Иешуа, сын человеческий - Геннадий Ананьев

Не удалась внезапность. Жрецы-слуги опередили толпу, известив Иисуса:

— Тебя идут побить камнями.

— Я предчувствую, — спокойно ответил Иисус и добавил уверенно: — Но этого не будет.

Неспешно испил вина из кубка, закусил куриной ножкой, словно не видя растерянности сотрапезников, и лишь после этого пояснил:

— В твой дом, Лазарь, они не войдут. Вреда ни дому, ни тебе не причинят никакого. Я же уйду через них невидимым для них. Силы духа у меня для этого достанет. Я обрел за этим столом потерянное в пещере. — И к слугам-жрецам: — Через полчаса после меня покиньте город. Догоните на дороге к Номву.

— Разве не к Иордану воротимся, где ждут тебя ученики твои?

— Нет. Враги мои пошлют наемных убийц именно тем путем, а мы пойдем иным.

Все так и произошло, как предвидел Иисус, но скорее предопределил: толпа поступила к дому Лазаря беснуясь, но переступить запретную для нее черту не могла. Не бросила даже ни одного камня в окна. Иисус торжествовал, но испытывать судьбу долго не стал. Простившись с гостеприимными хозяевами и другими гостями, спокойно, словно ничто ему не мешало, толпа перед домом не враждебная, а состоит из его поклонников, пошагал через двор к калитке. Через толпу же прошел, словно ее вовсе не было.

Подождав с полчаса, Лазарь вышел к беснующимся.

— Вы надрываете глотки с возмущением, но Иисус прошел через вас и теперь он уже за городом.

Водонос ключевой воды на горячие головы. Рты разинули даже священники-саддукеи. Опомнившись, толпа угрожающе потребовала:

— Поклянись Господом нашим!

— Есть ли нужда в клятве? Я даю честное слово. Не поверившие сему, могут осмотреть мой дом, мой виноградник, мой сад.

Горожане знали Лазаря как человека честного и не посмели ему не поверить.

И лишь одно получилось не так, как предопределил Иисус — его догнали не только слуги, но и Марфа с Марией и еще пара десятков мужчин из родственников Лазаря и уверовавших в него, Иисуса.

Все повторилось, как в Индии, когда шел он к Парфии. Теперь тоже не свершить злодейства тайно, а прилюдно не решишься на это. Однако обстановка на сей раз была иная: Иисус хотел пройти через землю Ефремову и через Самарию не проповедуя и не исцеляя, то есть не привлекая к себе особого внимания, дойдя же до Назарета, отдохнуть в отчем доме от дороги, а затем начать вновь и проповедования, и исцеления, постепенно приближаясь к берегам моря Галилейского. Туда должны вернуться и ученики его. Расчет, в общем-то, был верным: все его поклонники сейчас на Иордане, где апостолы крестят уверовавших в него, Иисуса; туда же тянутся страждущие, считая, что и сам проповедник-целитель тоже на Иордане, и не вдруг эти страждущие или желающие послушать Живой Глагол Божий узнают его новый маршрут, а саддукеи и фарисеи, наоборот, будут осведомлены о его пути и придумают что-либо новое для выполнения задуманного ими злодейства.

Чем отличаются саддукеи от брахманов, от жрецов Храма Озириса и Изиды, от волхвов-сарманов? Ничем. Они пойдут на любой шаг для того, чтобы не выпустить пасомых из оков догматов, ими же самими установленных.

Десятиградие Иисус и его спутники миновали без особых осложнений. Не успели, видимо, враги Иисуса определиться, как поступить с ним в дальнейшем, или, вполне возможно, просто не смогли пока что-либо реальное сделать. А вот уже в Вефиле почувствовалась враждебность толпы, которая вышла встречать Иисуса и спутников его перед воротами города. И чтобы не подвергать себя и идущих с ним, особенно Марию и Марфу, опасности, он посчитал лучшим в город не входить, а направиться дальше, до границы с Самарией. Большую же остановку он определил сделать в Силоме.

И это решение, как показало время, было его крупной ошибкой. Останавливаться у самаритян само по себе, по мнению иудеев-законников, великий грех, и та самая искра, из которой вполне можно раздуть костер великой ненависти, да плюс к тому вышло все так, что Иисус дал в руки врагов своих еще большие возможности для поношения его: он исцелил юную самаритянку по слезной просьбе ее матери.

Иисус вполне понимал, что именно сейчас делать это было очень опасно, разве, однако, мог он отказать женщине-матери, молящей за свое дитя? Да и не поняли бы его сторонники и последователи этого отказа, обвинив его в трусости, ибо прежде он исцелял всех: галилеян, самаритян, иудеев, моавитян, аммонитян, идумеев, даже сирийцев, финикийцев, персов, когда те приводили или привозили к нему хворых — отчего же теперь отказался?

И он исцелил, войдя в дом самаритянки, деву и даже потрапезовал с дочерью и матерью.

Разве же он не знал, с какой ненавистью относятся к самаритянам иудеи? Знал. И добровольно шел к опасности. Добровольно бросил врагам еще один вызов и после этого больше не таился. Исцелял и проповедовал в Самарии, как в своей Галилее, с радостью видя, что его слова находят добрую почву, хотя не мог не понимать, как трудно вот так, с первого раза, перестроить духовный мир, если он впитан с молоком матери и освящен вековыми традициями, вековыми устоями. Память предков — величайшая память.

Но нужно же кому-то первому прорваться через косность Живым Словом Божьим?

Большие неприятности начались в Галилее. В Сомане, в Афеке и, что просто огорошило Иисуса, — в Назарете, его родном городе. Его просто не впустили в ворота. Остановила угрожающая толпа фанатиков возгласами:

— Иди к самаритянам!

— Знайся с мытарями!

— Братайся с многобожниками!

Что делать? Напрячь волю и успокоить толпу? Но это не путь для Живого Глагола Божьего. Насильная вера — не твердая вера. И он покорно пошагал от стен родного города, а удалившись на небольшое расстояние, обратился к сопровождавшим его.

— Мой совет вам: возвращайтесь в дома свои. Оставьте меня одного. Я не хочу, чтобы вы подвергали себя опасности. Охота идет за мной, и я стану уповать на Отца своего Небесного.

Различно восприняты были слова эти почитателями: кто-то сразу же согласился возвратиться домой, но кто-то посчитал, что нельзя оставлять без глаза своего проповедника и целителя в час испытания, ибо тогда фарисеи и саддукеи непременно сотворят ему зло. Иисус, однако же, настаивал на том, чтобы его оставили одного. Решила разногласие Мария:

— Я и Марфа останемся с тобой. Кто кроме нас омоет твои натрудившиеся за день ноги. Только мы. Вместе со слугами твоими.

— Мы тоже не покинем тебя, Иисус, — заявили родственники Лазаря. — Остальные как хотят.

— Принимаю условие, — наконец согласился Иисус, — но пусть останется вас не больше десяти. Кто из вас, определите сами.

Береговые города тоже встречали Иисуса враждебно. Семейные ессеи не отказывали в крове, но Иисус понимал, насколько это им не безопасно, и он у них старался не задерживаться. Лишь в семьях рыбаков, владеющих тонями и потому имеющих дома свои у этих тоней, он мог останавливаться безбоязненно, что навредит хозяевам; но разве мог он, проповедник, довольствоваться житьем, прячась от людей? Конечно же, нет.

А слухи доходили до него самые различные, но особенно частыми были сообщения о том, что раскололись народы Израиля, особенно же Галилея, на поддерживающих фарисеев и саддукеев и не уверовавших в него, Иисуса. Дело доходило даже до кулачных схлесток. Противники его не прекращают плести сети, чтобы, изловив его, покончить с ненавистным им проповедником. Но даже если бы Иисуса обо всем этом не оповещали, он и сам бы чувствовал, что за ним охота продолжается так же упрямо, как в самые первые дни после исцеления Лазаря. Он понимал еще и то, что долго так вот, без определенности, продолжаться не может, его вполне могут убить тайно, либо растерзает одурманенная толпа, вчера еще преклонявшаяся перед ним. А то и Антипа вмешается, арестовав его и заточив в каземат, как поступил отец его с Иоанном Крестителем.

Как переменчива любовь людская!

Впрочем, не совсем так. Верх взяли враги его лишь потому, что большинство в него уверовавших на Иордане. И когда они воротятся сюда, на берег Галилейского моря, все сразу же изменится. Галилея все же не Иудея.

Но жрецы-слуги ежедневно толкуют одно и то же:

— Покинуть нужно Израиль. Хотя бы на малое время.

Своей силой воли они влияли и на родственников Лазаря. Гипнотически внушали им поддерживать их, слуг, советы. Помогало. Самого Иисуса они не одолевали, а сопровождавших его, — без труда. Поэтому заговорили в унисон со слугами даже женщины — Марфа и Мария.

— Уйдем от греха подальше.

Уговорили общими усилиями. Иисус объявил:

— Переплывем море. Начну проповедовать в земле Манассииной. В синагогах Гамала, Гадара, Авила.

Далеко не то, чего добивались слуги-жрецы, но большего они не смогли осилить. А в общем-то, они были совершенно правы, советуя покинуть Израиль. Все его земли. Это стало ясно вскоре после переправы на другой берег. Только в первом городе слушали его хотя и без восторга, но и без враждебности — безразлично внимали. Не возгораясь. В следующих городах его даже не пускали в синагоги. Во всем чувствовалась враждебность. Никто даже не предлагал крова. Это весьма огорчало Иисуса, хотя он всячески успокаивал себя примерами долгого духовного обновления народов Индии, народов Египта, где борьба за души людские длилась не годы, а целые века. Да, он считал, что важно лишь посеять семена в плодородную почву и подготовить делателей, которые бы позаботились о первых духовных ростках и тогда Живой Глагол Божий зазвучит со временем во весь голос, привлекая все новые и новые народы — вот это главное вдохновляло Иисуса, давало силы преодолевать невзгоды и даже неудачи. И все же ему было обидно сознавать враждебность и непонимание его миссии, его горячего желания.