Рокировка - Василий Анатольевич Криптонов

— О… — растерялся я.

— Военная кампания продолжалась, и подобные ситуации посыпались на Тимофея, как из рога изобилия, — так же сухо продолжил Платон. — Тимофей убивал снова и снова. И я заметил, что ему это начало нравиться. И вот, когда случилось по-настоящему Большое Дерьмо — уже после окончания войны, когда мы оба вернулись в Петербург… Он вляпался в него по своей вине. И вытаскивал его уже я. От Тимофея тогда отвернулись все, сочли психом. Я один не отвернулся. Перед смертью у него не было никакого просветления, и про дочь он даже не вспомнил. Плевался кровью, говорил что-то о мразях, которых ещё перережет. На середине одной из таких сентенций Тимофей просто замолчал, и его сердце перестало биться. Его жемчужина была абсолютно чёрной.

Я помолчал, крутя пустой бокал на столе.

— Клавдия об этом знает?

— Я рассказал ей всё. Ей было десять лет. Понимаю, что поступил жестоко, но лгать не захотел. Это не она взяла с меня обещание, Константин Александрович. Я сам себе пообещал. Потому что увидел, что рухнуть в черноту — легче лёгкого. А подняться к белому — тяжкий труд. Наш мир создали несправедливо, и каждому здесь известно, что ради чего-то стоящего приходится тяжко трудиться. Если что-то даётся слишком легко — значит, в этом нет ничего хорошего. Вы, Константин Александрович, полагаю, не так часто видели жемчужины чёрных магов?

— Вообще не видел, — признался я.

— А знаете, почему?

Я пожал плечами.

— Чёрные маги не любят признавать, что светлое пятно есть на каждой чёрной жемчужине. И это — именно то пятно, благодаря которому они остаются людьми. Не сходят с ума, не превращаются в то, во что превратился Тимофей Вербицкий. Они стесняются этого необходимого пятна. Однако каждого, у кого пятна нет, собственноручно пристрелят, как взбесившегося пса. Точно так же нет и белых магов с абсолютно белой жемчужиной. У каждого есть чёрное пятно. Полностью белая жемчужина означает святость. А это — весьма редкое качество, особенно в наш непростой век. Осветлить жемчужину — задача не такая уж сложная. Один из способов вы хорошо знаете. Однако для того, чтобы стать чёрным магом, нужно жить и мыслить, как чёрный маг. И — наоборот. Вы сейчас на распутье, Константин Александрович, я это вижу и понимаю, что вы чувствуете. Вам кажется, что перед вами выбор — «докрасить» жемчужину до полной черноты или же осветлить её полностью. А может быть — достичь баланса… Но дело вот в чём: сколько бы ни было вам лет в действительности, здесь вам — семнадцать. И вас, разумеется, швыряет самым жестоким образом из одной крайности в другую. Не какой-то один поступок — но их череда, и последующее осмысление этой череды превратит вас в итоге либо в чёрного мага, либо в белого, либо в того, кто будет управлять Российской Империи. Но, как бы там ни было, если вы — живой человек, в вашем сердце всегда будет идти борьба чёрного и белого. Эта борьба даёт людям энергию жить. А иначе и быть не может.

— Аминь, — сказал я. И поднял бокал. — Спасибо, Платон.

— Полегчало?

— Немного. Но я не намерен отказываться от мысли нажраться с тобой до синих крокодилов, а утром проснуться с дикой головной болью и выпить большую кружку холодной воды. Вот тогда — мне точно полегчает.

— Что ж, звучит, как план, — улыбнулся Платон. — Постелю вам в гостиной на диване. Кружку на всякий случай приготовлю с вечера, но холодной она останется до утра.

— Приятно выпивать с белым магом, — кивнул я. — Ну… за любовь, что ли?

— Прекрасный тост, — одобрил Платон. И мы выпили.

* * *

Разбудил меня громкий стук в дверь. Я с усилием открыл глаза и оценил обстановку.

План, в целом, удался — я напился и уснул. Под конец мероприятия мы с Платоном, кажется, даже пели… Только вот с дикой головной болью не сложилось. Организм Кости Барятинского — белого мага, выросшего в экологически благоприятном районе, справлялся с токсинами пока вполне успешно.

Я лежал в гостиной на диване, за закрытой дверью. Стучали во входную, и я уже слышал шаги Платона. Он, впрочем, сначала стукнул ко мне.

— Ваше сиятельство, вы проснулись?

— Проснёшься тут, — зевнул я.

— Полагаю, вам лучше одеться. Ко мне редко приходят такие требовательные гости, и я склонен думать, что они имеют в виду вас.

— Угу. Сорок пять секунд.

Я откинул простыню, встал, подошёл к стулу, на котором оставил одежду. Умыться бы… Ладно, успею.

Платон, выждав указанное время, отпер входную дверь. Загрохотали эхом голоса из парадного.

— Извольте обождать, — сказал Платон.

Вновь громыхнул голос. На этот раз я расслышал, что помянули императора.

— Я из собственных рук императора получал орден за заслуги перед Отечеством, — спокойно возразил Платон. — А вы?

Ответа не последовало. Дверь хлопнула. Я улыбнулся: молодец, Платон, себя в обиду не даст. Да и меня тоже.

Я вышел в прихожую.

— Кто там?

— Императорская гвардия, — спокойно сказал Платон. — По их словам, его величество велел доставить вас как можно скорее. Мне стоит волноваться, ваше сиятельство?

Тут я задумался всерьёз. Моё первое знакомство с императорской гвардией было не сказать, чтобы очень приятным: они пытались меня арестовать. Или убить. Кто знает. Этому помешал лично император. Но у императора и командира его гвардии были, очевидно, слишком разные взгляды на безопасность правящей династии. Поэтому вопрос Платона был чертовски актуальным.

— Сейчас узнаем, — сказал я.

Подошёл к двери, открыл. Обнаружил двоих бравых гвардейцев, которые смотрели на меня свысока.

— Согласно императорскому указу… — начал было один гундосым противным голосом.

— Встать смирно, когда доносишь императорский указ! — рявкнул я.

Внутри несчастного гвардейца будто пружина распрямилась.

— То-то же, — похвалил я. — Информацию принял, можете быть свободны. Прибуду через сорок минут.

— Нам велено доставить вас, — возразил второй.

— Кем велено? — посмотрел я на него.

Принципиальный момент. Император, согласно моим о нём представлениям, просто не мог отдать такого приказа. Он мог велеть передать мне, чтобы я прибыл срочно — это да. Но хватать меня за шкирку и тащить пред его светлы очи — вряд ли.

— Командиром гвардии, генералом Милорадовым…

— Я арестован?

— Никак нет, ваше…

— Прибуду через сорок минут. Всего хорошего.

Я закрыл дверь и, шёпотом матерясь, прошёл в ванную.

Умылся, осмотрел себя в зеркале. Побриться бы… Да уж ладно. Император, думаю, оценит спешку, и лёгкая щетина пойдёт мне только на пользу.

— Позавтракать не успеваете? — спросил Платон, когда я вышел.

— Извини, в другой раз, — покачал я головой.

— А он будет, этот другой раз?

Я невесело улыбнулся и похлопал Платона по плечу:

— Смерть — это только начало, дружище. Уверен, однажды мы встретимся снова. Я буду избранным духом китайским мальчиком, а ты — мудрым учителем, который станет тренировать меня вопреки всем законам и правилам*.

— Рад, что вы с оптимизмом смотрите в будущее, Константин Александрович, — улыбнулся Платон.

* * *

*серия «Гром гремит дважды»: https://author.today/work/series/10043

* * *

На такси я добрался до дома — это было по пути — а там пересел на своё авто. Успел увидеть деда, буркнул ему: «Код — жёлтый». Это означало то же самое, что было во время празднования дня рождения великой княжны: приготовиться к тому, что придётся валить и валить далеко. Если вдруг — чем чёрт не шутит — меня решили устранить, то запросто могут пройтись и по всему роду.

— Да я уже год живу по этому жёлтому коду, — проворчал дед.

Я только плечами пожал. Мол, что поделать, ты сам всё это затеял. Мог бы тихо-мирно оплакивать внука-овоща и наблюдать за угасанием рода.

По трассе пришлось выдать серьёзное превышение скорости, чтобы успеть к назначенному мною же времени. Приехал раньше на три минуты. Двое гвардейцев, которые приходили за мной, всю дорогу ехали следом — боялись упустить. Смена машины их, кажется, взволновала. Ну да пускай не расслабляются.

Командир гвардии генерал Милорадов встретил меня лично. Взгляд у него был… правильный. Таким убивать можно.

— Вы ведёте очень опасную игру, господин Барятинский, — процедил он сквозь зубы. — Но эта игра уже очень скоро закончится.

— Вам не идёт быть прорицателем, — спокойно возразил я. — Давайте уже каждый будет заниматься своим делом. А будущее оставим на усмотрение Всевышнего. Мы долго