Я дрался на бомбардировщике. Все объекты разбомбили мы дотла - Артем Драбкин

В 51-й МТАП полетели командир эскадрильи, его заместитель и три командира звена. Четыре экипажа улетели в Новую Ладогу, а я один остался — у меня началось расстройство желудка. А меня стали лечить сульфидином, которой с аптечек самолетных вытаскивали. Одна бабушка говорит: «У старшего сына была такая же картина, как у тебя. Одна бабка посоветовала красную смородину» — «А где взять?» — «У соседки есть». Она притащила эту красную смородину, съел полный стакан. Ем и чувствую облегчение. Поставили меня на ноги за две недели. Должна была эскадрилья с Дальнего Востока лететь на фронт, и я должен был полететь с ними. А они с вечера дали газу, им зарубили вылет. А мне говорят: «А ты лети сам». Вот так со штурманом и стрелком-радистом полетел. Прилетел в Ленинград. «Ваши уже улетели». — «Куда?» — «Не знаю, какое-то спецзадание у них». Я звоню в штаб ВВС, говорю: «Пригнал самолет, должен был идти на фронт. Что делать?» — «Сдайте самолет. Там стоит «Дуглас» Желтухина. Садитесь в самолет и летите в Москву». Прилетаю в Москву. «Твои в Новой Ладоге!» Сели на поезд и уехали в Ленинград. Приезжаем в Новую Ладогу. Летчики завтракают. Командир эскадрильи Мещерин говорит: «Быстренько покушайте, и начнем тренироваться. Через 3 дня мы должны быть в Клопицах и ходить на боевые задания». Сделали несколько полетов на озеро, полетали на высоте 30 метров — высоте сброса торпед. Несколько раз бросали учебные торпеды. Некоторое время с нами были летчики 1-го Гвардейского МТАП. Сашка Пресняков, у которого было четыре ордена Красного Знамени, отнесся ко мне по-дружески. Рассказал, как ходить, как атаковать — передавал свой опыт, а я это мотал на ус. И это мне очень здорово помогло. Наш заместитель командира полка Соколов говорит: «Подумаешь, три-четыре ордена, пройдет месяц, и у меня будет не меньше». Что конкретно рассказывал? Не лезть на боевые корабли, а топить транспорты. Объяснял, как заходить в атаку, как выйти из нее… А Соколов полетел на задание. Между Таллинном и Хельсинки стояли сети, чтобы наши подводные лодки не могли выйти. Эти сети охраняли военные корабли, возле сетей стоял небольшой транспорт. Он полез топить этот транспорт. А военные корабли взяли и сбили его. Вот и все его ордена.

В начале сентября перелетели в Клопицы и начали летать на боевые вылеты. Вылетали так: шли по Финскому заливу, потом прижимались к Финляндии. Проходили на бреющем между кораблями, что сети охраняли и Хельсинки. Как проскочил их — там уже простор. На первый вылет пошел с Богачевым Сашкой. Я ведущий, а он у меня ведомый. Нашли транспорт. Я торпеду сбросил. Она, может, 10–15 метров по носу прошла и ушла, утонула. А Богачев с бомбами, чтобы топматчевым методом бомбить. Он близко бросил, бомба срикошетировала и, вместо того чтобы попасть в корабль, перепрыгнула через корабль и утонула. Надо сказать, что торпедоносец и топмачтовик идут парой. В атаке топмачтовик на максимальной скорости идет на цель, а торпедоносец прицеливается уже по нему. То есть топмачтовик берет огонь на себя и дает возможность торпедоносцу подойти. У ведомого задача сложнее, и риск погибнуть у него больше.

- Истребители вас сопровождали?

- Сопровождали. Но обычно, как за сети нас вытолкнут в море, они возвращались, а мы дальше летели одни. Первый наш вылет закончился ничем. Шла эвакуация немцев из Таллинна. 22 сентября мы опять с Богачевым пошли на задание. Это был мой четвертый или пятый вылет, а всего я сделал 50 вылетов за всю войну. Так вот, напоролись мы на транспорта. Я торпедировал 7 тысяч тонн, а Богачев потопил тральщика. Надо сказать, что с Сашкой у нас было соревнование. Он меня обогнал на один корабль. Он закончил с 14 потопленными, а я с 13. Мы прилетели, доложили. Очень много кораблей было. Командир полка это услышал: «Все самолеты, которые есть, на вылет!» Я попал в группу к командиру полка. А вторую группу возглавил Мещерин. На караван заходили с двух сторон поперек курса, чтобы усложнить задачу зенитчикам. Шел 18 000-тонный колоссальный двухтрубный корабль, видимо с техникой и солдатами. Мы торпедировали его. Я и Ситяков двумя торпедами завалили этот транспорт. Мещерин тоже потопил транспорт, и его группа потопила сторожевой корабль. Из нашей группы Пудов вышел вперед. Потопил тральщик, но его подбили. Он пошел на транспорт, хотел врезаться в него, но не дотянул, зарылся в воду — и все, готов. Мы потеряли тогда один экипаж. Вот так за этот день я потопил 7 тысяч тонн и 18 тысяч тонн. Два корабля. За каждый корабль представление к награде. Орден Красного Знамени. Причем, чтобы засчитали его, нужно привезти фотоснимки. У штурмана в задней кабине были окна, у него был большой ручной фотоаппарат, которым он через эти окошки фотографировал. Если даже потопил, а снимков не привез, хоть подтверждение есть и истребителей, и экипажа — не засчитывалось. Считали, поврежденный. А это уже другой коленкор.

- Когда попали торпедой, ждали, пока он утонет?

- На снимке виден взрыв, да они быстро тонут. Вот лайнер тонул 40 минут — это долго. Но там ходил разведчик, фотографировал результаты. Так я потопил 5 транспортов (водоизмещение сейчас не помню). Факт тот, что за четыре получил 4 ордена Красного Знамени. А за пятый не знал, дадут или нет. У нас такое поверье было, что, как пошлют на Героя, обязательно собьют. И все руками и ногами отбрыкивались — только не Героя. В итоге 6 марта 1945 года дали Звезду. По сути дела, полгода на фронте, и в итоге оказался Героем Советского Союза.

- Потери за этот период были большие?

- За период нашего пребывания полк пополнялся трижды в количестве не менее 10 самолетов. Из первого состава осталось только 6 экипажей. Остальные ушли на дно.

- Из-за чего несли в основном потери?

- Истребители нас не сбивали, потому что было прикрытие нашими истребителями из 21-го истребительного полка, в котором были «яки» дальнего действия. Мы боялись зениток. Вот смотри. В октябре Мещерин повел девятку на Либаву. Они потеряли три самолета. Немцы не ожидали, что мы наберемся такого нахальства на 30 метрах врываться в порт с бомбами и торпедами. На второй вылет девятку повел я. Страшно? Конечно, страшно было. Я пришел на свой аэродром на одном двигателе. Самолет был избит черт знает как. После этого через полчаса еще один самолет пришел. И еще один самолет сел на озеро Папес, возле Паланги. Экипаж остался цел, а самолет погиб. А шесть экипажей не вернулось! В этом вылете мы, пикировщики, истребители и штурмовики, потеряли 56 самолетов! За один только вылет!

После того как меня к Герою представили, я продолжал топить транспорта, но больше меня не награждали. Шли разговоры, почему, мол, экипаж Борисова не награждаете. Я линкор торпедировал, а мне дали только 10 тысяч рублей. Все экипажи наградили, а меня нет. Заместителем командира полка по летной подготовке, а потом и командиром полка был Орленко. Он говорил так: «Пока меня не наградят, я никого награждать не буду». Ну и хер с ним, зато жив.

Мы с Кольберга из Польши перебазировали обратно под Ленинград. Пришел транспорт, чтобы забрать моторы, запчасти для самолета. Командир полка Орленко с комиссаром Добрицким загрузили туда порядка 100 ящиков размерами со шкаф с барахлом, посудой, а запчасти не взяли. Мало того, ящики подписывали фамилиями летчиков: моей, Рачкова, Лобачева, хотя у нас никаких ящиков не было. Короче говоря, транспорт пришел, его сразу арестовали. Военный совет постановил снять Орленко с должности и впредь выше командира эскадрильи не назначать. Иванов, который у нас был начальником штаба, стал командиром дивизии. Он приехал, дал команду построить полк. Полк построили. Ему докладывает начальник штаба. А он говорит: «Товарищ капитан, я приказал построить полк командиру полка, а не начальнику штаба. Вызвать командира». Орленко идет, ссутулился: «Равняйся! Смирно!» Доложил. Иванов: «Вы можете быть свободным, вас Военный совет снял с должности». Тот отошел и стоит шагах в пяти. Иванов что-то говорил, потом поворачивается к нему, как закричит: «Убирайтесь вон!» Он ссутулился и вдоль всего строя пошел, пошел и ушел.

- Как вам «Бостон» в сравнении с Пе-2?

- Мне «Бостон» очень нравился! На Пе-2 маломощные двигатели по 1200 лошадиных сил, а на «Бостонах» — по 1800. Его можно было и как истребитель использовать. Мы в Колобжеке с заместителем командира эскадрильи истребительного полка над аэродромом устроили воздушный бой. Я на «Бостоне», а он на своем «яке». Он не мог мне зайти в хвост, а его всегда держал под прицелом! При убранном внутреннем моторе он мгновенно разворачивался. Я «Бостон» освоил до совершенства. Как-то поспорили, что я сяду основным колесом на фуражку. Для меня это было просто. Я говорю: «Фуражку — это маловато, положи туда еще часы». Я зашел — раз колесом, только осколки полетели. Взлетал я так. Ставлю триммер слегка на пикирование — и пошел разбег. Чувствую, что можно машину отрывать, но колеса еще касаются. Я шасси убираю — и она летит. Со стороны впечатление, что я убрал шасси во время взлета. Взлетели девяткой, первый разворот надо делать, уже вся девятка в строю. Я задницей чувствовал свою машину.