Одлян, или Воздух свободы: Сочинения - Леонид Габышев

Глаз пошел в толчок. Оправился. Когда шел назад, вспомнил, что голос ему сказал походить около отряда, потом сходить в толчок и не прятать в карман беретку. Так и вышло. Он, не думая об этом, погулял возле отряда, потом ноги сами понесли в толчок, и, главное, он даже не думал, что надо сунуть беретку в карман, чтоб с головы не стащили.

«Неужели я начал от этого Одляна сходить с ума? Неужели сойду? Нет, с ума сходить нельзя. Ведь если и правда сойду, все равно не поверят, скажут: косишь. Нет, Господи, нет, с ума сходить нельзя. Что угодно, только остаться в своем уме. Буду считать: пока в своем уме и это мне приснилось. Интересно, а я узнаю, что сошел с ума? Если сошел, то не пойму, что стал дураком. У нас в Падуне Петя Багай то ли дураком родился, то ли потом стал, а если стал, то он же не понял, что теперь дурак. Нет, если так рассуждаю, то, слава Богу, еще не дурак».

Глаз сел на лавочку.

Скоро объявили построение в столовую.

После ужина Мехля собрал обойку в ленинской комнате.

— Ну что, выдры, — начал он, — подборзели. Вас не так давно за работу дуплили, а вы, шкуры, еле шевелитесь. За этот месяц чтоб план перевыполнили. Все необходимое будет. Сейчас малярку дуплят, будут вовремя поставлять локотники, в рот их долбать. В общем, от вас все зависит. — Мехля помолчал. — Ну а сейчас по одному в туалетную комнату.

Здесь актив пацанам ставил моргушки. Слава Богу, Мехля палку с собой не взял. Он стоял у окна и наблюдал. На кого был зол, ставил моргушки сам. Если парень начинал кайфовать, отпускал его. Бугры и помогальники били несильно, понимая: Мехля ради досрочки хочет перевыполнить план. А план зависел от поставки другими цехами необходимых деталей. А другие цехи зависели от смежников.

В туалет зашел Глаз. Мехля, увидев его, положил сигарету на подоконник и поставил Глазу несколько моргушек. Видя, что Глаз теряет сознание, пнул его под зад и выгнал.

Глазу надо было идти налево, в спальню или на улицу, но он после моргушек не оправился и побрел в ленинскую комнату. Увидев ребят — а они стояли в очереди в туалетную комнату, — пришел в себя. Парни, смеясь, спросили.

— Что, Глаз, по второму заходу?

Он улыбнулся, но ничего не ответил и вышел на улицу. Сел на лавочку. Сколько сидел — не помнил. Сознание провалилось.

— Эй, Глаз, — услышал он. За рукав его тряс земляк Дима Нинин. — Что, спишь?

Глаз пришел в себя и, не зная, что ответить, сказал:

— Да.

Дима поговорил с Глазом и ушел. Глаз остался. Ему захотелось в толчок. Перед толчком сунул беретку в карман. Сел на отверстие посредине туалета. В воровской угол или ближе к нему садиться не стал. Придет какой-нибудь рог или вор и прогонит ближе к выходу — не занимай не свое место. Бывало, рог или вор, зайдя в туалет, выгоняли пацанов и кряхтели в одиночестве.

У Глаза в кармане покоился довольно жирный бычок, и он прикурил. Единственный кайф в зоне — посидеть в толчке и покурить. Чем сильнее затягивался, иногда всасывая дым с воздухом, чтоб покрепче, тем яснее понимал: начинает терять сознание. «Что за черт, — подумал Глаз, — надо оправиться побыстрей и выйти, а то потеряю сознание и упаду. Сам себя заминирую». Перестал курить — стало легче. Еще несколько раз затянулся с воздушком — уж так хотелось кайфануть, и стало тяжело дышать, и опять начал терять сознание. Глаз бросил окурок. Попробовал вдохнуть глубже — не получилось. В груди слышен хрип. Потом пошли красные и оранжевые круги в глазах, и он, боясь упасть на мокрый пол, встал и пошел. «Что это такое? — думал он. — Как затянусь, так плохо становится. Не легкие ли отбили? А может, воспаление легких? Но у меня нет температуры. — Глаз потрогал лоб. — Может, только начинается, и совсем плохо я почувствую позже. Вот бы с воспалением легких попасть в больничку! Недельки на две! Ладно. Будет видно».

Вместо своей спальни Глаз попал к букварям. Оглядев чужую спальню и делая вид, что кого-то ищет, развернулся и зашел в туалетную комнату. Умылся. Пополоскал во рту. Попил холодной воды. Вытерся робой и двинул в свою спальню.

Только вошел, как ему помрог;

— Глаз, сходи к Трохе за гитарой. Если не даст, пусть хоть перед отбоем принесут.

Глаз вышел на улицу. Пройдя немного, подумал: «А куда я иду? Мне же в другую сторону». Он остановился, постоял и пошел во второй отряд.

Троха сидел на кровати.

— Лебедь гитару просит, — сказал Глаз.

— Бери, — Троха кивнул на второй ярус.

Глаз отнес гитару, а после отбоя мучительно думал, как вырваться из зоны.

До родительской — меньше месяца. Рог зоны бросил запрет на кулак: никого до конференции не избивать. Если кто борзеет и не выполняет команды, поставить несколько моргушек или разок-другой стукнуть по грудянке. Для профилактики. Но чтоб массовых избиений не было. Ведь надо показать родителям сыновей неизбитыми. Не дай бог, если кому-нибудь выбьют жевалку, тогда такому бугру не миновать гнева рога зоны.

Теперь по цехам рог зоны ходил часто. Завидев его, мелкие воришки разбегались, а ребята работали проворнее. План июля выполнялся внатяжку. Поставщики недодали необходимый материал. Хозяин приказал работать в три смены — материал пришел с опозданием. Надо наверстывать план.

Ребята любили третью смену. Если не было никаких ЧП, их не били, а воспитанники, многим из которых не было и шестнадцати, в день работали по восемь и более часов и были рады. В отряде в эти часы приходилось шестерить, исполняя разные прихоти бугров, рогов, воров.

Третья смена закончила работу, и отрядам объявили съём.

Они построились, их пересчитали, а в пятом не оказалось парня. Разбежались по отделениям, выяснилось — нет Скоки. Жил он в колонии третий месяц и успел побывать на толчке. Били его, говорят, несильно и не заминировали.

Дали указание искать пацана. Заглядывали во все дыры, куда мог куркануться Скока.

В Одляне и месяца не проходило, чтоб какой-нибудь воспитанник, доведенный до отчаяния, не спрятался в промзоне.

И Антон, кент Глаза, тоже курковался, еще до больнички, — в вытяжную трубу. Но его скоро нашли — в трубах проверяли в первую очередь.

Актив рыскал по куркам. Были проверены все чердаки, штабеля лесоматериала и куча металлолома. Скока как сквозь землю провалился.

Охрана заволновалась — не смылся ли? В запретке проверили следы, пока не стемнело. Через забор дернуть никак не мог: на вышках охранники. А вдруг проглядели? Нет, следов не было. Скоку продолжали искать около ста человек.

Смеркалось. Отрядам приказали строиться: боялись — под шумок кто-нибудь в темноте намылится. Скоку продолжали искать активисты и шустряки — они улизнуть не могли.

Стемнело. Найти пацана теперь труднее. Поговаривали: отряды уведут в жилую зону, и пацаны спать лягут, а Скоку останутся искать активисты.

Со стороны туалета послышались крики: «Нашли! нашли!»

Ребята задвигались и зашептались — интересно: кто нашел Скоку и, главное, куда курканулся.

Воспитатели подали команду идти на вахту, и колонны малолеток двинулись, оглядываясь назад и стараясь увидеть чудом найденного парня. Но так и не увидели. На вахте ребят не шмонали.

Скоро в отряды пришли бугры и рога. Курок, оказывается, Скока нашел такой, что его бы ни за что не нашли. Он пролез в отверстие туалета и стоял в испражнениях, слушая, как его ищут. Шустряк какой-то, а не бугор вовсе, догадался в туалете в отверстие заглянуть и чиркнул спичкой.

Били Скоку несильно. Как-никак скоро конференция, и к нему приезжают родители. Если избить, отец с матерью могут увидеть синяки. Не дай бог, писать начнут, жаловаться. И рог зоны в честь родительской конференции простил Скоку, и тот, искупавшись под краном, пошел спать в отряд. Но Скока и так себя наказал: он — заминировался.

Приближалась родительская, и отряды в зоне гоняли строевой. Каждому начальнику хотелось, чтоб его воспитанники на смотре прошагали по стадиону с песней лучше всех. В седьмой строевой подготовкой занимался воспитатель Карухин. Вот и сейчас, построив отряд, капитан Карухин медленно проходил перед строем, оглядывая ребят. В строю все должны стоять с застегнутыми пуговками и начищенными ботинками. Он зорким взглядом скользил по воспитанникам.

Осмотрев ребят, Карухин остался доволен. Став перед отрядом, скомандовал:

— Отряд! Равняйсь! Смир-р-но!

Посмотрев на ребят, подал команду «вольно».

— Команду «смирно» плохо выполняете, — начал Карухин. — Каждый воспитанник должен видеть грудь четвертого человека. Грудь надо вперед выпятить. Сейчас повторим. Отряд! Рав-няйсь! Смир-р-но! Вот, сейчас лучше. Нале-во! Раз-два. Неплохо. Отряд, шагом марш!

Ребята затопали по бетонке.

— Запевай! — скомандовал Карухин, и парни запели «Порядок в танковых войсках».

Воспитанники пели неплохо. Карухин шел рядом с Мехлей, и видно было — доволен. Сейчас отрядом командовал Мехля. Карухин шел сзади.