Одно другого интересней - Ежи Брошкевич

Действительно, пожар все разгорался, и над лесом все шире разливалось грозное зарево. И хотя огонь был еще очень далеко, но уже сейчас чувствовалось дуновение долетавшего к ним, несмотря на лесной заслон, палящего жара.

— Садись в лодку! — скомандовал Горошек. — Садись в лодку и бери его на руки… этого прелестного!

— А ты?

— Я поплыву за вами… Подумаешь — какой-то километр!

— А если течение? Или… Горошек! А акулы?

— Ну да еще, — фыркнул он, — сразу и акулы! Это не Земля!

— А в лесу кто был? — крикнула Ика. — Воробьиное пугало?

Горошек с досадой мотнул головой. Зеленый Город по-прежнему молчал. И вдруг…

И вдруг Горошек погрозил в его сторону кулаком.

— Оглохли вы, что ли? — крикнул он. — Ослепли?

Оба разом оглянулись, потому что в воздухе словно бы прозвучал тихий, хрустальный женский смех. Но, конечно, это был обман чувств. Может быть, голос птицы?

— Горошек! — коротко сказала Ика. Но он все еще злился.

— Нет, ты понимаешь? — рявкнул он. — Великая техника, чудеса гра… гравитации… А чуть что — все приходится самим! Садись в лодку! Живо!

— Погоди-ка, — схватила его Ика за плечо. — А эти жерди, ветки? Ведь они же легче воды? Ура! Плот!

— Какой плот?… — не поняв, переспросил Горошек.

— Какой? Вот какой!

Ика мгновенно начертила пальцем на песке плот: две длинные, связанные поясами вязанки, переплетенные поперечными прутьями.

Щеки ее горели. Именно тут Горошек совершил неслыханный поступок: схватил Ику за руки и расцеловал прямо в пылающие щеки.

— Ты с ума сошел? — крикнула она. Но Горошек не смутился.

— И не думал! Ика! Ты — Колумб! Коперник! Кроме шуток! Гениальная идея!

Оба молча взялись за работу.

Четырнадцать самых длинных веток (по семь в каждой вязанке) связали поясами. Потом положили поперечины — ветки средней длины, и начали укреплять их маленькими веточками. Жар становился все нестерпимее.

— Ух, как жарко! — пожаловалась Ика.

— Бери плот, — распоряжался Горошек. — Живо! Подымай над головой. Сейчас мы его бросим оземь.

— Ошалел?

— Ика! Это испытание на прочность!

— Ага!

Огромный, метров пять длиной, плот весил всего килограммов двадцать. Ребята легко подняли его, с размаху бросили не песок и…

И радостно переглянулись. Из левой вязанки выскочили всего лишь две маленькие веточки.

Укрепить их было делом буквально нескольких секунд.

— Ну? — спросила Ика.

— Очень просто, — сказал Горошек. — Мальчика кладем в лодку. Сами на плот. Держи-ка! Ты будешь вести лодку на буксире, я возьму весло, и поплыли. Поняла? Направление — к Зеленому Городу!

Ика села ближе к корме плота — так, чтобы ей было удобнее буксировать лодку с Голубым Мальчиком, — он все еще был без сознания. Горошек, зайдя в воду по пояс, оттолкнул сначала плот, затем лодку от берега.

Наконец сам влез на свое место и взял в руки весло.

Весло было короткое, неудобное. Особенно неудобно было им грести с плота. К счастью, видимо, начинался отлив. Они стали довольно быстро удаляться от берега. Это было вовремя, даже более чем вовремя. Потому что могло показаться, что край леса попал под ливень зажигательных артиллерийских снарядов. Под ураганный огонь. Пожар гремел, разбрасывал искры. Огромные деревья разрывались от жары, как гранаты. Пылающие бревна летели во все стороны.

Вот, видимо, взорвалось какое-то большое, высокое дерево: над лесом, черным в зареве пожара, словно взвилась ослепительная ракета. Потом другая, третья…

— Н-да, — хмыкнул Горошек. — На той поляне сейчас, наверно, можно домашним способом плавить сталь! — И вдруг он ужасно расстроился: — Форменное безобразие!

— Что случилось? — удивилась Ика.

— Что у них тут такие взрывчатые леса, а нет никакой пожарной охраны. Ни на что не похоже! Странно что-то выглядит эта их «высшая техника»!…

— Нет, прелестно, — начала было Ика.

— Тьфу! — рассвирепел он еще больше. — Мальчик у тебя прелестный. Пожар прелестный… Прелестней всего было бы, если бы мы все трое зажарились в. этих твоих прелестях!

— Было бы телячье жаркое? — спросила она наивным голоском.

— Опять начала?

— Я не начала, — продолжала она тем же тоном. — Но, может быть, ты бы начал… грести?

Это его обезоружило. Он хотел еще что-то рявкнуть, тем более что руки у него начали основательно гореть от весла, но кончилось все тем, что он — представьте себе! — разразился смехом. Совершенно как его отец. Он, как правило, именно так завершал домашние неурядицы.

— Ладно, — сказал Горошек, — плывем!

Становилось светло как днем. Этот пожар развивал действительно необычную, буквально неземную силу огня и света. Похоже было, что одновременно работают несколько десятков сварочных аппаратов. Небо бледнело, пропадали звезды.

Морская вода становилась все более голубой и прозрачной…

— Раз, — командовал сам себе Горошек, — и два! Раз… и два! Раз и два!

Каждый удар, весла приближал их к берегу Зеленого Города.

Огни его становились все яснее: из мрака выступали очертания сводчатых строений, висячих мостов, огромных, повисших в воздухе шаров.

— Понятно, — вполголоса рассуждал Горошек. — Если «они» овладели тяготением, то могут… то могут строить прямо в воздухе! Раз… и два! В… в воздухе!

И вдруг раздался крик Ики. Отчаянный, испуганный крик.

Горошек оглянулся и замер. То, что он увидел, лишило его на мгновение способности думать, двигаться, говорить…

Возле самой лодки с Голубым Мальчиком вынырнула слепая собачья морда какой-то рыбы. Да, собачья — у нее были зубы, как у собаки, а главное, она… рычала!

Сквозь прозрачную воду было видно, что сама рыба не такая большая. Толщиной с мужскую руку, длиной не больше метра. Но, видимо, страшно сильная. Своей горбатой спиной она начала приподнимать борт лодки с Голубым Мальчиком, стараясь перевернуть лодку и сбросить свою жертву в море.

Лодка сильно накренилась. Беспомощная фигурка мальчика заскользила к борту.

«Продумывать» было нечего и некогда.

Но в эту минуту Горошек вспомнил все. Маленького Яцека и Сахару, родителей и школьных товарищей, битву с Рубиновоглазым и любимые книжки. И вспомнил он еще рассказы об охотниках на акул об отважных героях-полинезийцах, которые с одним ножом нападали на тигра морей и побеждали!

Он глянул на Ику — она молча, закусив губы, пыталась вырвать одну из поперечин, чтобы хотя бы этим слабым оружием отогнать хищника. Лицо у нее было побелевшее, но решительное.

И тут Горошек сорвал штормовку, рубаху, молниеносно сбросил ботинки, схватил в зубы открытый нож и, подняв руки над головой, классическим стартовым прыжком кинулся прямо в море.

Он не услышал отчаянного вопля Ики. Он только видел, как рыбособачья слепая морда отворачивается от лодки, направляется к нему.

Еще два гребка.

Рыба застыла неподвижно, Горошек перехватил нож в руку…

И именно в эту минуту произошло нечто непредвиденное. Совершенно, абсолютно — да, абсолютно непредвиденное.

ВСЕ ИСЧЕЗЛО: море, пылающий остров и зеленый город. Пропала и страшная рыба.

Все куда-то исчезло. Словно земля разверзлась.

Остался только Голубой Мальчик. Остались, конечно, Ика и Горошек, все еще державший в руке открытый перочинный нож.

Они находились на большой круглой сцене, а Голубой Мальчик стоял возле Горошка и, выразительно улыбаясь, сверкая великолепными белыми зубами, держал его за руку. Руку эту он, словно судья на боксерском матче, поднял вверх!

А вокруг них открылся огромный сферический зал с несколькими выпуклыми, сиявшими целой радугой красок экранами. Зал, заполненный до самых краев силуэтами стройных тел, освещенный тысячами маленьких светильников, шумевший тысячами веселых, радостных голосов.

Голубой Мальчик что-то сказал.

Ика и Горошек стояли без движения, ничего не понимая, ничего словно бы даже еще не видели. Стояли в оцепенении.

Только из руки Горюшка выскользнул нож и упал на пол.

— Ика, — спросил Горошек, — ты видишь то же самое, что и я?

— Да, — шепнула она.

— Ика, — сказал Горошек. — Когда мы с тобой наконец проснемся?

Он хотел еще добавить: «Ущипни меня, только покрепче», но не успел, потому что в это время из невидимых мощных репродукторов поплыли, как эхо, их собственные голоса. Их собственные, а тем не менее произносящие слова на совершенно неведомом и необычайно певучем языке.

Едва эти голоса замолкли, по всему огромному залу снова начали мигать огоньки и со всех сторон зазвенел смех. А Голубой Мальчик взял руки ребят и положил к себе на грудь.

Тогда возгласы, шум и смех в зале так усилились, что нельзя было расслышать даже собственных мыслей. Экраны снова замерцали. Раздался звучный удар не то колокола, не то гонга. И сразу наступила тишина. Огни пригасли. И над молчанием зала зазвучал чей-то голос. Голос этот начал говорить на том же певучем, мелодичном непонятном языке. Но почти одновременно Ика и Горошек услышали возле себя тот же самый голос, произносящий слова вполне понятные: