Хоббит - Джон Рональд Руэл Толкин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Очень утешительно, – проворчал Торин. – Прощайте! Если не идете с нами, лучше уезжайте без лишних разговоров!
– Ну, тогда действительно прощайте! – сказал Гандалв, повернул коня и поехал на запад. Но не смог побороть искушение оставить за собой последнее слово. На пределе слышимости он приложил руки ко рту и крикнул. Голос его доносился совсем слабо:
– Прощайте! Заботьтесь о себе – и НЕ ПОКИДАЙТЕ ТРОПУ!
Потом поскакал дальше и скоро скрылся из вида.
– Прощай и уезжай! – ворчали гномы; они сердились тем больше, что на самом деле их наполняло отчаяние от утраты колдуна. Начиналась самая опасная часть пути. Все взвалили на спины тяжелые мешки и мехи с водой, отвернулись от света, заливавшего землю снаружи, и углубились в лес.
Глава восьмая
Мухи и пауки
Шли цепочкой. Тропа начиналась чем-то вроде арки, ведущей в сумеречный туннель, образованный двумя наклонившимися друг к другу деревьями, слишком старыми и увитыми иссохшими плетьми плюща и мхом; листьев на них почти не было. Сама тропа была узкой и извивалась между стволами. Скоро вход в нее превратился в маленькое яркое пятно далеко позади, и тишина стала такой глубокой, что ноги путников, казалось, ступали с громом, а все деревья наклонялись к ним и прислушивались.
Постепенно зрение приспособилось, и путники могли видеть в зеленоватой полумгле на небольшое расстояние в обе стороны. Иногда случайному солнечному лучу удавалось пробиться сквозь листву далеко вверху и не затеряться в спутанных ветвях и во мху, и он, тонкий и яркий, висел перед путниками. Но такое случалось редко и скоро совсем прекратилось.
В лесу водились черные белки. Когда острые и любопытные глаза Бильбо слегка приспособились, он увидел, как белки перепрыгивают через тропу и прячутся за стволами. Слышались необычные звуки, шорох, возня, кто-то торопливо пробегал в подлеске, шуршал в листве, толстым слоем лежавшей на поверхности. Но кто производил эти звуки, Бильбо не видел. Хуже всего оказалась паутина: прочные темные нити, необыкновенно толстые, тянулись от дерева к дереву или свисали с нижних ветвей деревьев по обе стороны от тропы. Тропу паутина не преграждала, но путники не могли сказать, из-за колдовства это или по какой другой причине.
Вскоре они возненавидели лес так же сильно, как ненавидели туннели гоблинов; казалось, здесь даже меньше надежды на то, что лес кончится. Но путникам приходилось идти вперед и вперед, хотя им хотелось увидеть солнце и небо и ощутить на лицах прикосновение ветерка. Под крышей леса воздух оставался неподвижным, он был темный и спертый. Даже гномы ощущали это, хотя привыкли к шахтам и временами долго жили без света солнца; а хоббит, для которого домом служила нора, но который не привык проводить в ней летние дни, чувствовал, что задыхается.
Хуже всего было по ночам. Становилось совершенно темно – и это не преувеличение: так темно, что увидеть что-нибудь было невозможно. Бильбо махал руками под самым носом, но не видел их. Ну может, и не совсем ничего: путники видели глаза. Спали они, прижавшись друг к другу, и по очереди дежурили; и когда наступала очередь Бильбо, он видел в окружающей тьме огоньки, и иногда пары желтых, красных или зеленых глаз смотрели на него с небольшого расстояния, а потом медленно таяли, исчезали и загорались в другом месте. Иногда они светились на ветвях над головой, и это было самое ужасное. Но меньше всего нравились Бильбо отвратительные бледные выпуклые глаза. «Глаза насекомых, а не животных, – думал он, – только слишком большие».
Хотя было не холодно, путники старались по вечерам разводить костры, но скоро отказались от этого. Огонь привлекал сотни и сотни глаз, хотя твари, кем бы они ни были, не приближались и не подставляли туловища слабому свету костра. Еще хуже оказались тысячи темно-серых и черных насекомых, размером почти с ладонь, жужжавших и метавшихся вокруг. Путники не могли выдержать ни их, ни больших летучих мышей, черных, как смола; поэтому они отказались от костров и сидели и дремали ночами в полной темноте.
Хоббиту казалось, что так тянется веками; и он всегда испытывал голод, потому что продукты очень берегли. Проходили дни, лес продолжал тянуться, и все начинали тревожиться. Еды надолго не хватит; уже сейчас ее осталось мало. Попытались добыть белок и потратили на них много стрел, прежде чем сумели подстрелить одну. Но когда поджарили, она оказалась ужасна на вкус, и больше белок не стреляли.
Мучила их и жажда, потому что воды было мало и ни разу им не попался ли ключ, ни ручей. В таком состоянии они однажды обнаружили, что путь им пересекает текучая вода. Течение было быстрое и сильное, но поток не очень широк; вода черная или кажется такой в полумгле. Хорошо, что Беорн их предупредил, иначе они напились бы, несмотря на цвет, и наполнили бы свои опустевшие мехи. А так они думали только о том, как перейти, не вымокнув. Через поток вел мост, но он прогнил и обвалился, оставив на берегу только сломанные столбы.
Бильбо, склонившийся на берегу и всматривавшийся вперед, воскликнул:
– Там у дальнего берега лодка! Почему только не на нашей стороне?
– Далеко ли, по-вашему, до нее? – спросил Торин, который уже знал, что у Бильбо самое острое зрение.
– Не очень; я думаю, не больше двенадцати ярдов.
– Двенадцать ярдов! Мне казалось, не меньше тридцати, но глаза у меня не такие, как сто лет назад. Но и двенадцать ярдов все равно, что миля. Перепрыгнуть мы не сможем, а перейти вброд или переплыть не смеем.
– А веревку кто-нибудь умеет бросать?
– Что нам это даст? Лодка, конечно, привязана, даже если мы сумеем забросить на нее крюк, в чем я сомневаюсь.
– Не думаю, что она привязана, – ответил Бильбо, – хотя, конечно, при таком освещении не могу быть уверен; но мне кажется, что ее просто вытащили на берег; а берег в том месте, где продолжается тропа, совсем низкий.
– Самый сильный у нас Дори, но Фили моложе и у него лучше зрение, – сказал Торин. – Иди сюда, Фили. Видишь ли ты лодку, о которой говорит мистер Бэггинс?
Фили показалось, что он видит; он долго всматривался, определяя направление; тем временем принесли веревку. У них с собой было несколько веревок, и к концу самой длинной прикрепили железные крюки, которыми прикрепляли мешки к ремням на плечах. Фили
