Как утопили в крови Языческую Русь. Иго нового Бога - Лев Прозоров

Автор «Слова о полку Игореве» уничтожил возможность такого утешения буквально в зародыше. Не зря древняя демоница скорби, тоски, вдохновительница погребальных обрядов Желя, по имени которой, собственно, и называлось осуждаемое авторитетом святого Дионисия «желение», несётся по страницам поэмы.

Плач русских жён он предварил страшным, с христианской точки зрения попросту чудовищно кощунственным утверждением: «а Игорева храбраго пълку не кресити!» Мало того, он впоследствии повторяет это, отвергающее основные догматы христианства, утверждение. Не будет никакого Воскресения!

Воины, ушедшие в поход вопреки явленной в знамениях воле Древних Богов, ушедшие в чужую землю без погребального обряда, НЕ ВОСКРЕСНУТ. Они никогда не увидятся с возлюбленными. Колесо перерождений раскидает их навсегда…

Что ж удивляться тому, что «Слово о полку…» дошло до нас в единственном списке? Надо удивляться, что оно дошло до нас вообще – и, удивляясь, поблагодарить неведомого инока-переписчика, дописавшего к заключительным строкам «Слова» благочестивое: «побарая за христьяны на поганыя плъки… аминь».

Не важно, что в поэме, словно не знающей Христа и чуть ли не на каждой странице поминающей древних Богов, оплакивающей убийцу монаха-мученика и отвергающей основополагающие догматы христианской веры, такое окончание смотрится не более естественно, чем смотрелось бы мусульманское «бисмилляху рахманир рахим» в конце «Песни о Роланде» или «Сказании о Мамаевом побоище».

Не будь их, мы вообще бы не знали «Слова о полку…». Так что в этом – и только в этом – смысле небезызвестный диакон Андрей Кураев прав, называя «неведомого монаха» «автором» великой древнерусской поэмы[48].

В тот день, когда чернец-переписчик «прикрыл» явно языческое сочинение добродетельной припиской, состоялось, можно сказать, второе рождение великого произведения.

Однако сомнений в подлинном вероисповедании её создателя лично у меня более не возникает.

Человек, пятнадцать раз использовавший слово «слава» (причём только применительно к князьям; для сравнения – тот же Заточник упомянул это слово лишь единожды, в цитате из Псалтыря, и, естественно, в отношении бога) и словно не знавший таких слов, как «смирение, гордыня, покаяние, грех, спасение»; верящий в приметы, снотолкования и силу языческих молитв, но обходящий презрительным молчанием силу «креста животворящего» и служителей церкви Христовой, воспевший убийцу христианского мученика и прямо заявивший о своём неверии в грядущее воскресение мёртвых… такой человек просто не мог быть христианином, пусть сколь угодно поверхностным и «двоеверно живущим».

Если б одно, ну два прегрешения из этого списка – речь ещё могла бы идти о непоследовательности в христианстве, но наблюдается как раз последовательность – вот только совершенно нехристианская.

Перед нами, читатель, последовательный, убеждённый язычник, один из тех, кто за два столетия не смирился с торжеством чужой веры, из тех, для кого, по выражению автора «Повести временных лет», «вера хрестьянска уродство есть».

Восхищаясь древней песней Русской славы, помните, читатель, – это всего лишь крохотный осколок, отблеск языческого Солнца в обломке разбитой чаши. Вся вот эта дивная прелесть, скоро третий век как вдохновляющая лучших художников, поэтов, композиторов, – это, образно выражаясь, всего лишь одно из колец на коновязи, что стояла во дворе храма культуры языческой Руси.

Поверите ли, что сожжённый храм был «сараем»?

Открыто выступить против христианства и Христа создатель «Слова…» не решался – всё же новая вера уже два века как господствовала в городах Руси. Он просто молчал про них – как Кирилл Туровский обходил молчанием огромные капища, на которых продолжались жертвоприношения и в его времена.

Один древнерусский писатель делает вид, что язычество на Руси полностью исчезло (и ему, увы, верят). Другой – делает вид, что христианства вроде бы и нет (чего, увы, не замечают). Два великих писателя Древней Руси – блестящий образ расколовшегося надвое народа, причём каждая из частей, отчаявшись поглотить или уничтожить другую в ходе Столетней гражданской, старательно делала вид, что её, другой, попросту нет.

Они жили рядом, но старались не замечать друг друга, не пересекаться. Рядом с известной нам по сохранившейся – в монастырях! – литературе крещёной Русью XII века существовала, по сути, другая страна (как позднее, в послепетровские времена, будет две России: народная, деревенская, и европеизированная, дворянско-чиновничья). Существовала параллельная Русь.

На самом деле летопись то и дело проговаривается об этой стране – параллельной Руси. Если знать, что искать, – урожай находок может оказаться неожиданно щедрым.

Взять то же выражение – «поганым бо вера хрестьяньска уродьство есть». Здесь показательно то, что слово «есть» летописец, рассказывающий вроде бы о временах Ольги и Святослава, упоминает в настоящем времени.

Значит… значит, это мнение его современников, не оставивших прежних, родных Богов, не язычников X века, а язычников века XII.

А таковых хватало даже в Киеве – не говоря про окраины вроде Волыни, Мурома, вятичских чащоб.

Ипатьевская летопись под 1198 годом рассказывает о всеобщем ликовании, охватившем киевлян при вокняжении на столе Матери городов русских князя Рюрика. «И обрадовалась вся Русская земля о княженьи Рюрикове, кияне, и крестьяни и погани, зане всих принимаше с любовью; и крестьяныя и поганыя».

Видимо, столь справедливое отношение к некрещёным землякам было редкостью – но сам факт существования среди «киян» язычников, «поганых», может очень и очень удивить неподготовленного читателя.

Оказывается, даже после поражения 1069 года далеко не все жители Киева, стольного Киева, из русских городов крещённого первым, отошли от родной Веры – а ведь с дней, когда Отступник бросал кумиров в Днепр, прошло более двухсот лет!

Тут лично у меня появляются глубочайшие сомнения: а являются ли «свои поганые», упоминаемые летописью в составе княжьих дружин XII столетия, так уж обязательно осевшими на землю кочевниками – торками, берендеями, чёрными клобуками и прочими ковуями, – прообразом грядущих служилых инородцев Московии, как обычно понимают этот летописный оборот.

На Руси в те годы, как выясняется, хватало «поганых» вполне славянского происхождения! Скажем, воинов Андрея Боголюбского летописец несколько раз называет «погаными» – между тем никаких берендеев или торков в воинствах владыки Залесья попросту не могло быть!

В самом Киеве даже несколько раз упоминается Турова Божница на Подоле, у которой собиралось киевское вече, когда горожане собирались выступить против князя.

Историки сломали немало копий в спорах о том, что за божница такая, были даже предположения, что Туром звали одного из тех самых варягов-мучеников, погибших от рук оскорблённых ими киевлян в 986 году.

Да только доказательств никаких не нашли. И никакого святого Тура святцы не знают – ни в те времена, ни много позже. Более того, слово «божница» в летописи не применяется к православным храмам![49]

Иногда на Севере Руси божницей называли католические – то есть опять же не православные – храмы, но очень сомнительно, чтобы киевское вече собиралось у молельни чужеземцев. А то, что язычники на праздниках своих «некоего Тура сатану… вспоминают», сообщается ещё тем же Гизелем.

В Северо-Восточной Руси, над Галицким озером, стояло капище Турово. Воинственный Бог Тур упоминается и у сербов. И очень возможно, что именно в честь его стояла на киевском Подоле «божница», у которой собирались киевляне, если были недовольны князем – князем, чья власть освящалась новой верой.

И именно к ней скорее всего ходили на поклон те самые «кияне… погани», коих, проговорившись, вспомнила летопись в 1198 году. И это далеко не единственная обмолвка в христианских рукописях того времени, позволяющая заключить, что христианство на Руси вовсе не было таким уж всеобъемлющим, как того хотелось иереям, и кроме «двоеверно живущих» христиан, существовали на крещёной Руси и «свои», русские, «поганые».

Любопытно, кстати, что сами к себе русские язычники, как уже было сказано, имени «поганых» не применяли. Тот же автор «Слова о полку Игореве» упорно именует «погаными» половцев да литву – что для такого человека несколько даже удивительно.

Хотя, с другой стороны, – ведь это название было дано его вере чужаками, а он слышал его в качестве брани (как к русским националистам иные индивидуумы не так давно применяли слово «фашист»). Вполне естественно, что он в таком качестве его и употреблял.

Сохранились, скажем, такие предписания: человек может стать попом, если только он не совершил до крещения убийства. Ясное дело, что здесь речь не про младенцев – вряд ли те могли кого-то убить перед тем, как их опускали в православную купель.