Девушка, которая взрывала воздушные замки (Luftslottet som sprangdes) - Стиг Ларссон

– Двенадцатая палата, – сказала сестра.

– Спасибо. Я там уже была и найду дорогу сама.

Она взяла портфель и исчезла из поля зрения Гульберга.

– Чем я могу вам помочь? – спросила сестра.

– Я хочу передать эти цветы Карлу Акселю Бодину.

– Ему запрещено принимать посетителей.

– Я знаю, мне хочется просто передать ему цветы.

– Это мы можем взять на себя.

Цветы Гульберг прихватил с собой в основном в качестве предлога – ему хотелось получить представление о том, как выглядит отделение. Поблагодарив сестру, он направился к выходу и прошел мимо палаты Залаченко – номер 14, по сведениям Юнаса Сандберга.

На площадке лестницы Гульберг остановился и через дверное стекло проследил, как сестра скрылась с его цветами в палате Залаченко. Когда она направилась обратно на место, Гульберг распахнул дверь и быстро дошел до четырнадцатой палаты.

– Здравствуй, Александр, – сказал он.

Залаченко с изумлением посмотрел на нежданного посетителя.

– Я думал, что ты уже умер, – сказал он.

– Пока нет, – ответил Гульберг.

– Что тебе надо? – спросил Залаченко.

– А ты как думаешь?

Гульберг пододвинул стул для посетителей и сел.

– Вероятно, увидеть меня мертвым.

– Да, это было бы весьма желательно. Как ты мог повести себя как последний кретин? Мы дали тебе новую жизнь, а ты угодил сюда.

Имей Залаченко такую возможность, он бы улыбнулся. В его представлении шведская служба безопасности сплошь состояла из любителей, к каковым он причислял и Эверта Гульберга, и Свена Янссона – он же Гуннар Бьёрк, не говоря уже о таком полном идиоте, как Нильс Бьюрман.

– И теперь мы снова должны вытаскивать тебя из огня.

Получившему в свое время тяжелые ожоги Залаченко это выражение не понравилось.

– Нечего читать мне нравоучения. Вытащите меня отсюда.

– Это я и хочу с тобой обсудить.

Гульберг открыл портфель, который держал на коленях, достал блокнот и открыл чистую страницу. Потом испытующе посмотрел на Залаченко.

– Меня интересует одна вещь: неужели ты действительно смог бы нас заложить, после всего, что мы для тебя сделали?

– А ты как думаешь?

– Это зависит от того, до какой степени ты псих.

– Не называй меня психом. Я борюсь за выживание и сделаю ради этого все, что потребуется.

Гульберг замотал головой.

– Нет, Александр, все твои поступки объясняются тем, что ты злобный и гнилой человек. Ты хотел знать решение «Секции». Я здесь для того, чтобы тебе его сообщить. На этот раз мы и пальцем не пошевелим, чтобы тебе помочь.

В глазах Залаченко впервые появилась неуверенность.

– У тебя нет выбора, – сказал он.

– Выбор есть всегда, – ответил Гульберг.

– Я могу…

– Ты вообще ничего не сможешь.

Глубоко вздохнув, Гульберг сунул руку во внешнее отделение коричневого портфеля и достал пистолет «смит-и-вессон» калибра 9 мм, с позолоченной рукояткой. Это был подарок, полученный им двадцать пять лет назад от английского разведывательного управления в благодарность за добытую от Залаченко и переданную им бесценную информацию – имя сценографа агентства британской разведки МИ-5, как и Филби, работавшего на русских. Залаченко явно изумился, потом усмехнулся.

– И что ты собираешься с ним делать? Застрелить меня? Тогда остаток своей жалкой жизни ты проведешь в тюрьме.

– Не думаю, – сказал Гульберг.

Залаченко вдруг засомневался: а вдруг Гульберг не блефует?

– Разразится грандиозный скандал.

– Тоже не думаю. Появится несколько статей, но через неделю твое имя никто уже и не вспомнит.

У Залаченко сузились глаза.

– Проклятая скотина, – сказал Гульберг с таким холодом в голосе, что Залаченко пробрала ледяная дрожь.

Залаченко начал спускать протез с кровати, и в этот миг Гульберг поднял пистолет, целясь ему прямо в лоб, и нажал на курок. Залаченко отбросило на подушку, он несколько раз судорожно дернулся и затих. На стене, позади изголовья кровати, из красных брызг образовался цветок. От выстрела у Гульберга зазвенело в ушах, и он автоматически покрутил в ухе свободным указательным пальцем.

Потом он встал, подошел к Залаченко, приставил дуло ему к виску и еще дважды нажал на курок. Ему хотелось убедиться, что проклятый мерзавец действительно мертв.

Услышав первый выстрел, Лисбет Саландер резко села. Плечо сразу пронзила сильная боль. Когда раздались следующие выстрелы, Лисбет попыталась спустить ноги с кровати.

Пришедшая перед этим Анника Джаннини успела обменяться с Лисбет лишь несколькими словами и теперь сидела, словно парализованная, пытаясь понять, откуда доносятся громкие хлопки. Реакция Лисбет Саландер заставила ее понять: что-то происходит.

– Лежи и не двигайся, – крикнула Анника Джаннини. Придавив ладонью грудь Лисбет, она так сильно прижала клиентку к постели, что Лисбет подчинилась.

Затем Анника быстро пересекла комнату и приоткрыла дверь. Она увидела, что две сестры бегут к палате, находящейся на две двери дальше по коридору. Первая из них резко остановилась на пороге. Анника услышала ее крик: «Нет, прекратите!» – после чего женщина отступила назад, столкнулась со второй сестрой и крикнула:

– Он вооружен! Беги!

Обе сестры метнулись к соседней палате и спрятались там, закрыв за собой дверь. В следующее мгновение она увидела, как в коридор вышел седой худощавый мужчина в клетчатом пиджаке. В руке он держал пистолет. Анника узнала его – они вместе ехали в лифте всего несколько минут назад.

Потом их взгляды встретились. У него сделался растерянный вид, но он тут же поднял пистолет, направил его на Аннику и сделал шаг вперед. Она мигом втянула голову в палату, захлопнула дверь и в отчаянии огляделась. Прямо рядом с ней стоял высокий стол, предназначенный для медсестер. Анника рывком подтащила его к двери и блокировала столешницей ручку.

Услышав позади шевеление, она обернулась и увидела, что Лисбет Саландер вновь выбирается из постели. Анника метнулась к клиентке, обхватила ее руками и подняла. Оторвав электроды и шланг капельницы, она перенесла Лисбет в туалет и усадила на крышку стульчака, потом повернулась и заперла дверь туалета. После этого она вытащила из кармана жакета мобильный телефон и позвонила в полицию.

Эверт Гульберг подошел к палате Лисбет Саландер и нажал на ручку, но она оказалась заблокирована и ему не удалось сдвинуть ручку ни на миллиметр.

Он немного постоял перед дверью в нерешительности. Ясно, что Анника Джаннини находится в палате, вопрос в том, лежит ли у нее в сумке копия отчета Бьёрка. Но дверь закрыта, а выломать ее у него не хватит сил.

Однако ведь в план это не входило. Ликвидировать угрозу со стороны Джаннини – дело Клинтона, а он брал на себя только Залаченко.

Оглядевшись по сторонам, Гульберг обнаружил, что за ним из разных дверей наблюдают две дюжины сестер, пациентов и посетителей. Он поднял пистолет и выстрелил в картину, висевшую на стене в конце коридора, – публика исчезла, словно по взмаху волшебной палочки.

Бросив последний взгляд на закрытую дверь, Гульберг решительным шагом вернулся в палату Залаченко и заперся, потом сел на стул и посмотрел на русского перебежчика, бывшего в течение многих лет неотъемлемой частью его собственной жизни.

Около десяти минут он сидел неподвижно, не думая ни о чем конкретном. Потом он услышал шум в коридоре и понял, что прибыла полиция. Тогда он в последний раз поднял пистолет, прижал дуло к виску и нажал на курок.

Дальнейшее развитие событий показало, что совершать самоубийство в Сальгренской больнице – довольно рискованное дело. Эверта Гульберга молниеносно перевезли в травматологическое отделение, где за него взялся доктор Андерс Юнассон и незамедлительно предпринял множество мер для восстановления жизненных функций.

Второй раз в течение одной недели Юнассон делал срочную операцию, во время которой извлекал пулю с цельнометаллической оболочкой из тканей человеческого мозга. После пятичасовой операции Гульберг пребывал в критическом состоянии, но по-прежнему оставался жив.

Однако повреждения у Эверта Гульберга оказались значительно более серьезными, чем у Лисбет Саландер, и в течение нескольких суток он находился между жизнью и смертью.

*

Сделанное по радио сообщение о том, что пока не называемый по имени мужчина шестидесяти шести лет, подозреваемый в покушении на жизнь Лисбет Саландер, застрелен в Сальгренской больнице Гётеборга, Микаэль Блумквист услышал в кафе на Хурнсгатан. Незамедлительно поставив чашку и взяв сумку с компьютером, Микаэль поспешил в редакцию на Гётгатан. Он пересек площадь Мариаторгет и как раз сворачивал на Санкт-Польсгатан, когда у него зазвонил мобильный телефон, и Микаэль ответил прямо на ходу.

– Блумквист.

– Привет, это Малин.

– Я слышал новости. Известно, кто стрелял?

– Пока нет, но Хенри пытается узнать.