Стервятник - Александр Бушков

– И ведь построит, – печально вздохнул старичок.

– М-да? – сказал Родион, щурясь.

– Построят, молодой человек…

– А что сказал бы в такой ситуации Робин Гуд? – бросил Родион весело.

– Простите?

– Так, пустяки… – ухмыльнулся он и пошел прочь.

…На Каландаришвили ему замахало руками с тротуара целое семейство среднеазиатских людей самого экзотического вида – увидели пустую машину. Он преспокойно проскочил бы мимо – пора кончать с частным извозом, смешно как-то, но с некоторых пор стал смотреть на азиатов чуть иначе, со спокойным интересом охотника.

Притерся к тротуару. После недолгих переговоров кивнул, в машину к нему уселись живописный старик в полосатом халате и зеленой полосой на чалме, старуха в длинном черном пальто, из-под которого торчал пестрый подол, и двое совсем молодых парней – эти были одеты вполне по-европейски.

То ли урюк на базар привезли, то ли «беженцы» – недавно в Шантарск нахлынула волна таджиков, тут же принявшихся навязчиво клянчить милостыню на всех углах и ходить по квартирам с душещипательными рассказами. Довольно скоро выяснилось, что никакие это не мусульмане и вообще не таджики, а цыгане племени люли, изгнанные таджиками за непочтение к исламу, но не все еще об этом знали, и сердобольные шантарцы денежки экзотическим беглецам давали охотно. Так что пренебрегать возможными кандидатами в овечки для стрижки не стоило, авось да и пригодится адресок, сумок и чемоданов у них столько, что обязательно позовут подмогнуть…

Родион украдкой поглядывал на восседавшего рядом с ним старика – картинная личность, спору нет, начинаешь понимать, что такое загадочный восточный взгляд…

– Торговать приехали? – спросил он непринужденно. Старик посмотрел на него, собрал морщины в извиняющуюся улыбку.

– Дедушка по-русски совсем не говорит, – поторопился уточнить один из молодых. – У нас в Джезалаке никто из стариков не говорит, глухое место… Мы в армии были, научились…

– На базар, значит, приехали?

– Зачем – на базар? Дедушка здесь муллой будет.

– А, и точно, закончили мечеть… – сказал Родион, чувствуя себя обманутым в лучших чувствах. – Я почему-то думал, татарина поставят, у нас ведь татары главным образом живут…

– Дедушка прекрасно татарский знает, – гордо сказал парень. – И узбекский, и фарси. Он – хаджи, это значит…

– Знаю я, что такое хаджи, – сказал Родион. – Институт как-никак заканчивал, мой юный друг… Не холодно дедушке будет в Сибири?

Молодой перевел, должно быть, его последние слова – выслушав короткую непонятную для Родиона фразу, старик ответил еще короче.

– Он говорит – где единоверцы, там всегда тепло.

– Логично… – проворчал Родион.

Он все чаще ловил на себе пытливый взгляд седобородого—и больше не стремился завязать разговор, потеряв интерес к пассажирам. Муллу грабить не стоит, церковь, пусть и чужую, надо уважать…

Его, и точно, попросили помочь с вещами. Отказываться, выходить из роли было как-то неудобно, пришлось добросовестно переть на четвертый этаж два тяжеленных чемодана. Один из молодых достал деньги, но старик вдруг перехватил его руку и горячо заговорил, часто упоминая загадочное слово «джаханнем».

Молодые – старуха уже скрылась в квартире – вдруг одинаково помертвели лицом. Родион на всякий случай приготовился к неожиданностям. Один переспросил. Старик категорическим тоном произнес еще несколько фраз, повернулся, ушел в квартиру.

Подавая Родиону деньги, молодой чуть смутился, но тут же поднял глаза:

– Дедушка говорит, у тебя за спиной джаханнем… по-вашему – ад. Он видит. Он многое пережил и умеет видеть… Говорит, тебе надо переменить жизнь так, чтобы ад от тебя убрал лапы…

– Это как?

– Он говорит, сам все понимаешь…

– Эх ты, а еще в армии был… – хмыкнул Родион, кивнул ему и стал спускаться по лестнице, бормоча весело: – Джаханнем-шакир-чурек… Твое счастье, хаджи, что уважаем мы, Робин Гуды, служителей культа, а то взял бы я тебя на гоп-стоп, пискнуть не успел бы…

Глава четырнадцатая

Робин Гуд в жарких объятиях

Как писал кто-то из классиков, он мчался по улице, задевая прохожих белоснежными крыльями…

Соня так и не позвонила пока, зато позвонила другая… Сняв трубку, он услышал женский голос, показавшийся сначала незнакомым (он отчего-то плохо узнавал по телефону голоса):

– Простите, можно Раскатникова?

– Слушаю, – сказал он, отчаянно пытаясь опознать голос. Чуть не воскликнул: «Соня, ты?», но удержал себя зверским усилием воли.

И правильно сделал. Женский голос тихо поинтересовался:

– Нас никто не слышит?

– Ни одна живая душа, – произнес он весело. – Но секреты родного завода я никаким иностранным разведкам не продам, хоть вы извертитесь, господа шпионы…

– Вы, как всегда, остроумны, дон Сезар…

– Ирина?! – возопил он так радостно, что на другом конце провода серебристым колокольчиком зазвенел искренний смех:

– Ну слава богу, а то я уже решила, что ты, избалованный красавицами, счел все происшедшее рядовым эпизодом и забыл обо мне по извечному мужскому легкомыслию…

– Ваши подозрения, мадам, беспочвенны и унизительны… В первую очередь для вас, ибо предполагают наличие у вас комплекса неполноценности… Неужели кто-то может вас забыть? – Его бросило в жар, вспомнилось все происшедшее, в цвете, звуке и ощущениях.

– В таком случае, дон Сезар, вы готовы оседлать мустанга и мчаться к томящейся красавице?

– Я крепко сомневаюсь, что дон Сезар ездил на мустанге, – сказал Родион. – Но мчаться готов со сверхзвуковой скоростью.

– Тогда слушай внимательно…

Через полчаса он подошел к указанному зданию с указанной стороны. Трехэтажный дом из серых бетонных панелей – все окна тщательно зашторены – выглядел непрезентабельно и заброшенно, а уж подъезд, куда он вошел, распахнув некрашеную дверь, и вовсе казался местом, где человеческая нога не ступала последние лет тридцать. Даже пустых бутылок и надписей на стенах не было – правда, не было и толстого слоя пыли, кто-то совсем недавно подметал ступеньки и площадку, где имелась одна-единственная дверь без ручки и каких-либо надписей.

Стояла абсолютная тишина. Показалось на миг, что он стал жертвой изощренного розыгрыша. Отогнав сии пессимистические мысли, он, как наставляли, протянул руку и дважды надавил на блестящий кружок врезного замка. Замок, и точно, легко поддался большому пальцу, словно огромная кнопка звонка – какой и был.

Почти сразу же дверь немного приоткрылась, в узкую щель выглянул здоровенный детина в добротном комбинезоне, зелено-буро-сером. Прошив Родиона колючим взглядом, без единого слова распахнул дверь так, чтобы гость мог пройти. Оказавшись внутри, Родион обнаружил, что изнутри прекрасно видна лестничная площадка – сквозь прямоугольное окошко размером с книгу. А снаружи ничего подобного и не заметно, надо же…

У двери стоял стол с какими-то аппаратами, подмигивавшими разноцветными лампочками. Бормотнув что-то в маленькую черную рацию с напоминавшей кольчатого дождевого червя антенной, верзила сел спиной к нему на вертящийся стул с таким видом, словно Родиона и не существовало в природе. Родиону показалось, что это не пренебрежение, а наоборот, кодекс поведения отлично вышколенного лакея, обязанного ничего не замечать вокруг. Такое было впечатление.

Он с любопытством огляделся. Коридор был чистый – пол из отполированной мраморной крошки, стены бетонные – и, судя по длине, пронизывал здание насквозь, но не единой двери в него не выходило. И потому девушка в белом халате, вдруг возникшая в конце коридора, показалась вышедшей из стены.

Оглашая коридор звонким эхом цокающих каблучков, она, покачивая бедрами, приблизилась и, подобно охраннику ухитряясь смотреть в глаза, но не встречаться взглядом, сказала:

– Дон Сезар? Прошу вас…

У нее был чересчур чистенький и коротенький для обыкновенной медсестры белый халатик, облегавший, как перчатка: этакая куколка с невинным личиком и порочными глазенками. И золотые серьги чересчур массивные для медсестры. Ну, а то, что под халатиком ничего не было, мог с маху определить любой опытный мужик. Родиону стало не на шутку любопытно – куда это его занесло? Бордель в стиле люкс? Ох, похоже…

Она шагала на полметра впереди, дразняще-уверенной походкой опытной манекенщицы. В конце коридора обнаружилась узкая лестница, застеленная во всю ширину мягким ковром неярких тонов. Красоточка поднималась первой, не оглядываясь.

Миновав второй этаж, поднялись на третий. Такой же безликий коридор – но здесь по левую руку тянулся ряд дверей под странными номерами: за седьмым шел пятьсот тринадцатый, а за ним сороковой с буквой «Б». Навстречу попалась весьма загадочная парочка: мужик неопределенного возраста с бритой наголо головой и в желтом балахоне, смахивавший на буддистского монаха, виденного Родионом по телевизору, а за ним шла невозможной красоты девчонка лет тринадцати с огромными, вычурными серьгами, словно сплетенными из слабо светившихся синих стеклянных нитей, и в невесомо-прозрачной мантии из чего-то вроде черной кисеи. Просвечивала мантия так, что Родион смущенно отвел глаза.