в следующей комедии сам стал не более не менее как заместителем министра. Эвон куда хватил! Забравшись на такую высоту, наш герой снова зазнался, купил еще один холодильник, оторвался от масс, стал зажимать критику и пить боржом. Куда бы он ни поехал, следом за ним обязательно везли ящик с боржомом. Все остальные действующие лица только и делали, что твердили: «Не отрывайся от масс! Не зажимай критику! Не пей боржом!» Но он никого не слушался, продолжал пить боржом и говорил: «Чего вы лезете в мою душу со своими нравоучениями? Кто вам дал на это право?» В результате он, по его же собственному признанию, стал расти не ввысь, а вширь, обюрократился, превратился в шляпу и ротозея, окружил себя свояками, знакомыми и каким-то Жорой, который хапнул двадцать вагонов строевого леса и тридцать тонн цемента, после чего нашего бедного замминистра освободили от обязанностей и послали на работу куда-то в район.

Продолжение этой печальной истории мы увидели в следующей комедии. Очутившись в районном центре, наш герой стал грубым и раздражительным. Свою жену он называл теперь не иначе, как шельмой, дурой и чертовой куклой. Для подчиненных ему председателей колхозов у него не было иных слов, кроме как: «Я цацкаться с вами не буду! Я вам сабантуй устрою! В порошок сотру! Блин сделаю! Дух вон и жилы на телефон»! И откуда только таких слов набрался! Как и в предыдущих случаях, когда он выполнял план за счет снижения качества продукции, он и на этот раз решил идти не прямым путем, а каким-то кривым, загогулистым. Вместо того чтоб сдавать государству хлеб, он набрал где-то фиктивных квитанций и вышел на первое место, сдав государству вовсе не хлеб, а просто кукиш. Эта, если можно так выразиться, негоция была разоблачена прокурором еще до полного ее завершения, и пьеса на этом кончилась.

После знакомства с прокурором наш герой уже не брался за дела в районном масштабе, а появлялся лишь в ролях директоров мелких фабрик, заводов, небольших учреждений, научно-исследовательских институтов, мебельных комбинатов, игрушечных фабрик, где старался все сделать не как получше, а как полегче, на худой же конец воровал чью-нибудь диссертацию, присваивал чужое изобретение или ставил обманным путем спортивный рекорд.

В последний раз мы его видели в качестве директора дома отдыха горздравотдела. В этом доме отдыха он чувствовал себя как рыба в воде. Однако страшно даже подумать, какой отпечаток накладывает на человека его профессия! Отъевшись на казенных харчах, наш герой разбух, как насосавшийся крови клоп, лицо его побурело, набрякло и, казалось, вот-вот лопнет, Он нарядился в какой-то невозможный зеленый пиджак и совсем уж невыразимые небесно-голубые брюки. Подобострастно вертя ногами в красных полуботинках, он юлил перед женами ответственных работников, приехавшими в дом отдыха. Стараясь выслужиться перед ними, он то и дело принимался плясать, словно шансонетка из кабаре, и, даже стыдно сказать, пел куплеты какого-то пошленького содержания:

Вы поймите, в самом деле,Без знакомств нам не прожить.В курбюро, и в промартели,И в райфо, и жилотделеНадо их заполучи-ить.

Все отдыхающие делились у него на две группы. Перед одними он лебезил, подхалимничал, подличал и кормил их клубникой, к другим же относился наплевательски и не давал даже манной каши. Единственный куст сирени он обломал, чтоб соорудить букет для жены начальника горздравотдела, из железной решетки, предназначенной для теннисного корта, сделал себе курятник, съел кишмиш, приобретенный для кренделей, и свалил на мышей. Такой же участи подверглись ветчина и липовый мед. Сверх того он продал на сторону целый вагон клубники. Пронюхав, что отдыхающие собираются подать на него жалобу, он организовал за ними слежку, стал писать анонимные письма и готовить какие-то компрометирующие фотодокументы, ради которых носился с фотоаппаратом, как дурень с писаной торбой. Ничего у него, конечно, не вышло: его сняли с работы, даже заместителем не оставили.

Мы смотрели на этого горе-руководителя, и не переставали удивляться: почему так не везет всем этим театральным директорам?

Нам почему-то вспомнился один наш знакомый директор, которого мы знали в жизни. По сравнению со своими театральными коллегами этот директор был прямо-таки святой человек, самоотверженный труженик, забывавший ради работы все на свете вплоть до самого себя. Едва он появлялся утром у себя в кабинете, как сейчас же к нему начинали приходить разные люди: начальники цехов, отделов, лабораторий, инженеры, техники, мастера, заказчики, поставщики, толкачи, ревизоры, контролеры, бухгалтеры и просто сотрудники с требованием разрешить тот или иной вопрос; со всех сторон несли к нему на подпись бумажки, с которыми нужно было внимательно знакомиться, чтоб не подписать впопыхах какую-нибудь чепуху; тут же начинали трещать над ухом звонки, телефоны, то и дело приходилось прерывать разговор, бросать начатое письмо, хватать ту или иную трубку, что-то кричать в нее, либо бежать в цех, пролет, лабораторию, ехать в трест, главк, райком, министерство; готовить отчет, делать доклад, проводить совещание, разбирать конфликт… да мало ли что! Для того чтоб все сделать, ему не хватало дня. Он засиживался на работе и возвращался домой поздно вечером. А у него была маленькая дочка, которую он очень любил и почти никогда не видел, так как она ложилась спать задолго до его возвращения. Врачи давно рекомендовали ему поехать на юг, так как это требовалось для его здоровья, но он предпочитал никуда не ездить, а всегда проводил отпуск дома, чтоб хоть некоторое время побыть со своей семьей. Нужно также сказать, что он никогда не делал никому пакостей, не продавал на сторону клубнику, не воровал чужих диссертаций и изобретений, не пел куплетов, не наряжался в голубые брюки, а одевался как самый простой нормальный человек, то есть вполне прилично.

Мы вспомнили также одного очень хорошего нашего знакомого академика. И опять-таки нас поразило, как далеко было этому академику до той безмятежности, в которой пребывал академик из виденной нами комедии. Положение, занимаемое им в науке и обществе, накладывало на него столько разных обязанностей, что бедняге буквально вздохнуть было некогда. Он к тому же и не мечтал ни о какой безмятежности. Вся его жизнь была сплошной труд. Без этого своего любимого труда он чувствовал бы себя несчастным, а вынужденное безделье было для него хуже болезни. Любовь к труду была его натурой, она-то и сделала его крупным ученым и академиком. Эта любовь к труду, конечно, не могла исчезнуть только из-за того, что человеку присвоили ученую степень и выбрали его в академию.

Мы, конечно, понимаем, что подобным хорошим людям нечего делать в комедии, поскольку над ними никто не станет смеяться, а в комедии нельзя без смеха. Мы только хотели предупредить читателя, что в жизни все обстоит не так мрачно, как это может показаться, если судить о ней по комедии. Поэтому не станем впадать в уныние и не будем по комедии судить о жизни. По комедии можно судить только о комедии, а о жизни надо судить по жизни.

Комедия для того и существует, чтоб показывать в ней разных отрицательных персонажей, но было бы все же ошибочным изображать главного героя в виде целиком отрицательного типа, как это иногда делают не совсем опытные драматурги. Изображать в лице Старого хрыча все пороки и недостатки — это значит обкрадывать самого себя.