Стихи и поэмы - Константин Фофанов

1897

ПОЭЗИЯ — БОГ

Посвящается памяти

А. С. Слуцкого

Когда его судьба не мучила суровоИ в небеса мечты волшебные влекли,Как часто повторял он с детства это слово:"Поэзия есть бог в святых мечтах земли”.

Тогда он жизнь любил и веровал так страстноВ поэзию, в добро, в свободу и любовь,Что даже родичи подшучивали властноИ на его восторг — нахмуривали бровь.

Он с ранних лет стал петь, все больше о небесном:О вечности, любви, о грезах и цветах;Он в мире не хотел исчезнуть неизвестным,Кончина ранняя вселяла тайный страх.

Наивный юноша, он думал, что со славойБогатстве и почет к нему вернутся в дверь,И вот чрез тридцать лет, с мучительной отравой,С отчаяньем в груди, терзается теперь.

Меж тем как где-нибудь в заброшенном селеньиСчастливый юноша досужим вечеркомВосторженно твердит в его стихотвореньиСозвучья легкие, склоняясь над столом;

Меж тем как стих его, затверженный украдкой,Девица юная строчит в альбом подругИ говорит о нем в мечтах с улыбкой сладкой:"Как счастлив, кто создал такой волшебный звук!

Должно быть, он красив и смелым взором ясен.О если бы его увидеть, хоть вдали!..И это потому, что мир мечты прекрасен:Поэзия есть бог в святых мечтах земли!”

А он, создатель строф, волнующих так нежно,Певец восторженной любви и красоты, —Нахмурен, голоден, одет всегда небрежно,Не может выбиться из бед и нищеты.

Подруга, что, пленясь прекрасными строфами,С ним разделяла жизнь, насмешливо ушлаИ музу прокляла, игравшую сердцами, —Затем что бедностью истерзана была.

Ей надоело жить в священных недостатках,Блестящей прозою ее с ума свели;И шепчет вновь она в алмазах и перчатках:"Поэзия есть бог в святых мечтах земли!”

Поэта же язвят то клеветой, то сплетней.Укоры рвутся с уст и сердце боль щемит.О, лучше б жизнь прожить глупей и незаметней,Чем вечно ощущать позорный жар ланит!..

Вот и теперь идет он городом огромным;Вновь скоро Рождество и скоро Новый год.Морозит… Снег хрустит… И силуэтом темнымПоспешно тень его озябшая идет.

Повсюду суета… Движение на рынках…Пред конками толпы, разносчики кричатИ машут новыми журналами в картинках.Весь в белом инее Александринский сад.

Здесь бюстов много есть писателей-собратьев…Счастливые! Им нет забот земного дня!И крепко держит их мороз в своих объятьях,Но крепче их металл — без крови и огня!

И, голову склонив, как бы пугаясь дали,Певец "Светланы” здесь… Остановись, внемли!Ты видишь письмена на сером пьедестале:"Поэзия есть бог в святых мечтах земли!”

А дальше в золотом шеломе Исаакий,Адмиралтейства шпиц вознесся, как стрела.Мороз крепчает все… Торопится не всякий.И медленно толпа на Невский поплыла.

В редакции тепло. Свет льется из камина.Конторщики гремят "ренгтонкою”… ЧасыУныло тикают. К нему идет мужчина,Изящен, надушен, закручены усы.

"У нас довольно есть из вашего… К тому же,Редактор обещал не помещать стихов…Авансы не даем: дела у нас все хуже!” —Раскланялся, сказал: "pardon” — и был таков!

И вот поэт опять на улице холодной.Движенье, суета… Зажглись огни вдали…И едут, и идут… И мыслит он, голодный:"Поэзия есть бог в святых мечтах земли!”

Толкнулся в новую редакцию. В ней — то же.И подозрительно курносый господинСмотрел через очки, как будто думал: боже,Уже не сыщик ли от кружковых дружин?

Зашел к приятелю… Тот хмурится — без денег,Бранит издателей, пальто стащил в ломбард.Опять схватил бронхит, бродя весь день без денег,И не на что побрить проросших бакенбард.

И вот поэт идет к приятелю другому…Тот — как сапожник пьян и потчует вином.Напился и поэт. Идет, шатаясь, к дому.И на ночлег попал он в полицейский дом.

Он бредит, он не спит, он брошен в яму волчью,Косматые тела вокруг него легли,И шепчет кто-то злой, с иронией и желчью:"Поэзия есть бог в святых мечтах земли!”

Сочельник… В окнах свет. Повсюду на витринахСверкает мишура для елочных прикрас.Как шумно в улицах! Как людно в магазинах!Трамваи движутся… Уже десятый час!

Нет денег ни гроша у бедного поэта,Все строго косятся, смущаяся его.И в озлоблении он думал: песня спета!..Не нужен никому! Не надо ничего!..

И, грустный, он пришел в холодную каморку.Насмешливо глядят портреты со стены,Как будто говорят: глодай сухую корку!Забудь, забудь свои осмеянные сны!

И, в бешенстве рукой бессильно потрясая,Бросает он в огонь тетради прошлых днейИ говорит, смеясь: "Да, муза дорогая,Поэзия есть зверь, пугающий людей!”

А ночь уже плыла над городом блестящим,Спокойно ночь плыла над льдистою рекой,Плыла над рощами, светила мерзлым чащам,Светила кладбищу усопшею луной.

И там, на небесах, в созвездиях Медведиц,В лучистом бисере, в сверкающей пылиСеребряных миров, услышал песнопевец:"Поэзия есть бог в святых мечтах земли!”

1900

Переводы

Вильям Шекспир

Сонеты[2]

107.

                   Ни собственный мой страх, ни дух, что мир тревожит,                   Мир, замечтавшийся о будущности дел,                   Любви моей года определить не может,                   Хотя бы даже ей готовился предел.                   Смертельный месяц мой прошел свое затменье,                   И прорицатели смеются над собой,                   Сомнения теперь сменило уверенье,                   Оливковая ветвь приносит мир благой.                   Благодаря росе, ниспавшей в это время,                   Свежей моя любовь и смерть мне не страшна,                   Я буду жить назло в стихе, тогда как племя                   Глупцов беспомощных похитить смерть должна,                   И вечный мавзолей в стихах, тобой внушенных,                   Переживет металл тиранов погребенных.

108.

                   Что может мозг создать, изобразить чернила,                   Как может передать мой дух восторг любви,                   Что нового сказать; где творческая сила,                   Чтоб выразить любовь и качества твои?                   Ничто, мой юноша прекрасный, — но порою                   Счастливо повторять я каждый день готов                   Все то же самое молитвою святою:                   Твоя любовь во мне, в тебе моя любовь.                   То вечная любовь, ее не разрушает                   Стремленье времени завистливым серпом,                   Перед морщинами она не отступает                   И старость делает навек своим пажом,                   Предчувствуя, что мысль любви родится там,                   Где внешностью любовь подобна мертвецам.

109.

                   О нет, не говори, что сердцем пред тобою                   Я изменил, хотя слабей в разлуке пыл.                   Скорей расстануся без страха сам с собою,                   Но не с душой, что я в тебе похоронил.                   Любовь моя — очаг, и если я скитаюсь,                   То возвращаюсь вновь к нему, как пилигрим;                   Сам приношу воды, с дороги омываюсь,                   Стирая пятна, пыль, — и греюсь перед ним.                   И если есть во мне те слабости, так трудно,                   Так горячо у всех волнующие кровь,                   То и тогда не верь, чтоб мог я безрассудно                   Растратить без тебя всю страсть и всю любовь, —                   И верь — вселенную я ни во что не ставлю,                   Тебя, о роза, я одну люблю и славлю.

Шиллер Иоганн Кристоф Фридрих