Сборник бихевиорационализма - Роман Елизаров

Эта статья является логическим развитием идей бихевиорационализма, изложенных в «Бихевиористской теории рационализма» и представляет собой вторую из серии статей, которые я намерен опубликовать, первой в которой была статья «первое приложение к «бихевиористской теории рационализма»: n-местные соответствия или графы». Как и эта статья, данная посвящена бихевиорационалистической логике. Этой статьей я намерен доказать, изложенный в вышеприведенных трудах бихевиорационализм.

Как уже ясно из вышеприведенных трудов, они обращены к рационалистам, к тем, для кого рационализм высший из многообразия смыслов жизни и которые рассматривают прогресс как прежде всего модификацию ментальных установок. Остальным не покажется вкусной предложенная мной в «Бихевиористской теории рационализма» терминология, тем более они не найдут в себе духовных сил осознать эту терминологию как фундаментальную.

Предметом этой статьи будет парадокс, который я сейчас изложу, и который, я надеюсь, вы окажетесь способными осознать как парадокс. Этот парадокс будет составлять интригу этой статьи, если же вы не будете видеть проблемы, то, собственно, статья будет лишена для вас интереса.

Этому парадоксу две с половиной тысячи лет – я говорю о парадоксе Парменида и Зенона, об «элейском» парадоксе. Смысл его изложен в «Пармениде» Платона. Сократ восклицает: «Хочешь утверждать вопреки общему мнению, что многое не существует? И каждое из своих рассуждений ты считаешь доказательством этого, так что сколько ты написал рассуждений, столько, по-твоему, представляешь и доказательств того, что многое не существует?» Парадокс формулируется предельно просто: если что-то существует, то оно не множественно, невозможно, чтобы нечто существовало и было множественным.

Напрягите свой здравый рассудок, свой наличный ум и полагаю вам как и мне будет казаться абсолютно неубедительным то, что говорят Парменид и Зенон. Сократ выражает свое, и на мой взгляд вполне естественное, непонимание следующим образом: «Но что удивительного, если кто будет доказывать, что я – единый и многий, и, желая показать множественность, скажет, что во мне различны правая и левая, передняя и задняя, а также верхняя и нижняя части, – ведь ко множественному, как мне кажется, я причастен, – желая же показать, что я един, скажет, что будучи причастен к единому, я как человек – один среди нас семерых: таким образом раскрывает истинность того и другого». Я здесь не буду комментировать специфически сократовские заявления, что что-то становится «причастным» единому или многому, характерные для его теории идей, скажу лишь, что его недоумение относительно утверждений Парменида и Зенона является естественным.

Поскольку в заглавие статьи вынесено «бихевиорационалистическое понимание умозаключения» следует охарактеризовать предмет вообще.

Умозаключением я буду называть суждение, которое следует логическим образом из другого суждения или нескольких суждений. Таким образом «элейский парадокс» представляет собой наиболее простое умозаключение, при котором одно суждение следует из другого суждения: это умозаключение– «если что-то существует, то оно не множественно».

Я сказал: «суждение, которое следует логическим образом…» Что такое это «следование логическим образом»? Вопрос этот чрезвычайно труден, обширен, однако, я полагаю, возможен и относительно краткий ответ на него. Следует заметить, что это «следование логическим образом» долгое время как движение дедукции от аксиом к следствиям согласно врожденным человеку законам логики, при этом аксиомы соответственно также понимали как нечто самоочевидное. Однако впоследствии произошел переворот в сознании, который легче всего проследить по знаменитому, положившему начало эмпиризму, произведению Локка, который кратко формулируется следующим образом: «в душе нет никаких врожденных принципов», иными словами Локк сказал: «нет самоочевидного». В России это воззрение было подавляющим и выражалось в формуле, которую должны были разделить поголовно все: «материя есть объективная реальность, данная нам в ощущении», сознание же является приобретаемым «отражением» материального. Советский материализм таким образом был экстремальным эмпиризмом.

Сложившийся после Локка эмпиризм, равно как и советский материализм, считает, что все так называемые законы мышления происходят из познания природы и являются отражением природных закономерностей. Из опыта черпается не только содержание суждений, но и формы суждений и, далее, такая логическая форма как умозаключение.

Довольно влиятельный западный философ Гуссерль приводит взгляды одного из огромного множества эмпириков. Например, логический закон противоречия Милль выводит следующим образом:

Гуссерль пишет:

«Как известно, Дж. С. Милль учит, что principiumcondradictionis есть одно из наиболее ранних и ближайших наших обобщений из опыта. Первоначальную основу этого закона он видит в том, что вера и неверие представляют собой два различных состояния духа, исключающие друг друга. Это мы познаем, продолжает он, – буквально из простейших наблюдений над нашей собственной душевной жизнью. И если мы обращаемся к внешнему миру, то и тут находим, что свет и тьма, звук и тишина, равенство и неравенство, предыдущее и последующее, последовательность и одновременность, словом, каждое положительное явление и его отрицание (negative) являются отличные друг от друга явлениями, находящимися в отношении резкой противоположности, так что всюду, где присутствует одно, отсутствует другое. Я рассматриваю, – говорит он, – обсуждаемую аксиому как обобщение из этих фактов.

«…»

Тут он с одобрением цитирует «абсолютно постоянный закон», который единомыслящий Спенсер подставляет на место логического принципа, а именно, что никакое положительное состояние сознания не может появиться, не исключив соответствующего отрицательного и, наоборот, никакое отрицательно состояние не может появиться, не исключив соответствующего положительного».

Сравнительно просто обосновать умозаключение став на позиции эмпиризма: умозаключение есть отражение царствующей в природе причинности.

Помимо гносеологии, т. е. науки о происхождении логики, мыслители вновь и вновь обращаются к самой логике и чем более мы движемся вперед тем более главенствующим становится плюралистическое направление в логике, которое называют также диалектическим, а некоторые релятивистским.

Гуссерль в своих значительных трудах демонстрирует весьма гибкий подход к умозаключению. Прежде всего он совершенно справедливо замечает, что «следовать логическим образом» значит следовать с должествованием. Однако же заявленное «должествование» на поверку оказывается весьма гибким. Гуссерль пишет:

«Чтобы выяснить это, исследуем понятие нормативной дисциплины в его отношении к понятию теоретической дисциплины. Законы первой говорят, как обычно полагают, о том, что должно быть, хотя может и не быть, а при известных условиях даже не может быть; законы последней, наоборот, говорят исключительно о том, что есть. Спрашивается, что разумеется под этим «должно быть» по сравнению с простым бытием.

Очевидно, первоначальный смысл должествования, связанный с известным желанием или хотением, с требованием или приказанием, например: «ты должен слушаться меня», «пусть приедет ко мне Х», – слишком узок. Подобно тому, как иногда мы говорим о требовании в более широком смысле, причем нет никого, кто бы требовал, а иногда и никого, от кого бы требовалось, так часто мы говорим и о должествовании независимо от чьего-либо желания или хотения. Когда мы говорим: «Воин должен быть храбрым», то это не значит, что мы или кто-либо другой желаем или хотим, повелеваем или требуем это вообще, т. е. по отношению к каждому воину правомерно соответствующее желание или требование; правда, и это не совсем верно, так как в сущности нет необходимости, чтобы здесь действительно была налицо такая оценка какого-либо желания или требования. «Воин должен быть храбрым» означает только, что храбрый воин есть «хороший» воин, и при этом – так как предикаты «хороший» и «дурной» распределяют между собой объем понятия воин – подразумевается, что не храбрый воин есть «дурной» воин. Так как это оценивающее суждение верно, то прав всякий, кто требует от воина храбрости; на том же основании желательно, похвально и т. д. воину быть храбрым. То же мы имеем и в других примерах. «Человек должен любить своего ближнего» означает: кто не любит своего ближнего, тот «нехороший» и, следовательно, eoipso (в этом отношении) «дурной» человек. «Драма не должна распадаться на эпизоды»– иначе она «нехорошая» дама, «ненастоящее» художественное произведение. Во всех этих случаях мы ставим положительную оценку, признание позитивного предиката ценности в зависимость от известного условия, неисполнение которого влечет за собой соответствующий отрицательный предикат. Вообще мы можем считать тождественными или по меньшей мере равнозначными формы: «А должно быть В» и «А, которое не есть В, есть дурное А» или «только А, которое есть В, есть хорошее А».