Сироты квартала Бельвилль - Анна Кальма

— Ой, какая же я мокрая! Ой, вот так «капитану наплевать»! — выговаривала она сквозь взрывы смеха. — Это вы всем такую встречу устраиваете?

— Не обиделась! Не обиделась! Парижанка смеется! — восторженно заорал какой-то веснушчатый парень. — Молодчина, парижанка!

— Предлагаю отныне переименовать ее в «капитана»! — громко на весь зал объявила Брижит. — Как, ребята, принимаем?

— Принято! Принято! — закричали ребята. — Браво капитану! Молодчина, парижанка, не обиделась! Смотрите, как хохочет!

Анриетт переглянулась с Патошем.

— Кажется, нам не о чем теперь беспокоиться, — шепнула она. — Прежнее прозвище отменено.

Патош кивнул, собрался что-то ответить, но увидел перед собой коренастую низенькую фигуру Финэ, который взирал на него в великом смущении, изо всех сил теребил свою пустую трубочку и силился что-то выговорить.

— Вы что-то хотите мне сказать, соседушка? — обратился он к крестьянину.

Маленькие глазки Финэ сощурились, забегали на обветренном лице.

— М-м… Вы так любезны, мсье Жюльен. И эта ваша девочка-парижаночка так сердечно со мной говорила, пригласила… М-м… Даже соседом меня величаете. Вот я хотел сказать… между нами были недоразумения… Все это знают — и ваши и наши деревенские. Я хочу сказать: больше их не будет. Недоразумений то есть… Даю вам слово. И парижанке это скажите: Финэ, мол, дал слово.

Патош и Анриетт торжественно обменялись с ним рукопожатием.

Когда он наконец ушел, раскурив у порога свою трубку, Патош сказал потихоньку Матери:

— Пять с плюсом нашей рыжей Клоди. Она дала нам сегодня наглядный урок педагогики.

32. Страшное лицо

В багажнике на крышах машин везли лыжи — простые беговые, слаломные, тяжелые горные, с подрезами, с хитрыми креплениями, с целым набором ремней. Машины пролетали через деревню, направляясь в Ла Морт, где была подвесная дорога, или к Лотарэ, к большим подъемникам. Зимний сезон был в разгаре, и в республике уже толковали о марсельских школьниках, которые должны, как каждый год, приехать на рождественские каникулы учиться горнолыжному спорту у лучших лыжников республики. Рано утром, перед уроками, ребята готовили каток на месте бассейна, в самом укромном углу долины, где сосны спускались с гор, обрамляя цементные берега застывшего водоема. Клоди зачеркнула уже много дней в своем календарике, дней, остающихся до каникул, и все-таки ждать оставалось еще так долго! От Рири она получала коротенькие, торопливые записочки — он тоже завел календарь, он начал здорово учиться, а то пропущено много времени, он собирал деньги для Вьетнама, он проводил в гастрольную поездку Жаклин и Сими, он часто бывает у Андре Клемана, он все-все помнит, он ждет встречи… А Клоди? Помнит ли она его? Ждет ли?

Клоди хранила эти записочки в потертом бумажнике, оставшемся после отца, часто их перечитывала, но грусть не проходила, как будто даже становилась сильнее. Девочка вспоминала Сими, которая говорила в такие минуты: «У меня душа голодает», и ей казалось, что это лучше всего определяет ее состояние. «Голодная душа» — вот что она такое!

Между тем она уже совершенно вошла в жизнь республики, как будто век жила здесь, в этих горах, в серой каменной деревушке с далеко видной церковью, с овином у дома матушки Венсан (ей помогали управляться с хозяйством ребята из республики), с мулом мсье Финэ, который часто стоял на дороге у изгороди и обнюхивал прохожих, как собака, с каменным корытом колодца, где всегда под звонко льющейся струей лежит горкой чье-нибудь белье и проходящие мимо коровы непременно останавливаются и окунают розовые мягкие губы в ледяную горную воду. Привыкла она и к тому, что ее окончательно признали все мальчики и девочки республики, зовут «капитаном», выбрали в совет старейшин, решающий все республиканские дела, что Шанталь серьезно считает ее своей мамой и поминутно требует внимания, а Патош и Анриетт призывают вместе с самыми старшими ребятами к себе «наверх», когда надо посоветоваться о чем-то важном.

Внешне Клоди тоже сильно переменилась. Исчезла парижская бледность, порозовела кожа, распрямились плечи, как будто даже удлинились ноги и руки, на диковинный цветок стала похожа золотистая голова на стройной шее, а главное — главное, эта уверенная осанка, это спокойное и отважное лицо. Нет, никто не посмел бы сказать теперь, что она точь-в-точь бездомный котенок!

Снег, снег, снег… Из автобуса высыпают ребята. Субботний вечер, и они только что ездили развлекать людей в Доме для престарелых в Ла Мюре. Недавно приезжал мэр городка, старый коммунист и друг Жюльенов. Попросил:

— Придумайте что-нибудь, чтобы поднять дух у старых людей в доме. Они этого достойны — славные рабочие люди, трудившиеся всю жизнь. Конечно, с непривычки им очень там скучно.

Патош и Мать вызвали Клоди и Брижит, представили их мэру:

— Вот эти две — наши доверенные. Мы им поручим организовать концерт для ваших ветеранов. Они и здесь, в Мулен Вьё, часто ходят в деревню к местным старикам, помогают им в хозяйстве, а заодно и развлекают: поют им или читают газеты, а иногда даже рассказывают что-нибудь. Клоди и Брижит очень это умеют.

Конечно, мэр обрадовался. Решили ехать в Дом престарелых в ближайшую субботу.

И вот они вернулись к себе в республику, Клоди, Брижит и десять мальчиков и девочек, участвовавших в концерте. Перед глазами ребят еще стояли оживленные, с блестящими глазами лица людей из Дома престарелых. Как им были рады! Как аплодировали, с каким жаром требовали повторения чуть не каждой песни, как расспрашивали о жизни в республике, об ученье, о Матери и Патоше! И, конечно, ребятам было приятно: все с таким уважением и любовью говорили о Жюльенах: «Это такие люди… такие люди… Вам, ребята, повезло, что вы к ним попали».

Топоча, как молодые лошадки, они побежали по расчищенному у дома куску асфальта в столовую ужинать. Брижит, влетевшая в столовую первая, обернулась, радостно объявила:

— Приехал Пьер Тоди! Наверное, он на все воскресенье. Сидит за нашим столом.

В самом деле, за столом, где обычно ужинали Брижит, Клоди и Дидье, сейчас сидел вполоборота кто-то четвертый. Клоди увидела массивную фигуру борца, подстриженный затылок и завитки русых волос. Но когда она подошла ближе и новый пришелец обернулся, девочка невольно отступила.

На нее смотрело исполосованное шрамами лицо с перебитым носом, искривленным ртом и широкой красной полосой, идущей от лба к подбородку.

— Что это? Кто? — пробормотала Клоди, не в силах отвести глаз от этого страшного лица.

— Я тебе потом… потом все скажу, — шепотом бросила Брижит. Она заторопилась к столу, заговорила с приветливой улыбкой: — А мы тебя ждали, Пьер! Мать сказала нам, что ты ей звонил и обещал приехать. Ты еще не знаком с нашей новенькой? Она приехала из Парижа недавно. Пьер, Клоди, — представила она их друг другу. — Будьте знакомы, друзья.

Однако юноша, видимо, заметил впечатление, которое произвело на Клоди его лицо. Он пожал протянутую ему руку, но тут же потупился и снова отвернулся, пытаясь укрыться от взгляда новенькой. Брижит изо всех сил старалась смягчить положение — она принялась весело болтать, расспрашивать Пьера о весенней велосипедной гонке, в которой он должен участвовать, и то и дело поворачивалась к Клоди, объясняя:

— Пьер отличный велосипедист. Он тренируется у самого Мило.

Но разговор все не клеился. И только когда пришедший Дидье спросил Пьера: «А что-нибудь новенькое привез? Стихи или песни?» — Пьер поднял голову, и Клоди увидела огромные глаза, которые, казалось, освещали и заполняли все его лицо и заставляли забыть о его уродстве.

— Две песни новые были, да я отослал их Жаклин Мерак, как обычно, — сказал он с явным провансальским выговором.

Девочка задержала дыхание:

— Так это вы сложили песню «В двадцать лет мы легко забываем печали»? Вы? И другие песни Жаклин тоже вы?

Пьер кивнул:

— Я. А вы их слышали? Где? Когда?

— Я слышала в доме у Жаклин, — с готовностью отвечала девочка. — Мы же с ней друзья. Я даже у нее жила некоторое время…

И тут она прикусила язык: этот юноша, как все они здесь в республике, конечно, знает из газет историю похищения ребенка, историю самой «похитительницы»…

Теперь она уже боялась взглянуть на Пьера. И вдруг услышала его спокойный голос:

— И как вам показались мои песни?

— Очень, очень понравились! — горячо сказала она, все еще не смея взглянуть на него. — Да и на концертах их принимают с восторгом… Жаклин стала настоящим «идолом». Она теперь в Советском Союзе.

— Расскажите о ней, — попросил Пьер. — Я ведь никогда ее не видел. Она иногда звонит в автомобильную мастерскую в Ла Мюр, где я работаю, и просит что-нибудь переделать в песне, если ей не подходит какое-то слово. Или просит что-нибудь новенькое и дает мне тему. Так расскажете?