Бенефис чертовой бабушки - Валентина Андреева

Отчаянный Наташкин визг окончательно разбудил собравшихся. Со второго этажа раздался встревоженный голос Маринки, презревшей мужний запрет на нарушение постельного режима и пытавшейся выяснить, почему ее проигнорировали, не позвав на тусовку. Юрик понесся наверх убеждать жену, что тусовка – стихийное и весьма скучное мероприятие, которое ей лучше проспать. Мы хором подтвердили снизу, что веселится только собака, со всей очевидностью хорошо выспавшаяся.

Наташку тщетно пытались освободить от Деньки, она не слушалась никаких команд, рычала, ловко уворачивалась от рук Бориса и продолжала тянуть хозяйку к окну. Время от времени Наташка предпринимала попытки надавать собаке по морде, но, как назло, попадало Борису. Анна Петровна, Брусилов-старший и Антон старались соблюдать субординацию. Держась на безопасном расстоянии, взывали к совести Деньки и сыпали бесполезными командами.

Не могу сказать, что меня осенило. Нет. Просто я почти охрипла, вслед за остальными перебирая на разные лады «Фу!», «Сидеть!» и «Лежать». Чисто случайно у меня вырвалось: «Гулять!» Денька моментально выплюнула клок Наташкиных штанов, признательно гавкнула и подскочила ко мне. Спасая свою пижаму, я рванула к двери, по непонятной причине повернула ключ в правильном направлении и распахнула ее с такой силой, что она невольно вернулась обратно. Открыть нормальным образом постаралась сама Денька. Усевшись на крыльце, застопорила дверь своим телом и уставилась на меня с нетерпением, о чем свидетельствовали нервные переборы лапами и жалобные повизгивания.

– А ну-ка!.. – сдвинул меня в сторону Димка, успевший накинуть на одно плечо мою ветровку и напялить на ноги резиновые сапоги. Вторую пару успел захватить Брусилов-старший.

Не вовремя я начала жалеть свою ветровку, а может, просто заглушала тревогу? Рука у мужа, точно, твердая. Ею он и шлепал по моей. Мог бы обойтись одним словесным внушением. Я же не глухая. Женщина любит ушами! Господи! Да это совсем из другой «оперы». Дурь несусветная. Кто-нибудь пробовал любить ушами? В узком смысле. А в широком? Идиотка! Да что за муть в моей голове?! Стихийная релаксация!

– Ирина, прекрати стягивать с меня куртку! Быстро три шага назад! Идем, Денька, идем. Показывай, что случилось. Остальные сейчас подтянутся…

Мы подтянулись в тот момент, когда Димка уже успел констатировать смерть Ксюши. Кровь из раны на голове не текла, но, несмотря на просеявшийся ночью дождик, все волосы слиплись. Истинные размеры раны из-за запекшейся крови определению не поддавались. Казалось, что у девушки разбита вся голова. Часть крови при активной помощи дождя ушла в песок, стараниями молодежи насыпанный вокруг альпийской горки. И никаких следов, кроме собачьих да Димкиных! По его настоятельному требованию всем хватило благоразумия не отметиться.

Зрелище было ужасное. Смерть сама по себе страшна, а уж в насильственных случаях эта дизайнерша, войдя в раж, просто безумствует…

Далее все происходило по старому сценарию: приезд оперативно-следственной бригады, «скорой», осмотр места происшествия, изъятие возможных орудий убийства – кучи камней, объяснения, протоколы и так далее. При этом следователь высказал уверенность, что тело убитой перемещалось. Дольше всех разбирались с Данькой, в одиночку ночевавшем в летнем домике, но так и не могли определиться с причиной, по которой его следовало считать убийцей малознакомой ему девушки. Кроме того, выяснилось, что одиночество Даньки являлось фиктивным, поскольку скрашивалось присутствием Юльки. Появилась и новая версия – случайный залет камня со стороны. Кто-то из местных жителей среди ночи неосторожно играл в каменные снежки. Скорее всего, представители деревенской молодежи. Проверка этого предположения положительных результатов не дала.

Следователь долго прикидывал, кого из нас можно прихватить с собой в качестве подозреваемого, оформив протокол временного задержания, но так и не определился. Временно задержали всех, только по месту настоящего пребывания.

Минута Славы Бориса наступила сразу после отъезда бригады. «Скорая» увезла Ксюшу значительно раньше. Мощный словесный натиск господина Кузнецова до конца выдержала только усталая собака. По истечении минуты мы разбежались, отметив его правоту. Слишком долго он повторялся на тему: «Я говорил! Меня не слушали!»

Общаться ни с кем из домочадцев не хотелось. Атмосфера дома пропиталась неприятным налетом подозрительности. С большим трудом мы с Наташкой убедили себя, что репрессировать всех подряд, пожалуй, не стоит. Но долго не могли смириться с этим убеждением. Ох, и нелегкая это задача – преодолеть самого себя.

Димка демонстративно намывал машину. Борис, сидя на ступеньках крыльца, детально изучал обнаруженный неизвестно где отрывной календарь за 1976-й год. В свое время не использованный. И не иначе как потому, что его запрятали там же – неизвестно где, и забыли.

Анна Петровна, не вылезая из комнаты Светланы Никитичны, тихо жила чужой сериальной жизнью, перемежая ее новостями экономики и политики. Телевизор работал исправно. Юлька вместе с Данькой и Антоном находились вне дома. Скорее всего, на речке.

Чрезмерно спокойная Маринка несколько раз спускалась вниз, но быстро возвращалась назад. К мужу. Как и мы, избегала общения. Мешал сложносочиненный комплекс вины. Странное дело! Почему люди, перед которыми мы чувствуем себя виноватыми, начинают вызывать раздражение? Мы с Наташкой определенно Маринку раздражали. И это в тот момент, когда окончательно повернули себя в сторону благоразумия.

Брусилов-старший впал в душевную кому. Лежал на кровати, заложив руки за голову и, не отрываясь, смотрел в одну точку на стене. Все слова утешения пропускал мимо ушей. Даже Маринкин визит оставил без внимания, чему она искренне порадовалась. Не среагировал и на остатки водки в бутылке, которыми Наташка красноречиво побултыхала у него под носом. Несмотря на Димкино требование оставить Александра в покое, мы с ней время от времени тайком к нему наведывались. В последний свой визит отметили положительную динамику. Брусилов-старший лежал с закрытыми глазами. Понимающе вздохнули – сон своеобразное лекарство. Вот только момент пробуждения и возвращения к реальности – очередная критическая точка. Не знаешь, что лучше.

– Переживает… – еле слышно прошептала Наташка, страдальчески изогнув брови. – Ксюшеньку жалеет.

– Не-е-ет… Он за себя боится, – почти беззвучно возразила я, доверительно склонившись к подруге. – Ксюшенька ему чужой человек. Жалеет, конечно, но не так, как себя. Своя рубаш…

Презентованный Наташкой толчок в бок заставил меня умолкнуть и оглянуться на Александра. Страдалец смотрел на меня так, словно видел перед собой Медузу горгону.

– С-сашенька, ч-чаю хочешь? – заикаясь, предложила подруга.

– Что… что она сказала? – имея в виду меня, но, обращаясь к Наташке, прохрипел он.

– О, заговорил! Наконец-таки! – обрадовалась Наташка. – Чайку хочешь? С лимончиком. Есть яблочная шарлотка. Немного клеклая, но вкусная. Анна Петровна испекла. Из райских яблочек.

– Ничего с тобой не случится, – прячась за Наташкину спину, предсказала я страдальцу. Очень неприятно, когда тебя буравят глазами.

– Конечно, – уверенно поддержала меня Наташка. – Ты свое уже получил. А чужого тебе не надо.

Нахмуренный лоб Александра свидетельствовал о напряженной работе мысли. Но вхолостую. Главное, что оторвался от меня взглядом.

– Поговорить бы нам всем начистоту, – тоскливо промямлила я, высовываясь из-за подруги. – Все равно теперь не скоро отчалим. В отличие от Светланы Никитичны, Ксюша не оживет.

– Да что вам от меня надо?! Вламываетесь без разрешения, несете какую-то хрень… Вы хоть соображаете, что у меня произошла трагедия?!

Резким движением Сашка сел на кровати и босыми ногами, не глядя, попытался нащупать шлепанцы. Дохлый номер – они парковались в разных местах. Один, пластиковый «вездеход» перед диваном, другой… А фиг его знает! Другого вообще в поле зрения не наблюдалось.

– Соображаем… – с пониманием отозвалась я, в то время как Наташка услужливо отфутболила Сашке шлепанец от дивана. – Причем больше, чем ты думаешь.

Лучше бы Александр Сергеевич лежал. Взгляд исподлобья, отягченный набрякшими веками и черными кругами под глазами, был жутковатым. Он доставал меня даже за Наташкиной спиной, где я опять спряталась. Желание немедленно отвлечь его на другой объект облекло словесную форму, и я посоветовала ему поискать второй шлепанец где-нибудь в районе Бермудского треугольника. Брусилов-старший отвлекся и задумался. Полагаю, решал, каким словом меня обозвать, перед тем как саму послать в этот самый район. И тут я обиделась. Меня? В район разгула аномальных явлений? За что?! За все хорошее?!